НАСКОЛЬКО МЫ АЗИАТЫ?

Важный вопрос, волнующий уже не одно поколение русских.

Первый и последний, краткий и ясный ответ: ни на сколько.

География кожных узоров свидетельствует: «мы не обнаруживаем никаких “монголоидных” влияний на русский генофонд — вопреки мифу о мощном влиянии “татаро-монгольского ига” на антропологический тип русского народа» (72).

Это аргумент от антропологии. А где — от генетики?

Вот и они:

«Базовый, главный вывод, который следует из проведенного изучения русского генофонда, — это практически полное отсутствие в нем монголоидного вклада» (298);

«Данные по мтДНК указывают на отсутствие сколько-нибудь значительного монголоидного пласта в русском генофонде» (142);

«В славянских популяциях встречены почти исключительно западно-евразийские гаплогруппы. Восточная зона расселения славян является крайним западным рубежом для распространения «азиатских» гаплогрупп» (234).

Карта генетического рельефа не отражает европеоидно-монголоидные взаимодействия, «в терминах которых привычно осмысливать генетическую изменчивость русских популяций» (107).

«Не русскому генофонду выпала роль “буферной зоны” между западом и востоком, не он стал местом их встречи — эта роль досталась иным народам, живущим на восток от Урала» (298). И, как уже установлено, произошло это вовсе не в результате нашествий IV–XVII вв., а гораздо раньше — 15–12 тыс.л.н.

То есть, с монголоидами у нас — генетическая стена, кордон, четкая граница: тут кончаются одни, а там начинаются другие. Не скифы мы, не азиаты мы, с раскосыми и жадными очами.

Больше того: как ни странно и ни забавно, но присутствие монголоидного компонента у европейских народов, живущих западнее нас, заметнее, чем у русских! Балановские указывают: «Средняя “фоновая” частота восточно-евразийских гаплогрупп в Европе равна 3,6 %. То есть, в русском генофонде (2,0) она даже меньше, чем “средняя по Европе”, поэтому монголоидный компонент у русских оказывается не просто нулевым, но даже с отрицательным знаком. Итак, мы не видим последствий монгольского нашествия в русском генофонде» (296).

Авторы никак не объясняют факт наличия восточно-евразийских гаплогрупп у европейцев. Но можно предположить, что это как раз следы, во-первых, того самого верхнепалеолитического северного рейда монголоидов. А во-вторых, это, конечно же, наследие гуннов, очень ярко запечатленное на иконах и картинах тосканской (флорентийской) школы XIV–XV вв. — Джотто и др. — изображавших святых, Богородицу и Христа златокудрыми, но… с характерным монголоидным разрезом черных глаз.

Здесь уместно сказать, что и в нашем, русском генофонде гены монголоидности могли бы отметиться не только в ходе нашествия Батыя и его потомков, но и во время того верхнепалеолитического миграционного бума, о котором шла речь в предыдущей главке. Или в ходе случайных миграций и метисаций в промежутке между этими двумя событиями. Как у европейцев.

Но нет, в той же главке приведен ответ Балановской, гарантирующий нам 12-тысячелетнее соблюдение расово-демографического статуса кво, нарушенного лишь русскими, мигрировавшими за Урал начиная с XVI века. Что если и меняло существенно генофонд, то, скорее, сибирских народов, а не наш. Пример: «Влияние народов алтайской семьи на восточноевропейский генофонд ограничивается лишь зоной их расселения и по рассматриваемым данным практически не прослеживается даже на смежных территориях» (238–239).

В результате — «генетические влияния “Азии” почти не затрагивают русский генофонд, они ослабевают еще задолго не доходя до него, еще перед Уралом (“перед” — если смотреть из Азии). А за Урал в Европу переходит уже слабое дыхание Азии, которое быстро угасает на пространстве между Уральским хребтом и Волгой». Граница весьма четко проходит с севера на юг по 60? долготы, дальше на восток идет зона смешения: «Приводимая нами карта показывает пограничную полосу примерно от 70? до 90? меридиана» (276).

Это говорит о том, что не столько монголоиды на запад, сколько европеоиды двигались на восток фронтом, стеной, по всей длине меридиана. Чуть отклоняясь то в центре, то на краях, но не очень значительно. Вливая свою кровь, кровь белой расы, в автохтонные племена. При этом перемены в генофонде уральских и сибирских народов происходили медленно, в результате очень долгой, может быть в течение тысячелетий, диффузии. Иначе не было бы такого плавного прирастания монголоидных и убывания европеоидных признаков с запада на восток: все были бы резко одинаковыми, как узбеки с таджиками, омонголенные по историческим меркам мгновенно и тотально.

Что касается уральских народов, то понятно, что сближает нас с ними: финский компонент есть и в них, и в некоторых из нас. Но в них, как показано на картах Балановских и видно по ДНК маркерам, есть и алтайский (монголоидный) компонент, который в нас отсутствует (238).

Итак, подведем окончательную черту под мифом, выражающемся в слогане «поскреби русского — найдешь татарина»: этот слоган следует читать строго наоборот. Не татары изменили русский генофонд, а русские женщины, рожая в татарских гаремах, подменили татарскую расово-этническую идентичность.

Почему так получилось? Почему татаро-монголы дали со среднеазиатскими арийцами, ими завоеванными, устойчивый узбекский и таджикский микст[647], переменив их былую европеоидную идентичность, а с русскими — не дали такового?

Ответ простой: потому что с русскими и на Руси не жили. Неуютно было, некомфортно. Это — во-первых.

Во-вторых, можно предположить, что несмотря на безусловный факт имевших место изнасилований местных женщин со стороны завоевателей, русские так или иначе избавлялись от нежелательного потомства, а возможно и от невольных матерей. О том, что такая реакция — в природе вещей и коренится в глубинах племенного сознания, говорят наблюдения выдающегося русского биолога И.И. Иванова, проводившего исследования в Африке, который отмечал: «Негры относятся к обезьянам и особенно к шимпанзе как к низшей человеческой расе. Женщины, изнасилованные обезьянами, считаются оскверненными. Такие женщины третируются как парии, социально погибшие и, как мне передавали, обычно бесследно исчезают»[648]. Судя по фольклорным памятникам, отношение русских к татарам в средние века было немногим лучше.

В-третьих. Я хоть и не сторонник надуманной теории о взаимно полезном симбиозе татар и русских, завоевателей и завоеванных, но думаю, что в плане генетики один полезный эффект татарское иго все-таки дало. Золотая Орда взяла под свой весьма пристальный и жесткий контроль в том числе внешнюю политику русских князей, но при этом ревниво берегла границы «улуса Джучи», своих данников. Благодаря владычеству татар, мы на 250 лет попали в довольно плотную международную изоляцию, выпали из европейской семьи народов. За это время мы выварились в собственном соку, гомогенизировались духовно и физически (в том числе за счет массовых внутренних переселений, порою вынужденных), выработали и закрепили свои национальные архетипы, замесились в конце концов в единую нацию. Как японцы за триста лет добровольной изоляции под властью сегунов Токугава, только намного раньше. Итогом стало рождение русской нации и мощный прорыв к созданию централизованного русского государства, сложившегося в XV веке в правление Ивана III.

Но достаточно об этом.

От мифа о татарском наследстве в русском генофонде авторы нас избавили.

Но не для того ли, чтобы заменить его таким же мифом «о мощном влиянии» финского субстрата?

Поговорим об этом ниже.