Предисловие

Предисловие

Для рассмотрения отдельных общественных вопросов чрезвычайно полезным может оказаться американский принцип: «If it arn’t broke, don’t fix it» – Если оно не ломается, то не надо его и чинить. По такому принципу самым первым для немцев, что в начале девяностых годов нуждалось в реформе и изменении, могла бы быть валюта. Даже самый горячий сторонник евро в Германии никогда не пытался выдвигать в качестве аргумента тот факт, что марка ФРГ не оправдала себя.

Магическое мышление

Для тех европейцев, которых судьба обрекла на зарабатывание своих денег в драхмах, лирах или эскудо, оплачивать ими счета и делать в них накопления, размышления, конечно, выглядели иначе. Они были склонны к тому, чтобы путать блеск немецкой инженерной техники, уровень жизни и хорошее состояние инфраструктуры, сравнительно высокую стабильность цен и многое другое, из-за чего Германии завидовали, с тем обстоятельством, что в стране платили немецкой маркой.

Однако этому магическому мышлению поддавались не только простые люди, но также и политики, работники средств массовой информации и правительства по всей Европе: единая валюта, подкрепленная мощью и престижем поглощенной ею немецкой марки, должна была стать волшебным напитком, эликсиром жизни, который призван был создать наконец экономическое равенство и устранить постоянную, воспринимаемую как неприятную и как упрек разницу между зоной немецкой марки и остальной Европой.

Такое ощущение, будто напрашивается аналогия с комиксами об Астериксе: до введения общей валюты только немцы (или голландцы, австрийцы или датчане, но в меньшей степени) были в экономическом плане такими сильными, как Обеликс. Но затем, когда Миракуликс подмешает волшебный напиток – «общую валюту» – и все отопьют от него по глотку, тогда они должны стать такими же сильными, как Обеликс. Но немецкого Обеликса мучила совесть из-за его силы, и ему хотелось разделить ее с кем-то и тем самым избавиться от всякого чувства вины, которое мучило его с полным основанием после Второй мировой войны и мешало радоваться собственным успехам.

Если бы потребовалось еще одно подтверждение того, какие чудеса совершила настоящая валюта, то немецко-немецкий валютный союз 1990 года с последовавшей вскоре за ним объединением Германии мог бы послужить убедительным примером. То, что Западная Германия заплатила за «успех» этого валютного союза, принимая страну, население которой составляло лишь четверть от населения Западной Германии, перечислив около 1500 млрд € по сегодняшнему курсу, все меньше доходило до общего сознания.

Канцлер немецкого единства, Гельмут Коль, как-то раз весной 1990 года отказался от традиционной немецкой позиции, состоящей в том, что общая валюта возможна только в европейском федеративном государстве. Ради воссоединения Германии он не хотел портить настроение большому другу и партнеру – Франции, чтобы не возникало никаких сомнений в европейском предназначении Германии. Гельмут Коль пытался поначалу скрывать эту уступку, чтобы не играть на руку скептикам валютного союза. 6 ноября 1991 года он заявил в немецком бундестаге:

«Об этом можно говорить бесконечно. Политический союз является неотделимой составной частью экономического и валютного союза. Новейшая история, и не только история Германии, учит нас, что представление о том, что экономический и валютный союз можно сохранить на длительный срок без политического союза, является ошибочным»¹.

Если Гельмут Коль действительно верил в это, то тогда Германии нужно было бы взять на себя ответственность и предложить европейским партнерам ясный выбор: единая валюта состоится только в том случае, если будет достигнута договоренность о политическом союзе и если этот договор будет подписан. Возможность этого будет зависеть от партнеров: в зависимости от их выбора – через год, через 10 лет или через 50 лет, либо вовсе никогда.

Политический спор

Вместо этого немецкая сторона вступила в спор, примирительный по своему содержанию и неясный в плане риска, за счет немецких интересов. Смелая надежда заключалась в том, что валютный союз не сможет длительное время существовать без политического союза, но если уж валютный союз состоится, то обстоятельства вынудят чуть ли не автоматически к созданию политического союза. И сегодня еще такую точку зрения можно услышать из некоторых высказываний министра финансов Шойбле.

Кое-кто полагает, что политика не обладает слишком большой властью. В общих чертах это верно. Однако политика обладает властью, неоднократно доказывая это, когда в конкретном случае она пренебрегала заключениями экспертов и здравым смыслом и принимала неправильные решения, драматических последствий которых сама не предвидела, но затем, когда они наступили, она слишком долго их преуменьшала и замалчивала серьезность.

Когда было принято политическое решение о валютном союзе без политического союза, то благодаря немецкому искусству ведения переговоров Маастрихтским договором все-таки удалось найти удачный путь, если бы все участники договора придерживались духа и буквы договора и соответствующим образом реформировали бы свои национальные экономики. Если бы все партнеры действовали именно так, то валютный союз так или иначе был бы не нужен, или общая валюта была бы совершенно органичной и стала бы без особых усилий конечной точкой политического союза.

В конце девяностых годов я сам считал выбранный путь рискованным, но затем подумал, что он все же может дать шансы, если все участники будут учитывать риски и использовать возможности. По поводу двух основных рисков я писал в 1996 году:

«В особенности бедные регионы не могут больше рассчитывать на то, что девальвация национальной валюты время от времени будет приводить к улучшению конкурентоспособности и тем самым элегантно компенсировать прошлые политические заблуждения относительно заработной платы. Но скорее получается как раз наоборот: для роста занятости шансы единой валюты используются лучше всего, если при прямых и косвенных трудовых издержках преобладает максимальная региональная и секторальная гибкость вплоть до производственного уровня»².

«Свое дисциплинирующее влияние на финансовую политику денежная политика может проявлять лишь в том случае, если финансово слабые государства не смогут надеяться на «bailing out» (оказание помощи в трудных ситуациях) из общего бюджета или за счет механизмов распределения доходов государственного бюджета по горизонтали»³.

К сожалению, оба риска возникли вследствие, с одной стороны, все возрастающего существенного разрыва в конкурентоспособности европейцев и кризиса государственных финансов, с другой стороны. Скептики среди профессионалов были в то время в большинстве. Аргументы оказались убедительными и очевидными, и скептики были правы. Но почему же тогда их не стали слушать? Правда состоит в том, что люди не рассматривают аргументы. Это делают только эксперты в своем кругу. Люди мыслят образами тем чаще, чем меньше они понимают в деле. Это знают и успешные диктатуры, и удачливые эксперты по рекламе.

Образы, образы

Ведущие политики тоже мыслят образами, и у них правильная картинка может также превалировать над самым лучшим аргументом: у американского президента Рональда Рейгана в первые годы был глава административно-бюджетного управления по имени Дэвид Стокман, который вел героическую борьбу за правильную бюджетную и налоговую политику, в особенности против бюджетных требований министра обороны Каспара Вайнбергера. Но он потерпел поражение. В качестве ключевого события его поражения он описал совещание при президенте Рейгане об исходных цифрах бюджета на оборону. Вначале Стокман изложил свои требования, и если бы министру обороны удалось отстоять свои, то на президента они не произвели бы особого впечатления. Но Каспар Вайнбергер поставил одну-единственную пленку с чертежом: слева стоял один маленький оборванный, отощавший солдат американской армии, справа – рослый, сильный солдат морской пехоты в полном вооружении. Под левой картинкой было написано «Их армия», под правым рисунком – «Наша армия». Президент показал на правый рисунок и сказал: «Я хочу эту». Дискуссия закончилась, была принята самая большая программа вооружения послевоенного времени, финансировалась она за счет долгов. Дэвид Стокман недолго оставался на своей должности, в августе 1985 года он ушел в отставку. Но его книга о годах работы с Рональдом Рейганом и по сей день представляет интерес для всех специалистов в области финансовой политики⁴.

В отличие от Рональда Рейгана Гельмут Коль не был человеком деталей, он был человеком образов. И к тому же слишком эмоциональным. На пленке, которую Гельмуту Колю в 1991 году показали для принятия решения напротив друг друга было, очевидно, написано: «Их Европа» и «Наша Европа».

«Их Европа» – это был список мелких возражений непопулярных технократов и приверженцев политики формирования экономического порядка, которые сдерживали бы великую европейскую идею и раздробили бы ее до неузнаваемости.

«Наша Европа» – это таблица законов с заголовком «Европейский валютный союз», которая указывала путь в Землю обетованную под названием «политический союз». И Гельмут Коль на этой картинке был Моисеем немецкого народа на пути к его европейскому предназначению.

Я не воспринимаю эту картинку как чрезмерно ироническую или циничную. Скорее я полагаю, что в переносном смысле именно так это и происходило. Как и многими пожилыми людьми, Гельмутом Колем двигало желание за отведенное ему время по возможности до конца урегулировать важные долгосрочные вопросы, на которые у его преемников не будет достаточно мудрости и сил, даже если какие-то технические мелкие пункты останутся еще не выясненными. Таким образом, Германия пришла к евро. Эксперты Ганс Титмайер, Хорст Келер, Юрген Штарк и многие другие помощники на высоких постах скрипели зубами, выражали сомнения, но в конце концов все же протянули руку помощи для того, чтобы способствовать созданию волшебной мечты – «Европейского валютного союза». Они даже изобрели инкубатор под названием «стабилизационный пакт».

Но волшебная мечта «Европейский валютный союз», едва возникнув, стала моментально развиваться, а в последние годы все более, по своим собственным законам и все упорнее не поддавалась попыткам создателей укротить ее.

Было бы несправедливо и неразумно упрекать сегодняшних ответственных политиков в предыстории общей валюты. Меркель, Саркози и все, кто сегодня несет за нее ответственность, не имеют никакого отношения к этой предыстории, но им приходится иметь дело с ее последствиями. Однако обыватель испытывает не больше доверия к вопросу общей валюты, чем это было в 1992 году. Перенасыщенность кризисными ситуациями, крики о катастрофах, призывы к солидарности и взаимные упреки привели многих людей в замешательство и к потере памяти, способствуя всеобщему неудовольствию. Юрген Краубе цитирует в этой связи высказывание древнегреческого историка Фукидида о том, что на войне слова утрачивают свое конкретное значение, потому что они применяются только в тактическом смысле, и считает, что это также относится и к экономическим кризисам⁵. Доверие к евро упало, и особенно тревожно то, что младшее поколение доверяет ему еще меньше, чем старшее⁶.

Ангела Меркель ничего не могла поделать с неразберихой, доставшейся ей. Но она приняла наследие Коля и летом 2011-го оказалась его достойной политической дочерью с формулой «Если рухнет евро, то рухнет и Европа». Таким образом она ясно показала свою позицию, что сейчас не время для национального эгоизма и мелочных фискальных расчетов. Великое общее дело оказалось в опасности, казалось, что под угрозой было также завещание Роберта Шумана и Конрада Аденауэра. Поэтому министр финансов Германии Шойбле уже после своего вступления в должность в ноябре 2009-го, казалось, больше заботился о европейском будущем, чем о государственных финансах Германии.

Гельмут Шмидт со всей силой своего авторитета, как бывший бундесканцлер и специалист в области мировой экономики, также подчеркивал эту линию, когда он 4 декабря 2011 года в своей речи на съезде СДПГ очень много говорил на тему немецкой вины за Холокост, о европейском завещании Роберта Шумана и Конрада Аденауэра, об общей валюте и о необходимости солидарной немецкой ответственности за долги стран-партнеров в европейском пространстве⁷.Эта речь выразила суть дилеммы Германии: постоянное пребывание в состоянии вины послевоенного времени. Гельмут Шмидт показал моральную силу, проявленную Германией, которая и дальше будет выигрывать, принимая на себя эту вину. Но он показал также и опасность, заключающуюся в том, что сознание вины Германии может влиять на решения, которые лучше было бы принимать на основе экономической целесообразности и тщательного взвешивания интересов. Трагизм Гельмута Шмидта состоит в следующем: даже когда он не прав, его прекрасный четкий язык с живыми образными выражениями придает ему правоту и убедительность.

Лично я – в отличие от Гельмута Шмидта и многих других протагонистов евро – считаю, что лучше четко выделить различные уровни аргументации, и так я поступаю в этой книге:

– Экономическую пользу (или вред) общей валюты для благосостояния, роста и занятости в государствах валютного союза необходимо проанализировать и взвесить с точки зрения права каждого государства.

– За этим должна последовать особая роль, которую общая валюта может играть для дальнейшего развития европейского объединения вплоть до политического союза. И если для этой цели будет делаться и предлагаться то, что не является экономически оптимальным, это тоже следует обсуждать открыто. Не следует скрывать экономическую цену политических целей.

– Если европейские политики считают, что из-за вины Германии во Второй мировой войне и Холокоста она должна понести особые жертвы в смысле «европейской солидарности», это тоже следует открыто обсуждать и подтверждать документально.

В сложных вопросах по поводу валютного союза излишняя европейская эмоциональность не способствует ясности ума. Высказывание «Если рухнет евро, рухнет и Европа» носит и эмоциональный, и фундаментальный характер. Но это определение является крайне нечетким: что здесь означает «Европа» и каковы масштабы, которыми измеряется ее «крах»? А являются ли британцы, шведы, поляки, чехи не европейцами, или они просто живут в потерпевших крах государствах только потому, что не расплачиваются евро? Или цветущие ландшафты существуют в Южной Италии и на Пелопоннесе только потому, что там валютой является евро? Этому ропоту о провале и наступлении конца света я противопоставляю совершенно прагматический тезис: «Европе евро не нужен».

И может ли быть, чтобы полное восстановление Европы с 1945 года, огромный прирост благосостояния в истории человечества и самые продолжительные мирные периоды, которые когда-либо существовали в Европе, в течение 60 лет не имели ни одной предпосылки для введения общей валюты и не влекли за собой необходимость возмещать государственные долги других стран? И вдруг оказывается, что благосостояние и мир в Европе возможны лишь в том случае, если будет не только общая валюта, но также и общая государственная казна, при которой в конечном итоге каждая страна отвечает за уплату счетов всех остальных?

Напрашивается подозрение: здесь в политическом плане размахивают крупными купюрами, потому что в политическом обмене и при объективных аргументах недостает ценной мелкой монеты. Но нет также никакого смысла возвышаться над тем, кто из-за скудности аргументации прибегает к громким фразам.

Поездка без проводника

Угнетающее впечатление весны 2012 года: проект «Европейский валютный союз» развивался по собственным законам, которые едва ли могли понять руководители государств и их советники. Они не определяли курс, а в лучшем случае реагировали, и Ангела Меркель, голос которой звучит примерно так же любезно, как голос женщины в навигаторе моей машины, кажется, точно таким же образом выполняла эту функцию: когда я еду неправильно, то слышу в течение некоторого времени: «Если можно, пожалуйста, поверните», и затем, когда отклонение увеличивается, я слышу: «Пожалуйста, поверните налево». Когда машина покидает картографическую местность, то любезный голос снова говорит: «Цель находится в указанном направлении». Любезный голос у моего навигатора не оказывает никакого влияния на курс машины, он только сообщает о состоянии дел. Я опасаюсь, что при развитии валютного союза может происходить нечто подобное. В заслуживающей внимания беседе с Гюнтером Яухом Ангела Меркель высказалась довольно ясно, что при принятии решений по евро она действует по обстоятельствам, как показывает реальная ситуация⁸. Стратегическое определение курса, во всяком случае, можно понять на самом высоком (и абстрактном) уровне значений. В действительности многие вопросы накладываются друг на друга, на которые уже по отдельности вряд ли можно ответить однозначно, или в зависимости от преференции, или оценки допускают совершенно разные ответы:

– Что собой в конечном итоге должен представлять этот государственный сосуд общей Европы: Европа соотечественников с Общим рынком и внутренними открытыми границами или Центральное европейское государство со строгим бюджетным контролем всех его членов?

– Какие преимущества имеет Объединенная Европа в мире со все более растущей численностью населения? Может быть, есть также и недостатки?

– Имеет ли Европейский валютный союз внутренние конструкционные и логические ошибки, и в чем они заключаются? Или речь идет о хорошей конструкции, которая только не надлежащим образом обслуживалась?

– Зашла ли глобализация и интеграция мировых товарных и финансовых рынков слишком далеко, так что мировые взаимосвязи принятия решений становятся настолько сложными, и от этого линия развития мировой экономики будет слишком неуправляемой?

– Либо недостает только правильного регулирования международных финансовых рынков, и как это могло бы выглядеть?

– Какие принципиальные ошибки привели к большому финансовому кризису 2007–2009 гг., какие уроки извлекли из этого и какие уроки можно из этого извлечь?

– Почему некоторые государства еврозоны считаются находящимися под угрозой банкротства, а такие государства, как Великобритания или Турция, которые в соответствии с их экономической мощью делают намного бо?льшие долги, напротив, не считаются?

– Откуда берется оптимизм, что на европейском уровне с помощью кнута и пряника можно обуздать финансовое поведение Греции или Италии при том, что подобные попытки приучения к дисциплине проваливаются внутри национальных государств, как показывает пример южноитальянских регионов или некоторых земель ФРГ?

– Берут ли государственные бюджеты вообще слишком много в долг, и может ли помочь установленный законом долговой тормоз?

– Сможет ли общее экономическое и финансовое правительство сделать Европейский валютный союз стабильнее, и что это, собственно, означает?

– Какое представление мы имеем о порядке в национальных государствах и Европе: следует ли им в первую очередь установить рамки социальной рыночной экономики, а открытая конкуренция урегулирует остальное, или мы скорее имеем в виду государство социального обеспечения?

– Чему учат нас примеры традиционных и стабильных федеративных государств, таких как США и Швейцария?

Этот перечень вопросов не является полным, он пересекается с другими. Так как речь идет частично об оценке ценностей и частично о трудно доказуемой оценке существующих обстоятельств взаимодействия, то очень непросто будет оценить разные ответы. Только как «правильно» или «неправильно». И ответы, которые даю я, также связаны с оценками и суждениями.

Когда я в 1996-м опубликовал уже упомянутую книгу о евро, я начинал работать над ней как скептик, а закончил как его защитник. Я находился под большим впечатлением от колоссальных фискальных усилий, которые начали итальянцы, французы и другие. И я делал ставку на то, что снятие ответственности за государственные долги других государств-участников призовет их к строгой дисциплине, потому что «проштрафившихся» будут наказывать более высокими процентными ставками.

Но эта либеральная мечта о евро в настоящий момент рассеялась. Однако я все-таки нашел время, чтобы проверить мои собственные суждения.

Будучи председателем исполнительного совета Бундесбанка, я выступал против помощи Греции, предоставления ей первого стабилизационного кредита и покупки облигаций Европейским центральным банком, так как это была как раз точная противоположность моей либеральной мечты о евро. Но я оставил свое мнение при себе. Однако позже я подумал, что не должен добавлять дополнительную постороннюю информацию к моей книге «Германия самоликвидируется» еще несколькими спонтанными тезисами о евро.

Я с симпатией следил за критическими высказываниями многих известных экономистов, таких как Отмар Иссинг, Ганс-Вернер Зинн и Штефан Гомбург, за конституционным иском Петера Гаувайлера и заинтересованной критикой Ганса-Олафа Хенкеля. Не все позиции этих критиков я мог бы выдать за свои, но суть многих сомнений я разделяю.

Порядок в хаосе

Порой нужно быть готовым к тому, чтобы сделать что-то такое, что может быть и неверным с учетом деловой перспективы, для того, чтобы добиться более высоких целей. Будущее Европы и ее отношение к общей валюте были полем сомнения, над которым я ломал голову последний год. И может быть, то, что в экономическом плане неверно, в политическом плане является правильным, так как речь идет о целях, которые в известной степени выходят за пределы экономических вопросов? Об этом также идет речь в данной книге.

В основе Римских договоров, по которым в 1958 году основали Европейское экономическое сообщество (ЕЭС), лежала концепция Общего рынка. Эта концепция означает, если она правильно продумана и последовательно проведена, что повсюду будет господствовать право свободного выбора места жительства (право свободного учреждения филиала) и соизмеримые шансы в конкуренции. Страны-участницы могут оказывать влияние на конкуренцию хорошим образованием и обучением, эффективной наукой, хорошей инфраструктурой, надежными государственными услугами с помощью недорогого, гибкого и не связанного с коррупцией публично-правового управления.

В положении об Общем рынке все действующие субъекты сохраняют свои первоначальные сферы ответственности, и в этих рамках они, разумеется, отвечают по своим долгам. К этим действующим субъектам относятся также государства – участницы Общего рынка.

В рамках этого порядка общая валюта принципиально ничего не меняет, и при независимом эмиссионном банке, служащем в первую очередь цели стабильного курса денег, она принципиально совместима с ним.

Конечно, в этих рамках все государства имеют право совершать ошибки и, например, делать бо?льшие долги, чем это может пойти на пользу соответствующему обществу. При таком вреде гражданам нужно будет выбирать другое правительство. При определенных обстоятельствах ущерб несут также кредиторы, если соответствующее государство при обслуживании своих долгов попадает в трудное положение. Как в отношениях с предприятиями и частными должниками, так и в отношениях с государствами-должниками кредиторы должны также проверять, кому и на каких условиях они доверяют свои деньги.

Но мой исходный тезис состоит в том, что невозможно централизованно принудить государственных должников к благоразумному поведению. Во-первых, довольно редко можно однозначно установить, что, собственно, является благоразумным. Различные мировоззрения и политические цели могут также привести за собой различия в политике задолженностей, которые невозможно просто расположить на шкале понятий «неверно» или «верно». Во-вторых, действенный контроль поведения в случае задолженностей либо обусловливает интенсивность вмешательства, которое лишает конкретное государство его суверенного характера, либо он неэффективен.

Но все по порядку. Я не хочу преждевременно призывать читателя к определенному мнению, к тому же и в конце книги я также не открою абсолютной истины. Знакомясь с различными главами, читатель получит факты, но также и аргументативный инструмент, для того чтобы составить свое собственное суждение:

– Я начинаю с ретроспективного взгляда на экономическую и валютную историю валютной реформы вплоть до кануна Европейского валютного союза. Все темы, которые мы сегодня обсуждаем, уже тогда были предметом споров. И почти все заблуждения, которые мы сегодня принимаем во внимание, также уже обсуждались в то время.

– Затем я описываю возникновение и концептуальные предпосылки Маастрихтского договора. Все, что с тех пор пошло не так, уже в начале девяностых годов можно было рассматривать как риск. При исполнении валютного союза с 1999 по 2010 год я объясняю, что именно не удалось и почему.

– На этой основе я описываю процесс развития и результаты трех лет политики спасения (оказания финансовой помощи) и объясняю после этого вопрос: можно ли вообще приписывать общей валюте принципиальные преимущества?

– Европейская валютная драма происходит в глобализованном мире. На ее формирование и дальнейшее развитие также оказывают влияние последствия мирового финансового кризиса 2008–2009 годов, и она неотделима от больших системных вопросов, которые в настоящее время все чаще обсуждаются.

– В центре кризиса валютного союза стоит кризис государственной задолженности во многих странах. Поэтому я более подробно останавливаюсь на роли государственных бюджетов и возможностях их оздоровления.

– Каждый, кто имеет определенное мнение относительно евро, сознательно или бессознательно имеет мнение и относительно Европы. В первую очередь официозная немецкая политика, которая пожертвовала маркой ФРГ, чтобы создать европейское федеративное государство. И формулировка Ангелы Меркель «Если рухнет евро, рухнет и Европа» ясно показывает, что для авторитетных политиков главным является вовсе не валюта, а более далеко идущая цель. Поэтому уместен вопрос: какого рода валюта и свод финансово-правовых постановлений, регулирующих систему финансирования, нужны Европе, которую мы хотим иметь? Или здесь силой складывается что-то такое, что не должно быть вместе?

– В заключение я выделяю элементы маршрута: с одной стороны, никакой пользы нет от того, чтобы жалеть о многих неправильных решениях, которые были приняты с 1991 года и до последних дней. С другой стороны, опасно и пагубно дальше продолжать то принципиально неправильное движение только потому, что оно когда-то было начато.

Слово успокоения для уже сейчас павшего духом читателя: конечно, все очень сложно, но не настолько, как многие любят изображать! Не сложность материи, а свойство многих политиков принимать желаемое за действительное завело нас в тупик и привело к крайнему риску. Многие «эксперты» при этом помогли политикам, то есть и оценкам экспертов можно доверять лишь условно.

Данная книга шаг за шагом создает для читателя основу для того, чтобы составить свое собственное суждение, не становясь при этом экспертом по валюте. Выводы, которые делаю лично я, не обязательно должен разделять каждый. Но их не так-то легко с полным основанием сбросить со счетов.

Я начинаю с ретроспективного взгляда на развитие Германии от валютной реформы вплоть до Европейской валютной системы (ЕВС), предшественницы валютного союза. Так как только крах мировой системы твердых курсов валют в конце шестидесятых годов и многие напрасные попытки установить фиксированные валютные курсы по меньшей мере в Европейском экономическом сообществе дали политическую мотивацию и важную исходную базу для Европейского валютного союза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.