Глава четвертая. ОТ РОДА — К НАЦИИ

Самое естественное государство — такое, в котором живет один народ с одним присущим ему национальным характером.

И. Г. Гердер

Каждой нации — свое государство; не более одного государства для каждой нации.

Джузеппе Мадзини

В конечном счете ассимиляция — менее интересный и ценный результат, чем создание собственной нации на основе собственного этноса.

Ксения Касьянова

Понятие нации в современном околонаучном и политическом обиходе запутано не меньше, чем понятие этноса и все с ним связанное. Более того, вызрела целая генерация авторов, пытающихся, подобно весьма модному в России Эрику Хобсбауму, убедить нас в том, что при нащупывании этого понятия «и субъективные, и объективные определения несовершенны и ставят нас в тупик»[346]. Сей автор уверяет: «Проблема в том и заключается, что мы не способны растолковать наблюдателю, как apriori отличить нацию от других человеческих сообществ и групп — подобно тому, как можем мы ему объяснить различие между мышью и ящерицей»[347]. В итоге, убоявшись бездны премудрости, Хобсбаум гордо заявляет, выдавая свою слабость за силу: «Самой разумной переходной установкой для исследователя является в данной области агностицизм, а потому мы не принимаем в нашей книге никакого априорного определения нации»[348]. Многочисленные российские и западные адепты этого гуру (конструктивисты всех сортов) охотно множат подобные заявления.

Причина такого научного бессилия понятна: это отказ исследовать сам предмет от его истоков (то есть этногенез как таковой), но исследование вместо того различных точек зрения на предмет. Этому пороку подвержена вся западная идеалистическая общественная наука, давно превратившаяся из науки знаний и фактов — в науку мнений. Критический анализ концепции конструктивизма во всех подробностях (на материале таких его столпов, как Э. Геллнер, Э. Хобсбаум и Б. Андерсон) читатель найдет в приложении к настоящей книге.

Отчасти для любого западного исследователя дело привычно осложняется лексическим убожеством англоязычия: единым словом nation обозначается и собственно нация, и народ, и национальность, и даже, отчасти метафорически, государство, как это видно на примере ООН. Но при этом тот же язык дает и ключ для выхода из тупика, ибо корень латинского слова natio — а именно, nat — означает не что иное как «род».

Точно так же, как русское слово «народ», латинское слово natio (оригинал, многочисленные копии с которого вошли едва ли не во все языки мира) четко и ясно обнаруживает этимологическую связь, указывающую на кровную, племенную сущность этого понятия. «Народ» и «нация» изначально тождественны. И в античные времена этим словом обозначалось именно племя[349].

Но в наши дни неразбериха с самыми насущными понятиями «народ» и «нация» достигла в западном мире таких масштабов, что даже работа над основополагающими документами ООН, включая Устав этой организации, оказалась сильно затруднена[350]. Во многом, как выяснилось, это связано с тем, что оба термина имеют разные смысловые оттенки в английском, немецком, французском и русском языках. В итоге остановились на формулировке: «[термин] "нации" используется применительно ко всем политическим образованиям, государствам и негосударствам, в то время как [термин] "народы" относится к группам людей, которые могут составлять или не составлять государства или нации».

Как видим, практическая потребность политиков хоть как-то договориться заставила разработчиков расширить понятия до полной размытости содержания.

Наука, однако, не может следовать подобным путем, это очевидно.

К счастью, российскому ученому нет никакой необходимости оглядываться на Запад. Ему не столь трудно определиться по поводу нации и ее отграничения от других сообществ, поскольку в России есть достаточно крепкая, сложившаяся научная традиция, подвергать которую пересмотру я не вижу оснований.

* * *

История отечественного нациеведения имеет, признаем, свои зигзаги[351]. Но они успешно преодолевались даже в самые непростые времена.

Как резюмировал, с соответствующими ссылками, в своей докторской диссертации историк А.И. Вдовин (МГУ): «В отечественной обществоведческой традиции советского периода под нацией чаще всего понимали определенную ступень в развитии народа (этноса), историческую общность, результат развития капиталистических отношений, приводящих к экономическому, территориальному, культурному, языковому и социально-психологическому единству определенной совокупности людей, стремящихся обеспечить интересы своего дальнейшего независимого развития непременно с помощью обособленного национального государства»[352] (выделено мной. — А.С.).

Оставив в стороне историю вопроса, подчеркну, что для современного нам круга российских ученых, за вычетом окопавшихся местами экзотистов-конструктивистов, это понимание в своих главных, опорных тезисах — 1) нация есть фаза развития этноса, в которой он 2) создает свою государственность, обретает суверенитет — вполне утвердилось.

Указанные тезисы нашли очень весомую поддержку даже в среде ученых, далеких от этнологии и социологии. Я имею в виду монографию петербургских правоведов-цивилистов П.А. Оля и Р.А. Ромашова, которая так и называется «Нация. (Генезис понятия и вопросы правосубъектности)» (СПб, Изд-во Юридического ин-та, 2002). Авторы зашли к проблеме нации со своей, юридической стороны, перед тем проработав, однако, внушительный массив этнологической, социологической и социально-психологической литературы. Для нас их позиция весьма важна, ибо юридические формулы — логические, краткие и ясные — способны аккумулировать в себе в концентрированном и очищенном виде многие тома досужих дискуссий.

Оль и Ромашов пришли к выводу, что нация есть не только «сложная этносоциальная общность», но и «специфический коллективный субъект права», который «может выступать только как общественное образование с формально-юридически закрепленным статусом. При этом неотъемлемым ее свойством, позволяющим выступать в качестве самостоятельного субъекта межнациональных и национально-государственных отношений, регулируемых правом, является национальный суверенитет, обладание которым является основанием правосубъектности национального образования»[353].

Очень ясно и понятно: есть суверенитет у этносоциальной общности — значит, перед нами нация. Нет такого суверенитета — значит и статуса нации у общности нет.

Логично, четко и понятно и дальнейшее рассуждение. В чем и как проявляется национальный суверенитет? Ответ: «Государство является основной политико-правовой формой реализации нацией своей правосубъектности, и в этом смысле нация может рассматриваться как государствообразующий этнос»[354]. Таким образом, тождество суверенитета и государственности, а также государствообразующего этноса и нации представляется юридически безупречным. Что и требовалось доказать.

Интересно, что русские юристы, как выясняется, солидарно стоят на данном понимании нации… скоро уж сто пятьдесят лет. Практически идеальное и полностью соответствующее современному определение нации принадлежит известному правоведу XIX века А.Д. Градовскому, который еще в 1873 году отчеканил: «Совокупность лиц, связанных единством происхождения, языка, цивилизации и исторического прошлого», которая при этом «имеет образовывать особую политическую единицу, то есть государство». Градовский прозорливо полагал, что народность есть «нормальное, естественное основание государства», а государство — есть «политико-юридическая форма народности». Если закрыть глаза на то, что автор, в традициях своего времени, пользовался термином «народность» вместо малоупотребительной тогда «нации», тут ни убавить, ни прибавить: нация вся как есть[355].

Перед нами налицо, таким образом, вполне сложившаяся и разумная русская нациеведческая традиция, будем же ее придерживаться.

* * *

Что можно добавить к сказанному? Чтобы отточить, отшлифовать дефиницию, требуется провести размежевание с пересекающимися по смыслу понятиями.

Например, возьмем пару «нация — народ». Синонимы? «Да», — скажет абсолютное большинство западных исследователей, да и просто западный обыватель, не вникающий в тонкости семантики. «Нет», — скажу я. Ибо всякая нация есть народ (конкретно: государствообразующий), но далеко не всякий народ есть нация. Нацией он становится только в результате обретения суверенности и государственности.

Возьмем также иную пару: «нация — национальность». Ясно, что в первом случае речь идет об общности людей, а во втором — о качестве людей. Можно иметь ту или иную национальность, но при этом не принадлежать ни к какой нации, а лишь к народу, народности, племени и т. д. Национальность есть синоним этничности и никак не соотносится со статусом, т. е. фазой развития этноса. (По аналогии: можно обладать интеллигентностью, но при этом не принадлежать к классу интеллигенции, а быть рабочим, крестьянином и т. д.) Причина путаницы тут в том, что «расово-антропологический подход в понимании нации глубоко заложен в общественном сознании людей, на бытовом уровне, где, как правило, отождествляются понятия “нация” и “национальность”»[356].

Пару «нация — государство» я здесь детально не рассматриваю, т. к. считаю ее искусственно созданной, надуманной, ведь нация есть природное образование, соотносящееся с государством как содержание с формой[357]. Они неразрывно связаны, но не тождественны друг другу, ибо форма создается под содержание, оформляя его, а не наоборот.

Казалось бы, все довольно просто, ясно, логично, убедительно и понятно. Откуда же взялась та немыслимая неразбериха и путаница (помимо чисто лингвистической), из-за которой нацию отождествляют то вообще с любым народом, то с государством, то с гражданским сообществом, согражданством (населением, подданными) и т. п.? Необходимо досконально разобраться в этом, чтобы не делать подобных ошибок.