Гламур над бездной

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Гламур над бездной

времечко Быкова

О благотворности кризисов для мировой экономики не писал только ленивый — мол, чем глубже падение, тем стремительней и мощней последующий взлет; но Россия отличается от прочего мира, и традиционные экономические законы в ней не то чтобы опровергаются, а приобретают особый аромат.

Кризис для нас действительно благотворен, но не потому, что мы так уж резко рванем вверх, а потому, что гордыня наша в последнее время была уж очень очевидна и неприятна. Мы искренне уверили себя и всех, что на фоне остального человечества выглядим триумфаторами — примерно как в 30-е годы прошлого века, с поправкой на масштаб. Тогда американская Великая депрессия — действительно великая, в отличие от нынешней, — выгодно оттеняла нашу социалистическую диктатуру, до которой нам сегодня тоже далеко.

Между тем всемирный финансовый кризис — который, как ожидают многие, положит конец так называемой постиндустриальной экономике — выявил ряд принципиальных вещей, о которых, к сожалению, стали забывать. А надо помнить. Во-первых, многие в России почти уверились, что можно отдыхать и развлекаться вместе со всем миром, а в общие ямы при этом не попадать. Это оказалось не совсем так. Во-вторых, выяснилось, что весь мир готов действовать скоординированно и дружно, а мы со своим вечным желанием перепихнуть ответственность на других выглядим, мягко говоря, некрасиво. В-третьих, наша попытка приписать собственный спад исключительно западным проблемам довольно забавна для любого беспристрастного аналитика, и это тоже полезно: когда бы мы еще увидели свои пропагандистские методы во всей наглядности?

Не думаю, что нынешний кризис серьезно повредит российской экономике. Он выявляет другое — подспудную и всеобщую готовность к потрясениям, чувство незаслуженности нашей стабильности и относительного процветания. Все чувствуют, что живут на болоте, на зыбкой трясине и при первых переменах взрываются ужасными ожиданиями и паническими слухами о сорокарублевом долларе. Весь мир при вести о кризисе мобилизуется и готовится действовать сообща, честно разбирается в своих ошибках и старается их не повторять. И только наш официоз демонстрирует до боли родную смесь шапкозакидательства и паники — лучшую иллюстрацию той дрожащей неуверенности в себе, которую мы так старательно замазывали гламуром.

Все-таки кризис хорош уже тем, что позволяет увидеть себя. Он, конечно, не так внезапен, как дефолт-98, о котором знали только специалисты. И не так глубок, как разруха 1991–1993 годов. Он просто очень огорчителен — прежде всего как очередное свидетельство того нехитрого факта, что страна не изменилась ни на йоту. Разве что в последнее время больше обычного гордилась этим.

И не знаю, как там насчет американской ведущей роли в мире (она может и сохраниться, и отойти в прошлое — на все воля Божья), а эпоха патриотического гламура, видимо, завершилась навсегда. Правда, приходящая ей на смену неприкрытая агрессия и повальная брутальность ничем не лучше — но так уж у нас водится, что плохое побеждается только отвратительным.

№ 200, 23 октября 2008 года