Отрицательные плюсы Хобсбаума

Не все так уж плохо и неверно у Хобсбаума. Иногда он пишет и дельные вещи. Правда, при чтении его сочинений мне не раз вспоминалась нотация профессора студенту из анекдота: «В вашей работе много нового и верного. К сожалению, то, что в ней верно, — то неново, а то, что ново, — то неверно». Приведу пару примеров из статьи о языках.

1. Важный неважный язык. Хобсбаум правильно отмечает: «Изначально введение стандартного языка преследовало исключительно демократические, а не культурные цели. Как граждане могли понимать правительство своей страны, не говоря уже о том, чтобы участвовать в нем, если правление осуществлялось на непонятном языке — например, на латинском, как в венгерском парламенте до 1840 года? Не создавались ли тем самым условия для правления элитарного меньшинства? Этот довод был выдвинут аббатом Грегуаром в 1794 году. Поэтому обучение на французском было очень важно для французских граждан, на каком бы языке они не говорили у себя дома. По сути, таким же остается положение в Соединенных Штатах, возникших в ту же эпоху демократической революции. Чтобы стать гражданином, иммигрант должен пройти проверку на знание английского языка.

Вспомним, что даже в 1970-х годах — то есть до начала нынешней волны массовой иммиграции — 33 миллиона американцев, а также неизвестный процент от еще 9 миллионов, не ответивших на соответствующий вопрос, сказали, что английский язык не был для них родным. Более трех четвертей из них принадлежали ко второму или третьему поколению, родившихся в Америке».

Ну и что? Мы и так знаем о том, что язык — не критерий этничности. Да и о том, что американцы — не нация, а конгломерат этносов, стиснутый общим согражданством, по французскому примеру. И то, что единый язык есть хорошее средство гражданской унификации — это тоже не новость. Так что Хобсбаум, конечно, ломится в открытую дверь, но делает это с приятной убедительностью.

Однако замечу, что по преданию преимущество английского языка перед немецким в Конгрессе США было установлено ничтожным большинством в один голос, настолько велика и влиятельна была немецкая община того времени. Но если бы немецкий взял верх, то какова была бы затем этническая идентичность американцев? И как бы пошла мировая история в ХХ веке — с учетом того, что обе мировые войны были инициированы немцами? Это большой вопрос. Недооценивать связь языка и этничности не стоит, как не стоит и переоценивать.

2. Язык и суверенитет. В сущности, Хобсбаум это признает, подчеркивая важную и несомненную взаимосвязь политической и языковой эмансипации народов:

«Целью всех языков, стремившихся в прошлом обрести статус национальных и стать основой национального образования и культуры, было превращение во всеобъемлющие языки на всех уровнях, равноценные языкам крупных культур. И в особенности, конечно, доминирующему языку, вопреки которому они пытались утвердиться. Таким образом, в Финляндии финский должен был заменить во всех отношениях шведский, а в Бельгии фламандский заменить французский. Поэтому настоящим триумфом языковой эмансипации должно было стать создание университета с преподаванием на родном языке: в истории финского, валлийского и фламандского движений дата основания такого университета является знаменательной датой в национальной истории. Множество менее крупных языков пытались добиться этого на протяжении прошлых столетий, начиная, наверное, с голландского языка в XVII веке и кончая — пока — каталонским. Некоторые, подобно баскскому, не оставляют попыток и по сей день… Все языки содержат в себе элементы подобного политического самоутверждения, поскольку в эпоху национального или регионального сецессионизма естественно существование тенденции к дополнению политической независимости языковым сепаратизмом».

Наблюдение правильное и вполне научное, если только не ставить телегу впереди лошади и не пытаться изобразить языковую эмансипацию в качестве локомотива эмансипации национально-политической. Первая сопровождает вторую и служит подчас ее верным индикатором, но — не первопричиной.

Отметим приятное здравомыслие автора в данном вопросе, но опять-таки, что тут нового? А главное, наш ошпаренный заяц тут же метнулся в обратную сторону, в очередной раз противореча сам себе. А именно.

3. Язык и сепаратизм. «В заключение сделаем несколько замечаний относительно того, что можно назвать чисто политическими языками, то есть языками, специально созданными в качестве символов националистических или регионалистских устремлений и сепаратистских или сецессионистских замыслов. Никаких оснований для их существования нет (?!). Крайним примером служит попытка воссоздания корнуоллского языка, на котором в последний раз говорили в середине XVIII века, не имеющая никакой иной цели, кроме отделения Корнуолла от Англии».

А что, разве этой цели недостаточно? Или она заведомо недостижима? Так ли? Я лично думаю, что Англия, пошедшая плачевным путем Франции в плане разрушения государствообразующего этноса англичан (с помощью неконтролируемой иммиграции), развалится на части еще до конца XXI века. Ирландию она уже потеряла; сепаратизм Шотландии вновь набирает силу на наших глазах, почему бы и Корнуоллу не задуматься о полном суверенитете? Сам же Хобсбаум чуть ниже совершенно правильно выражает обеспокоенность:

«Появляется призрак повсеместной балканизации. Реальность проблемы становится очевидной, если принять во внимание проводимую Европейским Союзом политику поддержки регионов в существующих национальных государствах, которая de facto представляет собой политику поощрения сепаратизма[564], что быстро поняли шотландские и каталонские националисты».

Что поняли шотландцы, поймут и корнуольцы[565].

В этом историческом контексте утверждать, будто бы для возникновения «политических языков» нет оснований, я бы не стал.