2.2.5. Великая Неандертальская война

Итак, теперь мы можем более или менее достоверно восстановить историю бесследного, якобы, «исчезновения» неандертальца.

Как мы уже твердо знаем, кроманьонец не произошел от неандертальца. Появившись, неожиданно, рядом с ним 50 тыс. л.н., он бился с неандертальцем насмерть и полностью выбил его с исторической родины — очистил от него Европу и вытеснил на юг — до самой Африки. Частично смешавшись при этом с врагом, но десятки тысяч лет потом выдавливая из себя по капле его остаточные черты. Это была самая настоящая проторасовая война и протоэтническая чистка, выражаясь в современных терминах. Борьба была истребительной и жестокой, на что указывают массовые захоронения неандертальцев с пробитыми черепами и другими боевыми ранами, а также весьма малая продолжительность их жизни и сверхранняя половозрелость, верный биологический признак насильственного истребления популяции.

Однако повторить этот подвиг в Передней Азии и Средиземноморье кроманьонец не сумел: не хватило сил и численности. Поэтому именно здесь, в этом регионе, возник первый в истории «плавильный котел», в котором обрели свою смерть и новую жизнь как «югостремительные» эшелоны кроманьонцев[115], так и бежавшие от них, но не сумевшие убежать неандертальцы.

Значит ли это, что от древних неандертальцев на сегодня остались лишь гибридные, промежуточные или вторичные формы, что все они полностью растворились в более сильной расе победителей? Или они просто вымерли, уступив место другим расам? Или их тотально истребили кроманьонцы, как полагает та часть палеоантропологов, которая не разделяет концепцию вымерзания?

Нет, для такого пессимизма нет оснований. Огромная и весьма жизнеспособная раса не могла исчезнуть бесследно.

Собственно, в Европе — может быть, они и были истреблены, и то не до самого конца, как свидетельствует Б.Ф. Поршнев и другие. Но ведь неандертальцы были расселены не только в Европе, а по всему свету. Причем чрезвычайно широко — на запад до Британии и Иберии, на юг до Израиля (и далее в Африку, Индонезию и Австралию), на восток до южной Сибири, Шумера, Элама, Индии и Китая. Нет, разумеется, кроманьонец не мог истребить их повсеместно и совершенно, просто не дотянулся бы, не догнал. Даже в XVI–XX веках безжалостным завоевателям, обладавшим самым «прогрессивным» вооружением, не удалось уничтожить ни одну расу.

Очень многие наши ученые не верят в уничтожение кроманьонцами неандертальцев. Известный палеоантрополог А.А. Зубов постулировал: «Гипотеза полного истребления неандертальцев пришельцами… не выдерживает критики в силу наличия промежуточных ископаемых форм»[116]. «Извели или не извели наши предки замечательную цивилизацию неандертальцев — это науке неизвестно, — публично заявил недавно доктор медицинских наук Леонид Корочкин, сотрудник Института биологии гена РАН и Института биологии развития РАН. — Неандертальцы — это самостоятельный вид. Что там с ним произошло? Я сомневаюсь, что их можно было сознательно извести, тем более что поначалу неандертальцы ведь были в численном большинстве. Как их можно было извести по всем континентам, где они существовали, — я не представляю.»

Но тогда снова встает все тот же вопрос: куда девался неандерталец? Наиболее правдоподобным представляется следующий ответ.

Пространства Сахары, непроходимые леса за нею, Атласские горы остановили большинство утомленных преследователей-кроманьонцев, нашедших в благословенном климате Средиземноморья свой заветный, завещанный генами и племенными преданьями идеал: им некуда и незачем стало далее стремиться. Хотя, как мы узнаем позже, часть из них, увлекшись преследованием врага, дошла аж до Капского полуострова.

А вот преследуемые неандертальцы, спасавшие свою жизнь, массово просочились сквозь лесную и горную преграду и постепенно заселили всю Африку ниже экватора и не только ее. Метисация происходила и здесь, однако в основном уже не с кроманьонцами, а с собственными далекими предками, в том числе с архантропами (быть может, с питекантропами, синхронное житие которых с неандертальцами — установленный наукой факт)[117]. В результате чего и возникла негроидная раса.

Отголоски той давней проторасовой, а затем и расовой войны красной нитью отслеживаются во всей истории вплоть до наших дней. Они проявлялись, например, в регулярном порабощении белыми черных с шестого тысячелетия до н. э. еще в древней Африке, а позднее в Индии и т. д. вплоть до XX века.

Нестираемый след от таких событий остался и в этнопсихологии. Исследование политолога Роберта Путмана из Гарвардского университета[118] показало, что расово-этническая неоднородность в социуме оказывает негативное влияние на доверие его членов друг к другу. (Исследование проводилось на обширном материале в Лос-Анжелесе, а также в штате Южная Дакота.) Более того, в смешанном по этническому составу сообществе его члены не только не доверяют несхожим с ними по внешности и культуре, но также меньше доверяют людям, которые внешне похожи на них. Ничего удивительного.

Проторасы и расогенез

Есть ошибочное мнение, якобы «ни о какой преемственности между неандертальцами и негроидами речь идти категорически не может», в то время как факт метисации между кроманьонцем и неандертальцем сегодня уже общепризнан. Знаменитый Сванте Паабо, установивший по анализу ДНК, что неандерталец вовсе не был предком нынешнего Homo Sapiens, установил также, что небольшое межвидовое скрещивание между человеком разумным и неандертальцем имело-таки место, иначе Y-хромосома не изменялась бы. Специалист по изучению неандертальцев из Вашингтонского университета в Сент-Луисе доктор Эрик Тринкаус также уверен, что часть генов неандертальца досталась современным людям. Но ведь такая метисация шла не только в Европе, но также — и дольше и интенсивнее всего — именно в Африке (Северной). Выходит, преемственность у неандертальцев с европеоидами — возможна, а с негроидами — нет? Это почему же? Чем негроиды провинились, что им отказывают в равных возможностях? Вот это и есть расизм в дурном смысле слова!

Наша гипотеза куда политкорректней. Смешение кроманьонца и неандертальца происходило и в Европе, и в Африке. Но соотношение господствующих типов (и доминантных генов) было при этом различным. В результате чего в Европе остался белый кроманьонец с неандертальской примесью, а в Африке — черный неандерталец с примесью кроманьонца. В этом различии все дело! Тысячелетиями затем происходили реверсия доминантной и вытеснение чужеродной рецессивной генетики: неандертальской у кроманьонца, кроманьонской у неандертальца.

Результат: европеоиды в Европе, негроиды в Африке, а гибридная раса, в лице многих этносов с причудливыми комбинациями расовых признаков, — на периферии проторас, в пограничной зоне наиболее долгого и активного смешения: в Передней Азии, Средиземноморье и Северной Африке. Просто и ясно.

Впрочем, в расогенезе негроидов приняли участие не только неандертальцы и кроманьонцы, пришедшие из Европы. В Африке хватало и своего природного материала (гоминид). Но ведь и сам неандерталец не был чужим на «черном континенте».

Вспомним, что неопровержимым свидетельством пребывания неандертальцев в Африке являются найденные там неандерталоидные останки: например, череп с берегов бухты Салданья (ЮАР) или кости гоминоида в Танзании[119]. В южной Африке близ г. Кабве в Замбии обнаружены также останки «родезийского человека» неандертальского типа. Предполагается, что «родезийский человек» жил довольно поздно и имел более современную глотку, чем его предшественники[120].

Но главное — в том, что ученые наших дней Винсент Планьоль и Джеффри Уолл из отдела молекулярной и вычислительной биологии университета Южной Калифорнии, провели генетическое исследование, согласно которому неандертальцы вообще происходят из Африки, откуда со временем лишь частично переместились в Европу и обосновались там. Об этом свидетельствуют как собственные данные генетиков, так и результаты иных исследований, посвященные геному неандертальцев, с одной стороны, а с другой, что характерно, — геному негритянского народа йоруба. Согласно этим исследованиям, жители Южной Африки оказались генетически прямо и тесно связаны с популяцией древних людей (в то время как европейцы являются неандертальцами лишь на 5 %).

Косвенным свидетельством происхождения от неандертальца негроидов койсанской расы (бушменов и готтентотов) является их языковая особенность: при минимуме гласных наличие т. н. «щелкающих» согласных. Именно таким мог быть язык неандертальца, который, имея в своем мозгу участки, отвечающие за речь (в т. ч. логику и синтаксис), не имел при этом, как доказал Либерман, системы полостей (гортани, ларинкса и фаринкса), которая формирует гласные, а также такого, как у нас, подбородка, и, соответственно, крепления языка. А значит, язык неандертальца мог состоять лишь из согласных с малым количеством гласных, что мы и встречаем у негров Юга Африки, унаследовавших данную особенность.

Это позволяет предположить, что не все неандертальцы ушли некогда с прародины на север, какие-то популяции могли остаться. Останков неандертальцев в Африке южнее Сахары пока найдено немного, как, впрочем, и кроманьонцев. Но, во-первых, их там особо и не искали, а во-вторых, они, все же, там есть.

Однако выводы Планьоля и Уолла отнюдь не опровергают и предположения о прохождении через африканский континет неандертальца, убегающего из Европы от тотального геноцида. Во-первых, негры йоруба (и любые другие) могут происходить как от автохтонных, так и от пришлых из Европы неандертальцев. Сроки антропогенеза позволяют так думать. А во-вторых, работавший одновременно с калифорнийцами палеоантрополог из Торонтского университета Майкл Чиллачи на основе генетических исследований установил-таки близкое родство неандертальцев с народами Ближнего Востока, Индонезии, Австралии и Новой Зеландии. Неандертальскими признаками все они наделены, хотя и в разной степени.

Важнейшие доводы в пользу происхождения негроидов и австралоидов от неандертальцев представили также тартусские генетики под руководством Георгия Худяшова, недавние исследования которых (они перекликаются с данными Чиллачи), подтвердили: аборигены Австралии произошли от африканцев, черная раса породила серую. Но все дело-то в том, что австралоидов испокон веку недаром сравнивали ни с кем иным, как с неандертальцами, и считали их прямыми потомками! Об этом писал еще в 1930-е годы М.Ф. Нестурх[121], а сегодня с этим особенно никто и не спорит. Но не по воздуху же перенеслись неандертальцы из Европы в Австралию! Нет, они прошли через несколько стран света, чтобы попасть туда предположительно из Юго-Восточной Азии, да еще и море переплыли. Произошло это примерно 8-10 тыс. л.н., по мнению ученых.

О чем все это говорит? Этот генетический след оставил по себе неандерталец, верша свой спасительный «бег», начавшийся на Севере, в Европе, и окончившийся на Юге, в Индокитае и Австралии. Так велика была инерция смертельного страха и жажда жизни!

Великая Неандертальская война была, это несомненно; и кое-что в судьбе воюющих сторон мы теперь можем себе представить. В начале последнего оледенения часть неандертальцев неизбежно мигрировала к югу. Гонимые холодами и непримиримым врагом, они, активно смешивая свою кровь с кроманьонской, заселяли Переднюю Азию, Южное Средиземноморье, Северную Африку. И двигались затем дальше, вглубь африканского континента. Это был единственный путь отступления, т. к. преодолеть Гималаи неандертальцу вряд ли бы удалось.

Судя по тому, что кроманьонец по Африке прошел, можно сказать, почти молниеносно (его компактные поселения на Севере и на Юге Африки, в Ком-Омбо и Нельсон-бее, датируются примерно одним временем: 18–17 тыс. лет до нашей эры), неандертальцам пришлось буквально бежать от него, спасая себя, через гигантский континент. Конечным пунктом этого «бега» стала Австралия, о чем недвусмысленно свидетельствует расовый тип аборигенов.

Идея древнего африканского следа в Азии не нова. Двадцать лет назад господствовала точка зрения, согласно которой, «человечество» 50–60 тыс. лет назад вышло из Африки в районе Эфиопии и переправилось в Аравию, откуда затем за 10 тыс. лет дошло до Индии, Юго-Восточной Азии (которая тогда составляла один континент с Индонезией) и до Австралии. Причем это массовое переселение случилось, якобы из-за того, что неандертальцы перекрыли людям путь в Европу. Как видим, какое-либо участие кроманьонца, европеоида в этом процессе не предусмотрено.

Но такая гипотеза оставляет важные вопросы, на которые ответа до сих пор никто не дал. Что заставило древних людей так мигрировать? И почему австралоиды принадлежат к неандертальскому типу, если неандертальцы в то время жили только в Европе и на Ближнем Востоке? И почему именно 50 тыс. л.н. кроманьонец начал свой путь с Севера на Юг, случайно ли такое совпадение?

Конечно, нельзя исключить, что протонегроиды совершили такой рейд еще до Великой Неандертальской войны, проложили путь, так сказать, для грядущих беженцев. Они могли оставить в Азии свой антропологический след уже тогда. И не только антропологический, но и лингвистический. Сегодня считается, что почти все языки Австралии родственны и составляют некий «общеавстралийский» язык, насчитывающий до 40 тыс. лет (это не дата заселения, понятно). Но (!) на севере материка есть несколько языков более древнего происхождения, которые не входят в эту семью и, видимо, восходят к другой волне иммиграции. Ясно: тот «бег» был явно не в последний раз[122]. Но так или иначе: главное вливание неандертало-негроидной крови в Южную Азию произошло в результате бегства неандертальца от кроманьонца.

След, который оставили неандертальцы в антропогенезе, проходя своим путем через Переднюю Азию, Средиземноморье, Ближний Восток, Африку, юг Индии и в целом Азии, Океанию и т. д. — в Австралию и Тасманию, очень велик и заметен, хотя его подчас ошибочно характеризуют лишь как негроидный. На самом же деле именно неандертальско-расовые народы сформировали различные племена автохтонов как Африки (негроиды), так и Индии, юго-восточной Азии и Океании (веддоиды, австралоиды и др.). Вплоть до айнов, заселивших Японские острова, продукта смешения всех трех основных рас. Все эти разновидности сейчас можно классифицировать как большую негроидно-австралоидную расу, но все они, это очевидно, имеют именно неандертальского предка, как это наглядно подтвердил эксперимент с абнауаю Заной.

* * *

О происхождении и исторической судьбе монголоидной расы нам известно меньше. Неожиданно интереснейшие данные принесло — попутно — исследование Е.В. и О.П. Балановских, направленное совершенно на другой объект (русский генофонд)[123].

Авторы делают смелое предположение о корреляции генофонда с культурой, проявившейся в артефактах, представленных археологией. Исходная идея — простая и убедительная — состоит в том, что генофонд популяции неподражаемо воплощается в памятниках материальной культуры, отражающих, само собой, и определенную духовную культуру. Она заявлена авторами так:

«Главный постулат — наличие в общем случае связи между материальной культурой и генофондом: если материальная культура на двух территориях различна, то мы вправе предполагать, что и генофонд населения различается, если материальная культура сходна — будем считать сходными и генофонды».

Авторы настолько уверены в своей правоте, что считают:

«Для изучения прошлого генофонда есть и иной путь. Это анализ всего массива археологических данных, то есть находок культуры человека, а не его самого… Недостаток этого пути — такие данные свидетельствуют о материальной культуре древнего населения, а не о его генофонде. Хотя бесспорно, что связь между археологическими культурами и генофондами носителей этих культур велика и несомненна». Предполагается, что «выявленные закономерности в географической изменчивости материальной культуры отражают и изменчивость генофонда населения, оставившего эту культуру»[124].

Благодаря этой плодотворной идее и на основе изучения топографии палеоартефактов были получены карты распространения доминирующих культур в Северной Евразии эпохи палеолита, соответствущие границам палеогенофондов. Они позволяют сделать важнейшие выводы, проливающие свет на самые интимные моменты происхождения рас.

Огромный и уникальный банк данных по материальной культуре палеолита был собран Е.В. Балановской в сотрудничестве с археологом Л.В. Греховой. Регион бывшего СССР за регионом: все артефакты инвентаризировались и описывались тщательно. «Этот банк данных является пионерским в том плане, что впервые археологическая информация представлена в формализованном виде по всему огромному региону: каждый памятник палеолита охарактеризован значениями единого набора показателей»[125].

Для каждого признака выстраивались «по две карты: одна для основного этапа верхнего палеолита (26–16 тыс.л.н.), вторая — для финального этапа верхнего палеолита (15–12 тыс.л.н.)». На базе всех признаков совокупно были созданы две итоговые, суммарные карты. Обе они представляют чрезвычайный интерес.

На первой из них (9.1.3) видна очень четкая долготная граница, проходившая 26–16 тыс.л.н. между двумя принципиально разными палеокультурами. Она фронтальна сверху донизу, без загибов.

Вот как трактует эту карту Е.В. Балановская:

«Главный сценарий — выявляет две резко различные культурные провинции: Европы и Сибири. Европейская провинция объединяет все памятники Восточной Европы, Приуралья и Кавказа. Большинство памятников Сибири также сходны между собой, но значения компоненты в Сибири совершенно иные, чем в Европе. Примерно по 70-му меридиану (посредине Западной Сибири) проходит узкая, как лезвие бритвы, граница. Эта граница разделяет Европейскую и Сибирскую верхнепалеолитические провинции. Такая четкая закономерность (две резко различные археологические провинции, занимающие две четко разграниченные области) нарушается лишь в одном месте карты: материальная культура Прибайкалья резко отлична от окружающей ее культуры Сибирской провинции и сближается по значениям компоненты с географически далекой от нее Европой. Такова была главная закономерность изменчивости материальной культуры на основном этапе верхнего палеолита… Что же эти данные по материальной культуре палеолита могут сказать о генофонде древнего населения? Мы считаем, что эти данные однозначно свидетельствуют, что на основном этапе верхнего палеолита генофонд населения Европейской и Сибирской частей Северной Евразии резко различался. Это были два соседних, но изолированных генофонда»[126].

Хотя Балановская не переводит разговор сразу в откровенно расовый аспект, он, тем не менее, кричаще очевиден. Речь, конечно же, идет о границе между протоевропеоидом ностратической эпохи (все еще кроманьонцем, до подразделения на индоевропейские субстраты) и протомонголоидом (возможно, все еще синантропом или «пекинским человеком», а возможно, более продвинутыми биоформами). Тот важнейший факт, что граница между ними «узкая, как лезвие бритвы», говорит о том, что в ту далекую эпоху практически никакая метисация этих двух мощных и совершенно самостоятельных, самодостаточных проторас, каждая из которых, несомненно, обладала собственным эпицентром расогенеза, еще не происходила. (Метисация, как мы сейчас увидим, начнется, но позже.) Интересно, что уже тогда отчетливо виден мощные протуберанцы кроманьонца в Центральную Азию и Сибирь, к Приаралью и Прибайкалью, с легким дрейфом на восток.

Вторая карта (9.1.4) — не менее интересна. О ней Балановская пишет так:

«Позже, на излете верхнего палеолита (15–12 тыс.л.н.) эта закономерность стала расплываться и терять свои резкие контуры. Конечно, в главном картина осталось прежней: одни экстремумы компоненты сосредоточены в Европейской части, противоположные значения — в Сибири. Но исчезла чёткая граница между двумя провинциями! Вместо неё обнаруживается широкая переходная область (зона смешения рас — Урал и Алтай. — А.С.). Эта область настолько широка, что можно сделать вывод: если на основном этапе верхнего палеолита культурный мир Северной Евразии был двухчленным (Европа — Сибирь), то к концу верхнего палеолита культурный мир уже стал трёхчленным (Европа — безымянная переходная область — Сибирь).

Мы воздерживаемся здесь от каких-либо гипотез и объяснений полученного результата, оставляя их специалистам археологам. Мы вправе дать только генетическую интерпретацию. Подчеркнём два момента. Во-первых, эта переходная область сформировалось за счёт обеих провинций — огромная часть Сибири стала “переходной”, но и заметная часть Европы приблизилась к “сибирским” показателям. Во-вторых, переходная зона является мозаичной, географически неупорядоченной, пёстрой, представляет собой калейдоскоп “сибирских”, “европейских” и “промежуточных” оттенков»[127].

Разумеется, в конце концов авторы признают указанную расовую проекцию своего открытия. Но вынуждены делать это мелким шрифтом, между строк, стыдливо и робко: «Генофонд Северной Евразии с самых древних эпох своего существования состоит из двух взаимодействующих и взаимопроникающих субгенофондов. Думается, мы не погрешим против истины, если — на правах правдоподобной гипотезы — соотнесем эти субгенофонды с европеоидной и монголоидной расами: эта гипотеза уже нашла подтверждение в анализе антропологических данных о населении и Восточной Европы, и предварительных данных о Северной Евразии»[128].

Так или иначе, заветные слова сказаны, на генезис двух лидирующих в мире рас пролит яркий свет.

Уточним. На карте отлично видно мощную экспансию кроманьонца (точнее, уже его потомков, индоевропейских осколков развалившейся ностратической общности, скорее всего, протофинского, протокавкасионского, протоиранского или неизвестного нам образца) на Урал, прорыв с его стороны центрального фронта долготной границы, а также его десант аж до лучших земель Китая, к побережью Охотского моря, и пребывание там неопределенное время[129]. Но из Приаралья его след постепенно уходит, концентрируясь зато вокруг Байкала. На этой второй карте также виден и десант на Запад протомонголоида-азиата по северной и южной кромке ойкумены, обход границы сверху и снизу, на что ранее он не решался. След этого палеодесанта остался не только в виде северных народов Заполярья (коряков, ительменов, чукчей, эвенов и т. д.), но и в генофонде коми, лопарей, карелов, финнов, эстонцев и даже восточных немцев (если смотреть по верху карты)[130], а также в генофонде народов Южного Урала, Поволжья и Прикаспия (если смотреть понизу карты). Однако никаких протуберанцев со стороны протомонголоида в Центральную Европу не видно.

Вообще, европеоиды потеснили монголоидов преимущественно в центре, образовав широкую переходную зону в Сибири. А монголоиды европеоидов — по краям, зато существенно, и лишь немного — в центре. В любом случае, карты крайне важны в плане истории расогенеза. Четко определяются два изначальных эпицентра, на западе и на востоке, которые далеко не сразу начали взаимную диффузию, хотя кроманьонец и «выпрыгивал» из своей зоны далеко на восток и юго-восток.

Наблюдения Балановских есть важный довод в пользу полигенизма: мы отчетливо видим далеко разнесенные центры расогенеза и обширную зону разной степени метисации между ними. О какой «общей Еве в Африке» может теперь идти речь?! Идея полигенизма, т. е. раздельных центров расогенеза основных, исходных рас, нашла в указанных картах свое вполне зримое воплощение. Это крайне важно.

Видно и то, что бывший СССР есть именно прародина, но, конечно, не всего человечества, этой фикции, а лишь расы европеоидов: здесь лежит эпицентр ее расогенеза. А рядом, в Монголии и Китае — эпицентр расогенеза монголоидов. Что неудивительно.

И еще один важный вывод: «Можно сделать вывод: если на основном этапе верхнего палеолита культурный мир Северной Евразии был двухчленным (Европа — Сибирь), то к концу верхнего палеолита культурный мир уже стал трехчленным (Европа — безымянная переходная область — Сибирь)… На финальном этапе верхнего палеолита произошли интенсивные миграции населения, которые привели к смешению этих двух генофондов и формированию промежуточного, смешанного генофонда. Это генетически промежуточное население заняло обширную зону, потеснив как сибирский, так и (в меньшей степени) европейский генофонд. Зона смешений была хотя и обширной, но ограниченной в пространстве: как на западе, в Европе, так и на самом востоке Сибири сохранились зоны, по-прежнему занятые “исходными”, несмешанными генофондами»[131] (там же).

След названных обстоятельств отчетливо читается в генофонде народов, ныне живущих в зоне этой активной верхнепалеолитической метисации: на Алтае и Урале. След настолько яркий, что сам В.В. Бунак, не видевший, разумеется, этих карт, еще не созданных в его время, предлагал выделить уралоидов в особую расу. Не предполагая, что она, как мы теперь понимаем совершенно однозначно, образовалась в ходе метисации двух проторас, он даже предлагал считать общей проторасой именно уралоидов, а образование европеоидов и монголоидов выводил из ее дивергенции. (Якобы уралоидная раса, несущая в себе признаки европеоидности и монголоидности одновременно, с чего-то вдруг расслоилась по этим признакам, как коктейль «кровавая Мэри». Так сказать, «Сибирская Ева» родила белого Авеля и желтого Каина или наоборот.)

Такие взгляды Бунака были данью моногенизму, правившему бал в советской антропологии. Но открытие Балановских не оставляет места для моногенетической версии. Мы убеждаемя, что какой бы сильной ни была дивергенция, она не может привести к созданию разных видов — рас, а только подвидов одной расы (этносов). На самом деле перед нами, как совершенно верно интерпретирует данные карты Балановская, именно переходная зона, зона метисации[132]. Об этом, кстати, говорит не только относительно позднее появление зоны смешения, но и ярко выраженная долготная изменчивость ряда ныне проживающих там народов. К примеру, ненцев, подразделенных на ряд популяций, растянувшихся с запада на восток, которые хотя и говорят на диалектах единого языка, но имеют настолько отчетливую градацию пропорций монголоидности/европеоидности (монголоидный компонент возрастает, естественно, с запада на восток), что в своих крайних проявлениях легко могут быть отнесены к разным этносам. Заметно подобное антропологическое подразделение и среди удмуртов, и среди чувашей, и среди марийцев, и среди мордвы. Не проторасой должны мы считать уралоидов и поволжан в свете всего сказанного, а вторичной субрасой, результатом метисации двух первичных рас.

Итак, не единая протораса породила в ходе дивергенции две родственные расы, а напротив, две вполне отдельные расы, уже давно и совершенно независимо возникшие и оформившиеся, в том числе культурно, встретились в первозданном виде не позже, чем 26 тыс. л.н. (а скорее всего, намного раньше). Они вначале долгое время соседствовали, не смешиваясь, и лишь спустя тысячи лет вступили в процесс диффузии и/или взаимного вытеснения в тех или иных регионах.

Разумеется, мы знаем, что данная массовая метисация была хоть и первой (это теперь можно считать доказанным), но далеко не последней на территории России. В дальнейшем к смешению рас прикладывали усилия и т. н. «андроновцы» (породившие индоариев, иранцев, скифов, сарматов и аланов), и гунны, и тюрки, и половцы, и татаро-монголы и, разумеется, русские. Но, во-первых, судя по карте 9.1.5, они не смогли сколько-нибудь сдвинуть тот геногеографический баланс, который обозначился уже в конце палеолита. А во-вторых, только эта первая взаимная миграция и метисация проторас объясняет наличие монголоидных компонентов там, куда кочевники не доходили, например, на севере Европы.

В завершение темы вновь процитирую Балановскую: «Эта трёхчленная структура генофонда, сформировавшаяся на финальном этапе палеолита, без принципиальных изменений сохранилась вплоть до современности… Рассматривая митохондриальный генофонд Евразии, мы вновь увидим пограничную зону между западно-евразийским и восточно-евразийским генофондами. И один из сегментов этой пограничной зоны расположен в Западной Сибири — то есть там же, где некогда пролегала граница между двумя палеолитическими культурными провинциями и где на исходе верхнего палеолита стала возникать зона контактов населения. Это позволяет считать, что, благодаря созданию археологического Банка данных и геногеографическому анализу этой информации, удалось проследить — вплоть до палеолита — истоки главной закономерности в генофонде Евразии»[133].

Честь и хвала смелой и прозорливой исследовательнице!

Важно отметить, что выводы антрополого-культурологические подтверждены в книге данными генетики, которые демонстрируют: есть гаплогруппы европейские и азиатские (в других терминах западно- и восточно-евразийские), есть и переходная зона между ними, проходящая по Уралу с охватом прилегающих территорий в обе стороны от горного хребта[134]. «Современный генофонд больше похож не на самый древний, а на более близкий к современности финальный этап палеолита. Даже граница (точнее, широкая переходная зона) между западным и восточным современными субгенофондами проходит там же, где она проходила в верхнем палеолите — в Западной Сибири»[135].

Что ж, как известно, Запад есть Запад, Восток есть Восток. И это хорошо.

* * *

Все вышесказанное позволяет прояснить картину до конца.

В результате вышеописанной пятидесятитысячелетней драмы каждая протораса окончательно сложилась и закрепилась в своем ареале.

Кроманьонцы, ставшие европеоидами, — у себя, в основном в Европе.

Неандертальцы, ставшие негроидами, веддоидами и австралоидами, — у себя, в основном в Африке, затем в Индии, Австралии, Тасмании и т. д. (см. выше). Смешиваясь с монголоидами на юге Африки, в Южной и Юго-Восточной Азии, они порою создавали вторичные расы и этносы, вроде монголоидных чернокожих негроидов — бушменов и готтентотов; или темнокожих негроидных островных и континентальных южномонголоидов.

Монголоиды, потомки синантропа[136] и иных протомонголоидов, не принявшие серьезного участия в большой войне рас, образовались у себя, на Востоке и Юго-Востоке Евразии (видимо, знаменитая китайская стратагема обезьяны, с холма наблюдающей схватку тигров в долине, была им не чужда и в отдаленнейшие времена).

Ну, а первая в мире вторичная, смешанная раса — осталась у себя, в Передней Азии и Средиземноморье. Это произошло в диапазоне 35–15 тысяч лет назад.

На этом окончилась история проторас и началась история рас и этносов.