2.7. Главная аберрация в этнологии

Вернемся к вопросу о том, оказывало ли развитие речи и верований обратное воздействие на развитие мозга человека? Иными словами, усугубляла ли религиозно-языковая дивергенция — дивергенцию биологическую, этническую? Или — еще резче: определяла ли ее в какой-либо мере?

Как верно отмечал тот же Поршнев, «воздействие слова на физиологическое функционирование мозга вполне материально[335]… Классические опыты К.И. Платонова, А.О. Долина и других доказали, что слово в гипнозе может воздействовать на изменения состава крови и другие биохимические сдвиги в организме, а посредством установления условнорефлекторных связей словом можно воздействовать чуть ли не на любые физиологические процессы — не только на те, которые прямо могут быть вербализованы (обозначены словом), но и на все, с которыми можно к словесному воздействию подключить цепную косвенную связь, хоть они прямо и не осознаны, не обозначены своим именем. В принципе слово властно над почти всеми реакциями организма, пусть мы ещё не всегда умеем это проследить. Это верно в отношении и самых “духовных” и самых “материальных” актов… Анализ образования условных рефлексов у человека, механизмов двигательных реакций, особенностей ЭЭГ и характеристик чувствительности анализаторных систем показывает, что решительно все стороны мозговой деятельности человека пронизаны вмешательством второсигнальных управляющих импульсов»[336].

На функции и реакции мозга слово воздействует, это неоспоримо; но — на строение мозга?

Если говорить об индивидууме, то такое воздействие многие медики считают возможным: как иные физические органы человека, мозг поддается тренингу, развитию, в том числе физиологическому. Любая умственная работа, оформленная словесно (устно, письменно или мысленно), является именно таким тренингом.

Однако, во-первых, мы знаем, что благоприобретенные признаки не наследуются. Как бы ни натренировал свой мозг отец, сыну, чтобы подняться на тот же уровень, придется тренироваться заново, и это еще не факт, что он догонит отца, поскольку генетически его мозг как минимум наполовину состоит из наследства матери.

Во-вторых, судя по данным краниологии, череп кроманьонца «лучше» черепа современного человека и предполагает наличие более крупного и совершенного мозга. Ученые говорят об определенной биологической инволюции европеоидов по отношению к кроманьонской проторасе[337]. Но ведь при этом человеческая речь, теоретически, развивалась от бедной и простой — к богатой и сложной! О чем это говорит? О том, что развитие речи за 50 тысяч лет от кроманьонца до, допустим, Флобера и Тургенева отнюдь не усовершенствовало мозг европеоида. Корреляция между развитием языка и его носителя наблюдается, скорее, обратная. (Я при этом далек от утверждения, что речь и вообще умственная деятельность человека есть фактор его инволюции, хотя встречал подобные взгляды.)

Таким образом, приходится вновь и вновь заключать, что все духовное своеобразие, позволяющее разграничивать этносы, коренится в их биологической природе, но не наоборот[338]. Наследуемые племенные свойства мозга не зависят от духовного своеобразия племени, от его духовного развития. Биологическая дивергенция не усугублялась и тем более не порождалась духовной дивергенцией. Напротив, биологическая дивергенция этносов, прогрессивно усугубляясь, влекла за собой прогресирующую дивергенцию языковую, а та, в свою очередь, — религиозную и культурную.

Однако именно духовная дивергенция, порожденная дивергенцией биологической, со временем, как мы знаем, стала восприниматься в качестве основного этнообразующего и этноразграничительного фактора.

Такова главная аберрация в этнологии.