2.4. Отступление второе: расы и география

Традиционная наука, убийственно разочарованная вскрывшимся генетическим несовпадением неандертальца и человека современного, предлагает нам теперь такую версию: некогда единый ствол, представленный разновидными архантропами, примерно 600 тыс. лет тому назад раздвоился, что привело к появлению примерно 200 тыс. лет назад одной из двух ветвей: Homo sapiens neandertalensis — неандертальца, попросту.

Логично предположить, что и вторая ветвь — Homo sapiens sapiens, то есть кроманьонец — сформировалась за те же самые 400 или хотя бы 500 лет. Но тогда где-то должны же быть следы этого процесса! А их нигде пока нет.

Где же и когда появился человек современный, то есть Homo sapiens sapiens? Как все поняли из предыдущих глав, на этот главный, самый животрепещущий вопрос внятного ответа до сих пор нет. Несколько раз по ходу изложения подчеркивалось: мы не знаем в точности ни времени, ни места возникновения проторас. Хотя в научной литературе имеется немало «окончательных» открытий центров или очагов антропогенеза, ведутся ожесточенные дискуссии на этот счет и даже есть научное направление «геногеография».

Особенно тупиковая ситуация сложилась вокруг европеоида, в том время как расогенез негроидов и монголоидов более или менее убедительно привязывается в первом случае к Центральной Африке, во втором к Центральной Азии.

Настало время остановиться на этой загадке подробнее. Два вспомогательных вопроса облегчат нам задачу.

Во-первых, почему колоссальные людские миграционные потоки европеоидов почти всегда стекали только сверху вниз, с Севера на Юг, и почти никогда — наоборот?! Почему кроманьонец упрямо, «квант за квантом», стремился на юг вплоть до Южной Африки, Индии и Океании, выбивая с южных широт всех ранее расположившихся там конкурентов — вначале неандертальцев, а затем и собственных модифицированных потомков?

Во-вторых, если кроманьонец появился в виде современного человека на Севере, чуть ли не у кромки ледника, за полярным кругом, где никогда не было и нет ни человекообразных обезьян, ни гоминид, ни архантропов, ни даже палеоантропов, где никогда (!) не обнаруживают их останков, хотя находят останки антилоп и львов, — откуда, спрашивается, он взялся там, в столь неблагоприятной для зарождения жизни зоне, да еще сразу в столь совершенном, не требующем дальнейшей эволюционной доработки виде?!

Напомню вновь уже цитировавшиеся слова Ойгена Фишера: «Нордическая раса возникла в результате модификации позднепалеолитической расы на Севере по мере освобождения ото льда обитаемых ныне мест. Здесь возникла нордическая раса, тогда же она приобрела и свои типичные качества. Это наилучшее объяснение происхождения нордической расы».

Вот классический взгляд на проблему.

Но ведь это «наилучшее» объяснение ровно ничего не объясняет! Зная, что такая «модификация» не была по своей сути эволюцией и что «позднепалеолитической расе» просто не из чего было возникнуть в условиях «освобождения ото льда» (а тем более до того!) на Севере, мы встаем в тупик перед этими вопросами. До такой степени, что хочется спросить себя: есть ли возможность объяснить этот необъяснимый прорыв европеоида через все законы эволюции, если не прибегать к теории его божественного или инопланетного происхождения?

Да, такая возможность есть, но только одна. Последний и единственный шанс примирить непримиримое и разгадать тайну земного, а не небесного (материального либо идеального) происхождения европеоидов, связан с теорией литосферных катастроф, хоронящей загадку происхождения белой расы на дне Ледовитого океана.

* * *

Необходимость создания теории катастроф в истории Земли понимали многие выдающиеся ученые. В том числе в России Ломоносов считал, что причиной резкого изменения климата на Севере стало смещение (изменение угла наклона) земной оси. Но это только одна из нескольких научно аргументированных версий. На тот факт, что резкие разрывы, скачки в палеонтологической летописи невозможно объяснить помимо теории катастроф, указывали многие ученые, начиная с Ж. Кювье (XVIII век).

Многими учеными выдвигались также частные теории катастроф: резкое охлаждение части планеты и схождение ледника, резкий перегрев части планеты, химическое изменение воздуха и воды, потоп и вакханалия извержений и проч. Все эти поражающие воображение частные случаи, имевшие место в истории Земли, вполне обнимаются литосферной теорией, все как нельзя лучше вписываются в ее контекст.

Литосферная теория земных катастроф создана в 1920-х немецким метеорологом, аэронавтом и полярным исследователем Альфредом Вегенером[146]. Ее основные соображения сегодня находят поддержку среди геологов, географов, археологов, историков, физиков, астрономов и богословов, ибо не противоречат всему колоссальному объему данных, накопленных названными науками. В том числе таким, на первый взгляд необъяснимым: «следы тропических деревьев в мерзлотных недрах тундры и в животах мамонтов, запасы угля в Антарктиде (ее когда-то покрывали леса), следы ледников в Сахаре, Индии, Азии, Австралии (в разное время полюсы были там, а в последний раз ледниковый период приполз в Европу не с севера, где была жара, а с юга — с полюса Сахары), скелеты морских животных в Гималаях (там было дно океана), записи Геродота об Атлантиде, открытия археологии (радиоуглеродная датировка замороженных от внезапного оледенения останков позволяет установить цикличность литосферных катастроф), совпадение легенд и мифов разных этносов о периодических потопах, великие переселения народов, положение горных цепей по линиям предыдущих экваторов: старого (Гималаи — Памир — Кавказ — Альпы — Атласские горы), древнего (Анды — Кордильеры — Мальдивские острова), древнейшего (Уральские горы) и т. д.»[147]

Постараюсь ниже изложить названную теорию с максимальной доступностью.

* * *

Представим себе, что мы взяли апельсин и между кожурой и круглым внутренним съедобным тельцем залили жидкую смазку, так, что она повсеместно разделила внутри оболочку и ядро. А потом мы с нездешней силой бросили этот апельсин бесконечно далеко, придав ему еще легкое вращательное движение. И вот летит наш апельсин вперед, слегка при этом вращаясь вокруг своей оси. И, поскольку он представляет собой с точки зрения физики инерционную систему, то все три его составные части — ядро, смазка и оболочка-кожура — остаются неизменно неподвижны одна относительно другой, вращаясь и двигаясь вперед совершенно синхронно, вместе, как единое целое. Полюсы кожуры незримой осью соединены при этом с полюсами ядра, а экватор неподвижен.

Но вот мальчишка выстрелил из рогатки маленьким камешком и слегка задел в полете наш апельсин по касательной. Что произойдет с апельсином? Апельсин не прекратит движение вперед, разве что чуть отклонится от траектории. Он сохранит и вращательное движение, на время слегка ускорив или замедлив его в зависимости от того, в какой бок попадет ему камешек. Ничего страшного, никаких особых перемен в соотнесении апельсина с окружающим миром. Но вот с самим апельсином произойдут большие перемены! Все его части мгновенно поменяют свое взаимное положение! Тяжелое ядро — внутреннее тельце — будет по инерции сохранять почти неизменным свое положение (ось и полюсы) в пространстве, скорость и направление вращения. А вот оболочка мгновенно провернется на смазке в сторону, определенную столкновением. И, восстановив затем инерционное равновесие, продолжит движение как ни в чем не бывало. Только бывшие полюсы кожуры и ее экватор окажутся при этом уже совсем не там, где были до удара, и вообще вся кожура съедет относительно положения ядра. Это совершенно понятно и наглядно.

Наша Земля в своем вечном полете и движении — вокруг Солнца и вокруг своей оси — представляет собой точно такую же инерционную систему. Ее кожура толщиной от 50 до 70 (по другим данным от 20 до 40) км — это земная кора, относительно тонкая (вся Земля 12.756 км в поперечнике), на которой мы все живем. Ее смазка — это жидкая расплавленная магма, повсеместно находящаяся между корой и ядром. Есть и ядро достаточно немалого размера и массы, не пропускающее электромагнитные сигналы, состоящее, скорее всего, из того же материала, что и Солнце, — из смеси раскаленных газов. Поэтому при столкновении с твердым небесным телом — а таких столкновений в ее истории было немало — Земля претерпевает все описанные выше пертурбации: радикально (притом мгновенно, рывком) изменяет расположение всей земной коры относительно оси вращения и полюсов. А поскольку на полюсах за время между ударами успевает нарасти огромная и тяжеленная шапка льда («ледяная гантеля»), то движение поэтому еще ускоряется и сопровождается трещинами, расколами и гигантскими разрывами земной коры, наползанием одних тектонических платформ на другие (мощные щиты и плиты сминаются, как фольга, ломаются, встают дыбом — именно так дно моря Юрского периода со всеми характерными отложениями оказалось не где-нибудь, а на вершине Большого Кавказского хребта), стремительным таяньем льдов и потопом, выхлестыванием магмы и низвержением Океана в разверзстые раскаленные бездны и вообще чудовищными катаклизмами, после которых от биосферы Земли остаются жалкие крохи и дело Жизни приходится начинать едва ли не с начала[148].

Все зависит от величины «камешка», от силы и направления удара. В худшем случае погибает все живое, если оно тогда уже было, или гигантские пространства мощной флоры и фауны оказываются погребены под мгновенно «наползшими» на них платформами, чтобы потом за миллионы лет под чудовищным давлением и без доступа кислорода превратиться в уголь, нефть и газ[149]. В случае средней тяжести погибают все динозавры, но какие-то животные формы выживают[150]. В легком случае цветущие субтропики мгновенно «въезжают» под шапку льда («ледники»)[151] или оказываются в приледниковой зоне[152], а бывшие ледяные горы и пустыни тают в районе экватора и превращаются в легенду о Потопе. (Кстати о льдах: бывают шапки и шапки. Если лед Антарктиды лежит на твердом материковом основании и при ударе уедет вместе с ним, то лед Арктики плавает на воде и тоже представляет собой инерционную систему, при ударе он может остаться на месте и тогда земная кора сама уходит под него. А если затем, по той же инерции — ведь магма вязкая — последует эффект «отката», то вот вам и ледник в самом неожиданном месте!)

Таких ударов и, соответственно, подвижек земной коры различной силы было, видимо, немало. На земной коре находятся сотни больших (диаметром до 100 км) и малых (типа Тунгусского) кратеров, следов столкновений. Самые крупные — это залив св. Лаврентия в Канаде, а также Попигайский кратер в Сибири, Пучеж-Катунская впадина под Воронежом (оба по 100 км в диаметре) и Карский кратер на хребте Пай-Хой (Сибирь, 50 км). Последний сильный удар, подвинувший земную кору, видимо, состоялся примерно 10 тыс. лет назад, когда, по уверению Платона, погибла Атлантида.

Академик В.П. Полеванов, изучив на северо-востоке Якутии так называемый Ледовый Комплекс (25 разрезов, позволяющие радиоуглеродным методом уточнить даты литосферных катастроф за последние 50 тысяч лет), считает, что 10 тысяч лет назад Сибирь заняла современное положение, 17 тысяч лет назад — Сибирь была повернута в приэкваториальную зону, 27 тысяч лет назад — Сибирь находилась на севере, 32 тысячи лет назад — Сибирь была около экватора, 38 тысяч лет назад — Сибирь вновь обнаруживается на севере, 45 тысяч лет назад — вновь на экваторе и 50–53 тысячи лет назад — Сибирь вновь на севере. Этот «круговорот Сибири» между полюсом и экватором ярко иллюстрирует картину подвижек земной коры под ударами внешних сил за сравнительно недавний период. Кстати, вышеупомянутый феномен «Берингии» находит здесь и подтверждение, и объяснение.

Одним из любопытных и неопровержимых свидетельств «проворота» земной коры на магме именно вследствие страшного удара извне служит факт нахождения самого большого кратера диаметром 240 км (!) — не где-нибудь, а на Антарктиде. То есть там, куда никогда и никоим образом не мог бы залететь метеорит, всегда летящий строго по радиусу, без отклонений, с космической орбиты в направлении центра Солнца и даже по касательной не могущий залететь снизу, чтобы задеть южный полюс Земли, всегда как бы прикрытый с этой стороны ее выпуклостью. А это значит, что в момент удара Антарктида находилась где-то совсем в другом месте, а не на Южном полюсе, куда она съехала именно вследствие удара.

Все последние разы столкновения было сравнительно легкими, однако этого было достаточно, чтобы местоположение земной коры относительно полюсов радикально каждый раз менялось. Об этом ярко свидетельствуют, в частности, невероятные находки палеонтологов.

Впервые замороженные тела мамонтов были обнаружены в тундре в 1799 году. Их отлично сохранившимся мясом кормили ездовых собак. «Мясо волокнистое, с прожилками жира… выглядит свежим, как замороженная говядина». Но не только собаки лакомились мамонтятиной; академик Полеванов пишет: «Летом 1972 года мне удалось отведать свежеразмороженное мясо мамонта из только что вытаявшей из берегового обрыва ноги»[153]. Это было в русле якутской реки Берелех, известной как «Долина мамонтов» из-за чрезвычайного обилия останков последних в пойме этого истока Колымы.

В документах Норильского краеведческого музея хранятся подлинные данные, давно перешедшие в литературу и фольклор, о том, как бригада зэков-строителей нашла в вечной мерзлоте тушу мамонта и съела ее, пока научная экспедиция добиралась из Ленинграда к находке…

Это, конечно, поразительно: чтобы так сохранить мясо, его надо заморозить круто и мгновенно, чтобы оно не успело даже начать разлагаться. Но поразительнее другое.

В желудках и даже во рту (!) некоторых мамонтов, сохранившихся в вечной мерзлоте, находят непереваренную пищу; и эта пища — тропические растения: ветки и листья, произрастающие на расстоянии полутора тысяч километров к югу от находок! Самое свежее сообщение о находке «сытого» мамонта сделали в 2005 году участники экспедиции Музейно-выставочного центра имени И.С. Шемановского Ямало-Ненецкого АО и Института экологии растений и животных Уральского отделения РАН. Они извлекли из-под земли останки мамонта, тридцатилетнего самца с заполненным пищей желудком, который погиб более 10 тысяч лет назад, причем не от травм, ранений или голода, а по «непонятной» причине, не дожив и до середины мамонтиного века.

На деле причина очень понятна. Еще утром мамонт вкушал сочную тропическую зелень в районе экватора или, на худой конец, субтропиков. Жевал, дышал влажным воздухом. Удар! — и мамонт в считанные секунды переносится, вместе с землей, на которой он вырос, за Полярный круг, где немедленно подвергается «быстрой заморозке» примерно при — 70? С, не успев переварить свой утренний завтрак и даже выдохнуть как следует, но при этом сохранив собственную съедобность! Внезапно оказавшись за Полярным кругом, сурки и прочая живность разделили судьбу мамонтов.

Никакого другого объяснения, так же тотально покрывающего все загадки и несообразности известных фактов, подобрать невозможно.

Вот где разгадка «Северной прародины» кроманьонца!

Кроманьонец никоим образом не мог зародиться на Севере, не мог там ни от кого произойти. Он мог там только оказаться! Против своей воли, но по воле могущественных, поистине космических обстоятельств…

Мамонты, шерстистые носороги, львы и сурки не выжили, не пережили столь стремительной и разительной смены декораций. Они пытались уцелеть в новых условиях, но в итоге так и не приспособились к ним и вымерли. Человек же, кроманьонец, наш прямой предок, приспособился и выжил, в отличие от сурков, потому что был гораздо умнее, знал огонь, а возможно и многое, многое другое, утраченное в катастрофе.

Но выжив и размножившись — немедленно, при первой же возможности двинулся на Юг, на свою действительную историческую прародину, сметая всех на своем пути, изгоняя от лица своего бедных примитивных неандертальцев (а после и иных), загоняя их все дальше, пока хватало сил.

Там, на благоприятном прародительском Юге, «кванты» кроманьонца, осев, тут же расцветали пышным цветом, порождая великие цивилизации — в Индии, Египте и вообще Северной Африке, Ассирии, Персиде, Элладе, Италии и т. д. И расцветая, с пренебрежением смотрели на покинутый ими в незапамятные времена Север, где жили странные «гипербореи», диковинные «гоги и магоги», дикие «варвары» и где ушла под воду (надо полагать, Ледовитого океана) великая, загадочная, вечно интригующая и сакральная Атлантида.

Любопытно, что данную гипотезу впервые еще более ста лет тому назад аргументированно высказал индийский учёный Бал Гангадхар Тилак (1856–1920), который в своей знаменитой книге «Арктическая родина в ведах» (1898), всесторонне проанализировав древнейшие памятники индуизма — Веды и Авесту, утверждал, что прародина ариев существовала именно в указанном регионе, откуда-де последнее оледенение вытеснило ариев на юг. В священных текстах учёный обнаружил на редкость точное описание не только исторических и астрономических, но даже геофизических реалий Заполярья. Тилак убедительно доказал, что Веды были созданы не на территории современной Индии, а в Арктике, и не индийцами, а арийцами, массив которых в течение тысячелетий мигрировал из Арктики на юг через Кольский полуостров и тогда ещё комфортно-тёплую Сибирь, принеся с собой на Индостан остатки великого учения, которое потом постепенно деградировало в тысячелетиях и было, в конечном счёте, записано Ведавьясой в виде четырёх нынешних Вед. (Современная наука предлагает примерную дату создания устных Вед — пять тысяч лет назад, хотя отдельные тексты, возможно, были употребимы за десять тысяч лет до рождества Христа, со времён Аватара Рамы, а записаны все они были, конечно, намного позднее. Религиозная ведическая традиция и вовсе утверждает, что Веды были изначально, с сотворения мира, а ведические стихи были услышаны просветлёнными мудрецами — древними риши — «в тишине пробуждённого сознания».)

Сто лет спустя после Тилака эти представления были откорректированы доктором исторических наук Е.Е. Кузьминой, которая доказала в своем исследовании «Откуда пришли индоарии?» (1994), что три высшие касты древней Индии — «дваждырожденные» (брахманы, кшатрии и вайшии) — это потомки представителей т. н. «андроновской общины», двинувшихся из Прикаспия и нынешнего Казахстана за 1,5 тыс. лет до нашей эры в Индию и Иран и превратившихся в «индоариев» (оставшаяся на месте часть «андроновцев» дала жизнь скифам, сарматам и аланам). При этом покоренным автохтонам Индостана — дравидийским племенам — выпала участь стать кастой шудр или вовсе «неприкасаемыми». Важно отметить, однако, что будущие индоарии, по Кузьминой, отнюдь не зародились в Прикаспии, а появились там именно с Севера, пройдя через Русскую равнину и оставив свой след в генофонде данного региона.

Сказанное полностью подтверждает мое предположение.

Десятки тысячелетий пролетели для кроманьонца (он же «человек современный»), невольно очутившегося в царстве холода, как один день. Никакая его «эволюция» за Полярным кругом была, конечно, невозможна. Выжить там мог только уже высокоразвитый, совершенный, умный человек. Это ясно. Понятно также, что в цивилизационном смысле он сразу же был отброшен катастрофой далеко назад, и не случайно исследователей давно приводит в изумление тот факт, что поселения кроманьонцев чем древней, тем цивилизованней в плане выделки каменных орудий и посуды, богатства и разнообразия быта[154]…

Можно предполагать, что былые центры нашей цивилизации пребывают сегодня под льдами Арктики. Но оставшейся после катастрофы памяти, умения и традиций хватило кроманьонцу не только на выживание, но и на военные победы над неандертальцем, и на мегалитические постройки, и на быстрое культурное строительство при благоприятных условиях…

Сохранить былое культурное, цивилизационное, этническое единство (если оно было у кроманьонца до катастрофы) в новых условиях, когда главным лозунгом дня стало «спасайся кто может!», — стало невозможно. Дробление белой расы на этносы берет свое начало из «эпохи выживания», когда кроманьонец оказался на краю гибели. Уходя из Полярного круга, из зоны вечной мерзлоты куда глаза глядят, в опасную неизвестность, кроманьонская раса дробилась: кто-то оказался в Сибири, кто-то на Алтае, кто-то на севере современного Китая[155], кто-то в Скандинавии, кто-то — на Русской платформе, кто-то в Западной Европе. Начался этногенез белых европейских народов, отделившихся от единого кроманьонского ствола.

Не все они, увы, остались белыми и европеоидными: ассимиляция в той или иной мере настигла, по-видимому, и усуней, и айнов, и динлинов, как и многих насельников Памира, Средней Азии и Казахстана, не говоря уж о народах Средиземноморья, Передней Азии и Африки. Однако тот факт, что отдельные «кванты» могучей и обильной кроманьонской расы исчезли, перегорели во тьме веков, вымерли в неблагоприятных условиях, были истреблены врагами или растворились в иных первичных и вторичных расах, ни в коем случае не означает, разумеется, что сама по себе раса переродилась или исчезла. Но подробнее об этом — ниже.

Все сказанное коснулось, разумеется, не только белой расы: не по своей воле поменять место жительства пришлось всем живущим на поверхности Земли. И, судя по всему, не один раз. Надо ясно понимать, что в эпоху реального антропогенеза, к какой бы расе это ни относилось, вся географическая карта Земли выглядела совершенно по-другому. Европа не была Европой, а вполне могла находиться ниже экватора, Африка могла быть частично на месте Антарктиды, нынешняя Америка могла местами прилегать либо к Африке и Европе, либо к Азии и т. д.

С точкой зрения, будто физические свойства рас (цвет кожи, волос, глаз и т. д.) определены ландшафтом или поясом Земли, в котором они сегодня проживают, литосферная теория позволяет покончить решительно. Колыбель белого европеоида — субтропики, которые однажды «уехали» далеко на север, и куда он недаром всегда стремился вернуться, пробиваясь на юг. Вопрос об изначальном местонахождении колыбелей желтой (Азия) и черной (Африка) рас вообще не решен и даже не поднимался.

* * *

Поскольку география и климат тесно связаны, необходимо здесь же поставить точку в очень важной проблеме.

Политкорректность, категорически несовместимая с научной добросовестностью, приводит порой ученых к жестокому противоречию с собой. К примеру, известный антрополог Г.А. Аксянова в одной из работ совершенно справедливо пишет: «В отечественной антропологии традиционно расу рассматривают прежде всего как биологическую реальность, отраженную в категориях расовой классификации». Браво! Но затем она, отменяя только что высказанную истину, утверждает: «Мы постоянно повторяем, что расовые характеристики маркируют прежде всего территорию, а не этнос (народ). Расы человека — это прежде всего устойчивые в ряду поколений территориальные (географические) комплексы морфологических особенностей человеческого организма, длительно формировавшиеся в конкретных условиях природной среды». Поистине, женская логика…

Самое глупое и нелепое, что приходится читать насчет рас, это будто бы ушедшие из Африки на Север темнокожие кроманьонцы прошли под воздействием среды (климата) через «депигментацию» (на этом, например, настаивали супруги Чебоксаровы, авторы популярной брошюры о расах), а ушедшие на Восток синантропы[156] или их предки по той же причине пожелтели и окосоглазели. Именно на этом абсолютно недоказанном и совершенно недостоверном варианте с отчаянием обреченных настаивают весьма многие работники науки советской выделки, не способные перенести обвинения в расизме. Они пытаются внушить нам, что расы — не биологическое, а географическое понятие, потому что расовые признаки, якобы, не существовали с самого начала, а сформировались географической средой и к ней привязаны.

Почему нельзя поддаваться подобному внушению?

Если допустить такую гипотезу, то надо будет признать верным утверждение: схожая среда формирует у человека схожую морфологию. А между тем всем и каждому видно и понятно, что такой зависимости в мире нет.

Нет ее нигде. Не почернели и не приобрели курчавые волосы народы, живущие в Азии и Америке в тех же широтах, что и негроиды в Африке. Ну нет там автохтонов-негроидов — и все тут! Хотя заселение этих широт произошло, по разным данным, от 70 до 30 тысяч лет тому назад, срок вполне достаточный для глубоких адаптивных изменений, если они и впрямь возможны. Или на жителей этих континентов природа влияет иначе? Но это не доказано.

Не побелели, не приобрели светоловолосость и светлоглазость, не превратились в европеоидов негроиды, живущие со времен неолита на юге Африки в климате, аналогичном европейскому. А равно автохтоны весьма прохладных Фольклендов или Огненной Земли.

Не стали похожими на европеоидов народы Сибири, Аляски или Приморья, не «отбелились» также канадские индейцы или гренландские эскимосы.

Не стали похожими на негроидов живущие в соответствующем поясе индийцы, тибетцы, китайцы и вьетнамцы, индейцы Центральной и Южной Америки, не говоря уж о европеоидах. А если монголоидные в целом народы Южной Азии местами приобрели отдельные негроидные черты, то это объясняется только метисацией, так же, как и обретение монголоидных черт бушменами и готтентотами Южной Африки. Ибо на севере африканского континента тысячелетиями шла метисация негроидов и европеоидов, а на юге — негроидов и монголоидов, как и на юге Индостана и Азии в целом.

Отметим, что морфологических изменений, напоминающих расовые признаки, не дали ни относительно небольшие сроки проживания в принципиально иной среде (400 лет негров в Северной Америке, 1500 лет эскимосов в Гренландии), ни огромные, измеряемые десятками тысяч лет. Не белеют черные и желтые, не чернеют желтые и белые, не желтеют и не окосевают белые и черные (иначе, чем посредством метисации) и т. д. Как, с какой стати могли бы пройти через «депигментацию» кроманьонцы в течение, допустим, 20 тысяч лет, если за тот же или гораздо больший срок ее не прошли негроиды Южной Африки, индейцы Северной или юга Южной Америки или народы Северного Китая?

Словом, все говорит о том, что все три большие изначальные расы возникли не только в разных центрах (с полицентрической концепцией не спорят уже даже наши оппоненты), но и от разных, не связанных ничем между собою, чистых в расовом смысле групп предков. Какими возникли, такими и остались. И с самого начала были такими, по своим основным характеристикам, какими мы видим их сегодня.

Между тем, как пишет руководитель отдела системогенеза Института нормальной физиологии профессор К.В. Анохин, новейшие исследования показали, что хотя определенные приспособительные функции (предположим ненадолго, что разрез глаз или цвет кожи к ним относятся) передаются по наследству, они принципиально не изменяют как таковую морфологию человека. То есть, в поколениях, попавших в особые природные условия, может вырабатываться повышенная адаптивная биологическая реакция, которой нет у ранних поколений и у народов других регионов. (Например, у жителей высокогорных Анд увеличен объем легких.) Но, если популяцию переселить в новые (или, наоборот, из новых в прежние) условия, не требующие подобной адаптации, то это свойство быстро, через 2–3 поколения утрачивается, атрофируется за ненадобностью.

Если бы цвет кожи, глаз, волос, разрез глаз, структура волос и иные расовые признаки были благоприобретенными, обусловленными географической средой, они обязательно в недолгом времени исчезли бы при переселении популяции в иные края. Нашим критикам 400-летний срок пребывания черных негров в Америке или 300-летний — белых буров в Африке кажется исторически малым, ничтожным, чтобы первые побелели, а вторые почернели. Но если те или другие приобрели свой цвет кожи в порядке адаптации, то изменения должны были бы наступить за гораздо более короткое время. О вышеприведенных примерах с куда большим сроком «реадаптации» уж и говорить нечего.

Глупости, которые пишутся по поводу адаптации человека к географическим условиям, бывают поистине безмерно смешны. Некоторые, например, всерьез пишут о малых габаритах мозговой капсулы у южных антропологических типов всех больших рас как «способе природной защиты человека от солнечного перегрева головы». Какая тут связь? Совершенно непонятно: ведь по законам термодинамики маленькая голова прогреется гораздо сильнее и быстрее, чем большая. Просто указанные регионы — зоны активной метисации еще со времен неолита, только и всего[157]. Уж лучше голословные утверждения, предрассудки — мол, расовые признаки есть результат адаптации и точка, чем такие примеры.

Недавно, кстати, генетикам удалось разбить одно из подобных заблуждений в отношении пигмеев, чей низкий рост долгое время тоже считали результатом приспособления к жизни в тропическом лесу (эта точка зрения даже преподавалась в советской школе). Однако генетик Луис Кентана-Мюрси из парижского Института Пастера вместе с коллегами из Испании, Италии и США исследовал геном семи популяций пигмеев — и пришел к выводу, что особенности их фенотипа испокон веку передаются по наследству, а не являются благоприобретенными.

Итак, нет никаких оснований считать, что одни потомки единых Адама и Евы почернели, а другие пожелтели и окосели под влиянием природных условий[158]. Не было ни единых прародителей, ни скоропеременчивых потомков.

Вся современная теория геногеографии должна быть пересмотрена в свете самоочевидной теории литосферных катастроф. Все истины насчет исконных территорий изначальных трех рас и эпицентров их расогенеза еще только предстоит открыть.