Осторожно, оптимизм

Осторожно, оптимизм

Сейчас у нас есть надежда, что главной целью власти являются не репрессии, а аккуратная расстановка моральных акцентов.

Бог его знает, может, у нас и правда оттепель: устроители выставки «Запретное искусство» А. Ерофеев и Ю. Самодуров отделались штрафами, хоть и немалыми (150 и 200 тысяч рублей соответственно). Могли бы, что называется, и шашкой рубануть — прокуратура просила по три года колонии-поселения, и суду пришлось лавировать между Сциллой государственного террора и Харибдой православного негодования.

Потому что православные фундаменталисты, вредящие религии больше, чем все запретное искусство вместе взятое, пели псалмы под окнами суда и недвусмысленно предупреждали, что в случае полного оправдания кураторов они ужо найдут возможность… Ну, вы понимаете…

Я не хочу сейчас вдаваться в детали — имели кураторы право глумиться или не имели, глумились или защищали свободу искусства, представляет ли художественную ценность Микки-Маус в Гефсиманском саду или заслуживает вердикта «фтопку».

Все это говорено-переговорено и легко итожится одним простым предложением: плюрализм так плюрализм, и если бы на запретной выставке наличествовали экспонаты, оскорбительные не только для Христа, но и для Магомета, и для Моисея, можно было бы по крайней мере о чем-то спорить. Но если для кощунства сознательно выбрано одно христианство, религия наиболее милосердная и свободная, то возникает вопрос о некоторой дискриминации. Ибо ясно, что куратор, поиздевавшийся над Аллахом, сам очень скоро попросил бы о государственной защите, а куратор, посмеявшийся над Холокостом, сделался бы нежеланным гостем в большинстве западных стран. Хулиган, задирающий равно и громилу, и интеллигента, достоин по крайней мере любопытства, но десятиклассник, демонстративно плюющий в очки только очкастым, заслуживает вразумления.

Сажать за подобные выставки нельзя, как и за любые ненасильственные действия, а штрафовать — милое дело. Обидно только, что светлое имя Сахарова, немало сделавшего для прекращения преследований за веру, отождествляется с либеральным кощунством. Но это уж дело личной совести кураторов, которые и без того натерпелись и заслуживают скорее сострадания.

Когда на глазах попа один комсомолец 20-х годов рубил икону и спросил нагло: «Что ж твой Бог ничего со мной не сделает?» — поп ответил спокойно: «А что еще с тобой можно сделать?» Меня гораздо больше занимает другой вопрос: принятие такого решения, конечно, не могло быть личным делом конкретного суда, при всем уважении к нему. Не ставлю под сомнение самостоятельность Светланы Александровой, но полагаю, что ее вердикт, выражаясь аккуратно, совпадает с государственной волей. И эта воля — в совокупности с некоторыми другими событиями последних месяцев — впервые заставляет испытать осторожный оптимизм. Ясно ведь, что отправка Самодурова и Ерофеева в колонию-поселение не усилила бы религиозных чувств в стране, но сильно обрадовала бы многих мерзавцев, желающих возвращения самоцельного государственного садизма.

А сейчас у нас есть надежда, что главной целью власти являются не репрессии (отлично позволяющие имитировать «наведение порядка»), не запугивание, не расправы, а аккуратная расстановка моральных акцентов. Если этот осторожный оптимизм в очередной раз окажется наивным и неуместным, прошу меня считать безответственным треплом, а Ерофеева и Самодурова — святыми.

№ 127, 15 июля 2010 года