5. «Преимущества» валютного союза. Задаваясь принципиальным вопросом

5. «Преимущества» валютного союза. Задаваясь принципиальным вопросом

Появился бы евро, если бы мы в 1992 году знали то, что мы знаем сейчас?

По известному высказыванию Клаузевица, первой жертвой войны является правда, и в дискуссии о единой европейской валюте, похоже, дело обстоит так же: Маастрихтский договор исключил как принцип Bail-Out государственных бюджетов, денежное государственное финансирование со стороны ЕЦБ и прописал независимость ЕЦБ, а также обеспечение стабильности цен, как его первоочередную обязанность. Сегодня еврозона де-факто несет коллективную ответственность за государственные долги, ЕЦБ по самые уши влез в монетарное финансирование и тесно втянут в санирование государственных бюджетов. Цель обеспечения стабильности цен тихо отступает назад по сравнению с целью любой ценой сохранить евро.

Единая валюта политически умерла бы летом 1992 года, если бы кто-либо из тогдашних деятелей или комментаторов смог бы заглянуть в 2010–2011 годы. Министр финансов Шойбле, дававший интервью газете S?ddeutsche Zeitung, на вопрос «не сделали ли тогда архитекторы евро ошибку», тем не менее ответил: «Нет, мы не сделали ошибки. Но то, что мы действительно не могли предвидеть, так это опасности экономического заражения, которая чрезвычайно выросла из-за все большей экономической и технологической глобализации. Если бы Греция с долей экономических показателей в ЕС в 2,4 % раньше попала бы в затруднительное положение, то многие этого вовсе бы не заметили. А сегодня из-за этого мгновенно возникает проблема для всей зоны евро»¹.

Шойбле целенаправленно избегает говорить о правде и замалчивает центральный пункт. «Не экономическая и технологическая глобализация» представляет опасность заражения греческим кризисом. Если бы еще существовали драхмы, то экспортный кризис для изюма или маслин так же, как греческое государственное банкротство, мало бы кого заинтересовал. Риск заключается, скорее, в самой единой валюте и в коллективном пренебрежении установками Маастрихтского договора с самого начала валютного союза.

Вольфганг Шойбле известен чуть ли не как фанатичный приверженец объединенной Европы. Но ему и многим другим единая валюта уже в 1992-м, при одобрении Маастрихтского договора, служила преимущественно средством для достижения более высокой цели. В 1992-м ответственные за приятие решений политики смирились с экономическими рисками ради политической цели, а сегодня преемники тогдашних ответственных политиков представляют возникшее из-за этого вынужденное положение как безальтернативное. Но это верно лишь тогда, когда нет возможности вернуться к прежнему состоянию до валютного союза.

Для поведения нынешних политиков также есть вывод Гидеона Рахмана: «For reasons of pride, fear, ideology and personal survival, it is extremely hard for European leaders to accept that the euro is a large part of the problem. Instead the search for other explanations of the economic crisis: Countries have failed to stick to the rules. The have lied. Europe needs new political structures. The bazooka is not big enough. The markets are irrational. The people are revolting»².

«Из соображений гордости, страха, идеологии и личного выживания чрезвычайно трудно для европейских лидеров согласиться с тем, что евро является большой частью проблемы. Вместо поиска других объяснений экономического кризиса, надо признать: страны не смогли соблюдать правила. Они лгали. Европа нуждается в новых политических структурах. Одной базуки недостаточно. Рынки иррациональны. Люди начинают бунтовать». Обидно признаваться, что высказанные первоначально политэкономические сомнения относительно единой валюты большей частью подтвердились и что евро как таковой способствовал возникновению и поддержке кризиса в Европе.