2.3. Кровь есть душа

«Строго наблюдай, чтобы не есть крови, потому что кровь есть душа: не ешь души вместе с мясом»

Второзаконие, XII, 23

Мы любим и веруем — знаками.

Леонид Пасенюк

Парижанки очень заметно отличаются внешним физическим типом от русских женщин. А вот парижане от русских москвичей — не очень. (Конечно, в разных провинциях Франции встречаются разные типажи, в том числе резко другие, что обусловлено пестрым расово-этническим составом французов.) Англичане более похожи на нас, причем особенно как раз женщины. Немцы тоже сильно на нас смахивают, особенно восточные, ославяненные. А испанцы, итальянцы — не слишком, хотя и в Италии есть похожие на нас жители, например, на севере, когда-то завоеванном лангобардами. Однако, так или иначе, а европеоиды суть европеоиды, представители одной расы, потомки общего предка — кроманьонца. Никакого непроходимого барьера между нами нет, если смотреть с позиций биологизма.

Зато в духовном плане эти барьеры есть, и очень существенные. Я уж не говорю о разных расах (искусство черной Африки для нас — просто инопланетное, в полном смысле слова; искусство Китая веками было для Европы непостижимой и недостижимой вершиной, поводом для комплексов и бесконечных тщетных имитаций). Но и внутри больших рас встречаются сильнейшие этнические отличия в менталитете, вплоть до полной непримиримости нравственных или эстетических позиций.

Простой и убедительный пример: на взгляд европейца, монголоидные народы Китая и Японии внешне очень похожи; на деле же китайцы и японцы есть по духу народы-антагонисты, чье искусство, этика и даже кухня зиждутся на прямо противоположных принципах! Или: между собором Нотр-Дам де Пари (первоначальная застройка 1163–1182) и храмом Святой Софии Новгородской (1045–1052) — настоящая пропасть, эстетическая и этическая, мировоззренческая; ничего общего, хотя то и другое здание с небольшим историческим отрывом заложили белые европеоиды, единоверцы-христиане. И в дальнейшем противоположности архитектурного стиля европейских и русских церквей только нарастают, ярко отражая различие всей ментальности. Секрет и отличие европейского искусства от русского — упорядоченная с помощью особых приемов красота; у нас же художник должен творить, как Бог на душу положит. В результате средний европеец воспринимает красоту русского стиля как дикарскую, варварскую, а мы ихнюю, по большей части, — как искусный, но безблагодатный трюк.

Ярче всего этнические духовные различия, процветающие даже внутри рас между расово близкими этносами, проявляются в языке, культуре и религии. Это видно с первого взгляда. Но если идти в глубь проблемы, все эти отличия неразрывно связаны с темой языковой дивергенции, которую нельзя разъяснить без учета дивергенции биологической.

Зачем, в самом деле, народам индоевропейской языковой группы, некогда бывшим единым народом, говорившим на одном языке, понадобилась языковое разделение, приведшее к разобщению и невозможности взаимопонимания? Трудно вообразить, сколько бед проистекло от этого расхождения языков, усугубившего разделение народов, заменившего отношение «свой к своему» на отношение «свой к чужому». Понятно, что такое расхождение могло быть только следствием неких естественно-биологических процессов, неподконтрольных человеку, а уж никак не результатом чьего-то целеполагания, доброго или злого, осмысленного или нет!

Именно и только расово-этническая дивергенция (расхождение физических признаков внутри расы и, как следствие, образование этносов) влекла за собой фиксацию и генетическое наследование определенных физиологических особенностей. В том числе не только тех, которые формируют фонетику языка, но также отделов мозга, отвечающих за семантику и синтаксис, то есть логику языка. Как отмечал еще сто лет назад выдающийся французский антрополог Поль Топинар: «Существуют языки, глубоко отличающиеся друг от друга и требующие особого устройства гортани для разговора на них и особого понимания для уразумения их».

Закрепляясь при помощи языка, передающегося от поколения к поколению, эти отличия затем оказывали определяющее воздействие на соприродный данному этносу тип религии и культуры, формировали умственный и духовный тип этноса. Каждое новое поколение наследовало этот тип на стадии импринтинга, чтобы сохранить его и передать следующему поколению своего этноса. Уместно процитировать здесь известного археолога и искусствоведа А.А. Формозова, который отмечает: «Мы вправе предположить, что редкое в древнекаменном веке население Европы распадалось на сотни замкнутых мирков, и в любом из них мог возникнуть свой неповторимый облик материальной и духовной культуры»[308]. Так оно и было, и основным инструментом этой неповторимости был язык.

Создание этнического языка — есть процесс и в то же время результат, непрерывно изменяющийся «нарастающим итогом». Результат, важный абсолютно, во многом определивший всю духовную сферу того или иного этноса. Ниже я выскажусь на этот счет подробнее, пока же обращу внимание читателя на очевидную корреляцию языка и такой важнейшей составляющей духа, как религия.

Часто приходится слышать, что религиозная принадлежность, наряду с социальной и национальной, является платформой самоопределения человека и центром консолидации людских общностей. В силу своей, якобы, абсолютной изначальности, имманентности. Но так ли это на самом деле?

Возьмем, к примеру, основные мировые религии: христианство, мусульманство и буддизм. Что мы увидим сразу же, взглянув на карту их распространения? Мы увидим, что все они жестко привязаны каждая к определенной расе.

Так, христианство (если оставить в стороне поздние результаты католического миссионерства в Латинской Америке, Африке и Южной Азии), распространилось преимущественно среди народов большой изначальной расы европеоидов. Именно европеоиды решительно выбрали христианство для себя, стали для него основной биологической базой. Хотя христианство и зародилось у представителей вторичной расы (евреев-семитов), но было ими отвергнуто как девиация, а укоренилось — у белых европеоидов.

Буддизм еще в средние века распространился на большинство народов другой расы — монголоидной. Хотя буддизм возник у индоариев (европеоидов) как контроверза индуизму, но не смог вытеснить индуизм и сегодня утрачивает свои позиции на Индостане[309], но зато безраздельно господствует в Юго-Восточной, а отчасти и Центральной Азии, населенной монголоидами. Повторив в чем-то судьбу христианства, зародившегося как девиация религии одной расы, но затем подчинившего себе другую расу.

Мусульманство — и зародилось, и распространилось среди народов вторичной расы, расселенной в Передней Азии и Северной Африке (семитов и тюрков), хотя затем, в результате политики агрессивного, вооруженного прозелитизма, захватило и часть монголоидов, негроидов и разнообразных метисов (персов и др.).

Таким образом, расологическая проекция на религиозные предпочтения четко проявляется уже в первом приближении. Три большие религии в целом соответствуют трем большим расам — двум изначальным и одной вторичной.

Но не будем останавливаться на этой очевидной зависимости, пойдем дальше.

Что мы увидим во втором приближении? Ведь ни христианство, ни мусульманство, ни буддизм — не однородны. Они разделены на толки, секты. Возьмем самые крупные, заметные из них, и посмотрим, нет ли и здесь привязки к биологии, к расологии и этнологии? И тоже сразу заметим: есть! Но уже не в прямом, а в опосредованном виде, именно через язык. Вглядимся.

Среди христиан протестантизм распространился, главным образом, у народов германоязычной группы: это немцы, голландцы, датчане, шведы, норвежцы, швейцарцы, англичане и — через англичан — основная часть европеоидных североамериканцев (т. н. WASP — белые англо-саксонские протестанты), австралийцев, новозеландцев и т. д. Католики — это, в основном, пользователи романской группы языков: итальянцы, французы, испанцы, португальцы и — через испанцев и португальцев — метисы Центральной и Южной Америки. Православные (опять-таки, в основном) — это славяноязычные народы: русские, украинцы, белорусы, сербы, черногорцы, русины, болгары, некогда также чехи.

Бывают, конечно, исключения, особенно в пограничных ситуациях, например: католики — славяне (поляки и литовцы или насильно окатоличенные чехи и хорваты) или англоязычные ирландцы; православные — румыны, эфиопы или греки и т. д. Есть и вовсе из ряда вон выходящие случаи: славяне-мусульмане — босняки. Но это явления, так сказать, периферийные, не меняющие сути дела, которая такова: основная масса католиков говорит на романских, протестантов — на германских, а православных — на славянских языках.

Мусульмане тоже довольно заметно делятся по языковым группам: сунниты, в своем большинстве, говорят на семитских и тюркских, а шииты — на иранских языках. Хотя и тут не без исключений: арабы (семиты) шиитского вероисповедания в Ираке и др.; но на то и правило!

То же можно сказать и о буддизме: индусы, китайцы и японцы, например, все имеют весьма существенные отличия по вере: индуизм, конфуцианство, даосизм и синтоизм накладывают свои отпечатки. Не говоря уж о тибетцах (монголах, бурятах, калмыках) — буддистах-ламаистах.

Можно было бы перейти к третьему приближению и привести иные многочисленные примеры, гораздо более прециозно разграниченные, когда религиозные разломы проходили по этническим и даже порой весьма изощренным субъэтническим границам[310].

Итак, повсюду мы видим одно: этническое своеобразие, ярко проявляющееся по языковому критерию, ищет и находит выход также в своеобразии религиозном. В общем и целом, несмотря на имеющиеся исключения (когда народы принимали ту или иную религию по соображениям нерелигиозным, а то и принудительно, а язык навязывался или перенимался), связь национальной религии с национальным языком просматривается вполне очевидно. А это значит, что биологическая детерминанта незримо присутствует даже в такой тонкой материи, как вероисповедание.

Если вдуматься, в этом нет ничего странного. Ведь все названные мировые религии есть явление сравнительно недавнее, в то время как человеческий язык уходит корнями в неведомую тьму веков, к истокам антропогенеза, да и разделение «ностратического» протоязыка европеоидов на индоевропейские языки тоже произошло, возможно, не один десяток тысяч лет тому назад[311]. Это значит, что к моменту возникновения буддизма, христианства или мусульманства у всех народов уже давным-давно сформировалась своя неповторимая и своеобразная этническая духовная матрица, воспринимающая ту или иную систему ценностей, со всеми своими отличиями, более или менее принципиальными. И важнейшую роль в этом формировании играл язык, с развитием которого связана вся духовная история человечества.

В дальнейшем этнический, племенной образ мышления, закрепленный в племенном языке и с его же помощью доформированный, заставлял каждый этнос выбирать ту разновидность религии, которая ему более соответствует, а то даже и видоизменять, приспосабливать новую религию под уже сложившийся племенной образ мышления[312].

«Истинность» или «неистинность» религий тут совершенно не при чем. Все дело именно в том, что этнос первичен, а религия — вторична.

Поговорим подробнее теперь о связи языка, религии и культуры с антропологией, чтобы лучше проникнуться идеей глубочайшего биологического и духовного своеобразия этносов.