Что дальше?

Что дальше?

Такую акцию помощи, как для Греции, повторить уже невозможно: с большими странами она не сработает, потому что просто отсутствуют средства, каким бы большим ни был ЕSМ. Но она также не сработает скорее из-за отсутствия возместимой массы, если валютный союз расширится за счет новых стран – членов ЕС.

По этой причине косвенный принцип Bail-Out с помощью более свободной денежной политики представляет собой все большее искушение. Неясным весной 2012-го пока еще остается вопрос, не катимся ли мы уже давно по наклонной плоскости, которая в итоге накажет Германию более высокой инфляцией, а при продолжающейся политике низких процентных ставок ЕЦБ девальвацией финансового имущества. Главные экономисты крупных банков заявляют уже в течение нескольких месяцев почти в унисон, что консолидации без дефляции в странах с дефицитом бюджета валютного союза можно добиться лишь в том случае, если страны с профицитом признают для себя более высокие темпы инфляции. При неизменной политике можно ожидать растущего давления в направлении еще большей Bail-Out, выборочно

– финансовым трансфертом бюджетам как помощь с доходами,

– как помощь освобождением от задолженности, расширением солидарной ответственности с помощью евробондов,

– продолжительным финансированием дефицитов доходно-расходных балансов и дефицитов бюджета за счет более свободной денежной политики.

Если немецкая политика и дальше будет следовать своему поведению последних трех лет, то она каждый раз будет вначале слегка кокетничать, а потом вновь уступать – всякий раз чуть меньше, чем требуют партнеры, но все же столько, чтобы можно было жить дальше. Так, внутри страны из-за показываемой по телевидению жесткости на различных саммитах создается имидж, что политика выступает за интересы Германии, но тем не менее развитие продолжается в неверном направлении.

Те, кто выступает против этого, воспринимаются как забавные донкихоты. Когда президент Бундесбанка Йенс Вайдман в интервью газете «Хандельсблат» повторил как нечто само собою разумеющееся высказывание о правильном разделении функций между денежной и финансовой политикой: «Ключ к решению находится в фискальной и экономической политике, то есть у правительств, и национальные эмиссионные банки должны остерегаться стирания этих границ», то в фельетоне в газете FAZ один доцент Лондонской школы экономики упрекнул его в «политико-экономическом волюнтаризме» и высмеял за то, что он держится за «фикцию»¹⁴⁴.В то время, когда фельетоны еще не интересовались денежной и финансовой политикой, именно такое разделение функций 40 лет тому назад было рецептом успеха немецкой денежной и финансовой политики. И без валютного союза так могло бы быть и сейчас.

Германия почему-то обязана за высокую для себя цену и с растущими рисками защищать единую валюту, которая даже тогда, когда (и если) будет действовать, долго не увеличит ни благосостояние, ни занятость (см. главу 5). Конечно, невозможно и не следует выходить из союза. Об этом говорит высказывание Гераклита: «Нельзя дважды войти в одну реку». Но мы должны снова возвращаться к исходным принципам Маастрихтского договора, и наши действия должны зависеть от того, как мы их соблюдаем:

– нет принципу Bail-Out и нет расширению соответствующих инструментов, выходящих за рамки данных соглашений,

– никакого трансфертного союза,

– нет политике ЕЦБ, которая бы поддерживала и делала возможными дефициты бюджета и доходно-расходного баланса с помощью чрезмерно либеральной денежной политики.

Ангела Меркель на это возражает: «Если рухнет евро, то рухнет и Европа». Эта фраза не очень четко выражает смысл происходящего. Если некоторые страны не справятся с евро, то это не значит, что евро потерпел поражение, просто для этих стран будет намного лучше жить без евро. Бывший британский канцлер казначейства Норман Ламонт не верит, «что еврозона переживет длительное время. Многие из ее членов неконкурентоспособны, удельные затраты на рабочую силу порой на 50 % выше показателей Германии. Идея восстановить конкурентоспособность через дефляцию предполагает продолжительную политику жесткой экономии, которую граждане не примут… Если евро все же лопнет, то это не означает конец Европы, Европа намного больше, чем евро»¹⁴⁵.

Не стоит разделять ни пессимизма Нормана Ламонта, ни его предубеждения относительно единой валюты, чтобы согласиться с его центральным высказыванием:

«Будущее Европы привязано не к тому, какие страны платят единой валютой и как долго они это делают. Для будущего Европы существенными являются совершенно другие вопросы. Угрожающая формула «Если рухнет евро, то рухнет и Европа» несправедлива ни к историческому опыту этого континента, ни к выбору его будущего, и поэтому она поверхностна. Вероятно, Ангела Меркель хотела сказать: «Если валютный союз потерпит поражение, то тогда провалится и попытка ввести политический союз через черный ход и отменить национальные государства». Но такая прозрачность с политической точки зрения была бы не очень умной.

Однако фраза «Если рухнет евро, то рухнет и Европа», несмотря на недостатки ее верности и интеллектуальной глубины, выполняет важную политическую функцию: только она оправдывает политику, которая либо просто отодвигает в сторону, либо внутренне лишает содержания все согласованные Маастрихтским договором принципы – включая ориентированную на стабильность денежную политику. Поэтому в главе 8 я обращаюсь к вопросам: что такое Европа? По каким признакам мы измеряем ее успехи и провалы? И куда мы хотим двигаться?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.