Вспомните, что случилось со Скаргиллом

Вспомните, что случилось со Скаргиллом

Я помню точно, где я был, когда впервые пережил приступ дикой правой ярости. Это было в 1984 году, во время завтрака – примерно в 10.40. Я почти поднес полную ложку хлопьев Harvest Crunch ко рту. Дело происходило в общей комнате для студентов колледжа, где я учился.

Предыдущие два десятилетия мое отношение к политике представляло собой точно выверенную смесь цинизма и апатии. Я читал под одеялом все, что угодно, но только не «Хансард». Как и все ученики нашей школы, я испытывал некоторый энтузиазм, когда вернули Фолклендские острова, но в остальном мне было, честно говоря, на все наплевать.

Иногда я просматривал статьи политических колумнистов в газетах и удивлялся, как им могут платить за такую ерунду. Я понятия не имел, кто члены кабинета. Мир был слишком прекрасен, чтобы тратить время на такие вопросы.

Итак, я сидел в состоянии восхитительного безразличия, похмелья и, вероятно, любовного томления, когда случилось то, от чего мой мозг внезапно пронзило чувство гнева. Кто-то прогремел перед моим носом жестяной банкой.

Я поднял глаза. Перестал жевать хлопья Harvest Crunch. Это был один из козлобородых марксистов. Он хотел, чтобы я раскошелился на шахтеров. Как правило, если нужно, я даю деньги, как и любой другой: на списание долга, излечение проказы – можете на меня рассчитывать.

Но, сунув руку в карман, я вдруг вспомнил статью, которую прочитал об этих шахтерах и о том, какой хаос они вызвали своей незаконной забастовкой. «О-о, – сказал я своему однокурснику. – Нет. Этим проклятым забастовщикам не дам ни копейки, так как, насколько я понимаю, им просто задурили головы, законных представителей у них нет и они просто пытаются сместить избранное правительство страны».

Козлобородый студент-марксист (думаю, он сейчас работает в Goldman Sachs) посмотрел на меня с таким удивлением, что чуть не выпрыгнул из своего полупальто, но я стоял на своем. Мое возмущение даже стало расти. И теперь, когда я со смешанными чувствами предвижу кампанию неповиновения в отношении охоты, я, конечно, вспоминаю тот инстинктивный взрыв возмущения представителя среднего класса.

Прошлым вечером я выступал перед аудиторией, численностью человек 200, с речью о чудовищности запрета. Когда я резко раскритиковал Блэра за его трусость, раздались аплодисменты и выкрики «Верно!». «Можно понять, – сказал я, – почему жители сельской местности чувствуют, что их предали, и многие выражают желание поднять знамя восстания». Пока я говорил, между столиками пронесся крик. «Отис[88], – кричали все. – Нам нужен Отис!» По всей Англии тысячи людей жаждут увидеть того, кто возглавит восстание. Им нужен Спартак, Уот Тайлер или Жанна Д’Арк.

Им действительно может стать Отис, сын Брайана Ферри, основателя арт-рок группы Roxy Music, а может и кто-нибудь другой. В еженедельнике The Spectator Чарльз Мур[89] говорит, что организация Союз сельских жителей прошла период своего Чемберлена и теперь ей нужен Черчилль. Чарльз слишком скромен, чтобы сказать, что он сам идеально подходит на эту роль и что всю свою жизнь он положил на подготовку к этому моменту и к этому часу.

Но если у них не получится уговорить Чарльза пойти к ним на службу, в следующие несколько недель или месяцев они найдут кого-нибудь другого, и клянусь, что генералиссимус начнет серьезную и организованную кампанию. У этих людей бесчисленное количество «лендроверов». У них земля. Землеройные машины, бульдозеры и неограниченный доступ к органическим удобрениям. Они владеют полями, примыкающими к ключевым стратегическим железным дорогам и шоссе. Они знают всё о том, как жечь тюки сена. И они, несомненно, сумеют вызвать серьезный экономический спад.

Все мои романтические инстинкты говорят мне, что их благое дело возвышенное, благородное и справедливое и заслуживает поддержки. Но когда они заводят речь о «смещении Блэра», должен признаться, меня охватывает страх, что с ними случится потом; и не только с ними, но и с любым другим делом, которым они занимаются.

Вернемся к той забастовке шахтеров и бунту Скаргилла. Вспомните, как поначалу люди испытывали симпатии к бунтовщикам. Их посыл мы поняли: угроза местным общинам, поселки в духе рекламы хлеба Hovis, образ жизни, который никогда уже не вернешь.

Но сельская Британия вовсе не была склонна потакать Скаргиллу слишком долго. И как только появились фотографии полицейских, из-под шлемов которых текла кровь, отношение стало меняться. Вчера на этих страницах Нейл Дарбишир очень точно подметил исходное отсутствие интереса к вопросам охоты у жителей пригородов. В принципе Средняя Англия может интересоваться доктриной свободы, однако если лобби любителей охоты начнет ограничивать право местных жителей пользоваться автодорогами или приезжать домой на ужин, то это им дорого обойдется.

Скаргилл привел своих людей к краху. Поражение забастовки шахтеров не только положило конец воинственности профсоюзов, но и ознаменовало поражение такого рода социализма в целом. Это была катастрофа не только для Национального профсоюза шахтеров. Это была катастрофа для тред-юнионизма. Были дискредитированы сама программа и цели, и с тех пор членство пошло на спад.

И забастовка шахтеров оказалась неудачной не столько из-за выбранной агрессивной тактики, сколько из-за того, что они не добились успеха. Скаргилл сильно злоупотребил настроением общественности. Тактические приемы не сработали, потому что в конечном счете жители пригородов Средней Англии посмотрели на него и сказали: «Все, хватит, мы не хотим, чтобы ты использовал хулиганскую тактику для свержения избранного правительства».

Вот почему будущий лидер сельского бунта должен хорошенько продумать свою тактику. Если она окажется неудачной, все, что с этим связано и что они поддерживают, – включая и охоту с ружьем – тоже обречено на поражение. Победа, вероятно, возможна, но нет ничего хуже, чем ввязаться в драку и проиграть.

23 сентября 2004 г., The Daily Telegraph

Данный текст является ознакомительным фрагментом.