Forza Берлускони!

Forza Берлускони!

[338]

В Сардинии сумерки. Солнце исчезло за нависшими скалами. Сверчки тут же замолкли. Вооруженные автоматами охранники осматривают заросли мирта и олив, а самый богатый человек в Европе хватает меня за плечо. Его голос звучит возбужденно. «Посмотрите, – говорит он, направляя фонарик. – Посмотрите на силу этого дерева». Вид действительно наводит на размышления.

Оливковое дерево, явно реликт юрского периода, проросло из трещины в скале и словно неведомый терпеливый деревянный питон раскололо серую глыбу на две части. «Удивительно», – пробормотал я. Мы с хозяином стоим в растерянности и благоговении перед мощью оливкового дерева. Если Сильвио Берлускони, 67 лет, премьер-министр Италии, втайне надеется, что в моей голове родится метафора, он не разочаруется.

Что она показывает, эта неистовая олива, как не силу, которая движет самим Берлускони? А что олицетворяет огромный растресканный камень? Тут можно назвать: итальянский политический истеблишмент, европейскую политическую элиту или просто цивилизованное мнение Запада – все, на что обрушивается Сильвио и раскалывает. Еще на прошлой неделе Анна Линд, министр иностранных дел Швеции, предала анафеме не только Берлускони, но и саму Италию.

При правлении партии «Вперед, Италия» (Forza Italia), заявила она, Италия перестала быть частью традиций Западной Европы или ее ценностей. Это можно расценить как отъявленную дерзость, если учесть, что в основе функционирования Европы лежит Римский договор. Эй, где была Швеция на конференции в Мессине в 1955 году? Возможно, при виде издевательств Анны Линд над Берлускони вы, подобно мне, инстинктивно рветесь выхватить меч из ножен и броситься на его защиту. Но подозреваю, что именно критика газеты Economist стала камнем преткновения между Берлускони и его командой, и не в последнюю очередь потому, что ее читают или по крайней мере она лежит на журнальных столиках в залах заседаний американских советов директоров.

Уже дважды на данный момент эта известная газета (девиз: «Умение быть тупым») устраивала Сильвио страшную выволочку. Газета утверждает, что он не пригоден к управлению Италией. А в последнем выпуске предъявила ему 28 обвинений и заявила, что он не только не способен управлять Италией, но и быть президентом ЕС – этот пост он занимает до декабря текущего года. Вполне возможно, что именно критика Economist и стала причиной того, что The Spectator оказался здесь посреди австралийских мимоз и розмарина в усадьбе площадью 70 га в Косте-Смеральде. Ник Фаррелл, наш итальянский корреспондент и биограф Муссолини, прилетел из Предаппио. Меня вызвали с другой стороны острова, где в это время семья Джонсонов пребывала в несравнимо менее роскошных апартаментах.

Когда мы с Фарреллом встретились в баре Порто Ротондо обсудить нашу тактику, мы решили обязательно поговорить с signor il presidente (господином президентом), как ошибочно называют премьер-министра, об этих обвинениях. Но мы понимаем, что вряд ли добьемся от него мнения по ключевым вопросам, в том числе о поспешной продаже в 1985 году государственной компании по производству печенья королю спагетти Буитони. Давайте оставим эти вопросы юристам и иссушенным экспертам газеты Economist. У нас более широкая и высокая цель, а именно: определить, является ли сеньор Берлускони в целом силой добра для Италии, Европы и мира.

Три часа мы провели в его обществе. Мы сидели за столом в его гостиной, Берлускони во главе, и сквозь белую пижаму а-ля Марлон Брандо просвечивали его соски. Периодически он постукивал по столу с такой силой, что дрожали стеклянные безделушки и обнаженные женские статуэтки. Мы выпили несколько пинт сладкого холодного чая, который подавали молча и незаметно, а он излагал свои здравые, неоконсервативные взгляды на мир. В какой-то момент, примерно после часа разговора, премьер-министр сам исчез на кухне и появился с тремя порциями ванильного мороженого с фисташками, словно хотел подпитать свою безудержную болтливость. Он уже превознес Тэтчер, воспел хвалу Блэру («Я не могу вспомнить, чтобы у нас были разногласия по какому-либо вопросу»), прославил Буша и проклял итальянских чиновников как «подвид, антропологически отличающийся от остального человечества».

Это было, говорит Валентино, его очаровательный переводчик, самое подробное и обширное интервью, которое когда-либо давал лидер страны, и к семи вечера мы с Фарреллом, откровенно говоря, уже слегка утомились. Но лысого, сияющего попрыгунчика-миллиардера уже было не остановить. Пару лет назад у него были проблемы с раком. Кожа его лица слишком бледная для человека, который провел весь август в Сардинии. И выглядит он не на миллион долларов, а на миллион лир. Но он самый боевой морской волк, которого я когда-либо видел. «Facciamo un giro», – говорит он, что означает «Давайте покатаемся».

Когда Берлускони садится за руль гольфмобиля, он не переезжает с места на место, а предпочитает гонять по извилистым дорожкам своей усадьбы, как Ники Лауда[339] по крутым поворотам Монцы. И пока его пассажиры сидят и покачиваются, как актинии, он жестикулирует и рассказывает об окружающем ландшафте, который, безусловно, прекрасен; садится солнце, и Тирренское море меняет цвет с индиго на цвет линялых джинсов. Но везде он видит плоды рук своих, и все представляется ему в некотором роде как продукт его собственного воображения. «Вот, – говорит он и показывает на клумбу с синей плюмбаго. – Это цветок Forza Italia. Но цветок этого не знает, а я знаю».

Forza Italia! «Вперед, Италия!» Одного только имени, отдающего эхом футбольных трибун, достаточно, что покоробить Анну Линд и еврономенклатуру. «Вперед, Италия» – это движение он основал, когда его состояние оценивалось в $12 млрд. Тогда же он впервые занял пост премьер-министра, чтобы потерять его после того, как союзники из правых партий донесут на него и юристы возьмут в тиски. Ему предъявили различные обвинения в даче взяток и коррупции[340]. Он продолжал борьбу в оппозиции. Но forza у Берлускони была велика, и в 2001 году он с ошеломительным успехом вернулся во власть.

От порта к порту ходило круизное судно Forza Italia – похожее на то, на котором когда-то пел 17-летний Берлускони – а для съемок набирали толпы обожателей. За $20 млн он распространил среди 12 млн итальянских семей прекрасное 128-страничное цветное издание своей берлускографии «Итальянская жизнь». В ней он рассказал итальянцам о своем фантастическом вулканическом американском самопродвижении; о своих ранних способностях к латинскому и греческому языкам, благодаря которым он зарабатывал деньги на менее способных учениках; о своих преданных друзьях. Они все время были с ним, пока он расширял свою империю, начиная с города на 4000 жителей, который он построил на болотистом месте недалеко от Милана и который, если судить по его фотографиям, похож своим очарованием на Милтон-Кейнс[341].

Из этой книги итальянцы узнали о его первой жене и о том, как их чувства друг к другу «перешли от любви к дружбе», прежде чем он женился во второй раз, на Веронике Ларио, сногсшибательной блондинке из мыльной оперы. В ней он рассказал о своих костюмах (от известного итальянского мастера пошива Фердинандо Карачени), о своем поваре и о том, как переболел раком, и прежде всего о заявлении своей матушки Розеллы. Его мама сказала, что ее Сильвио еще тот парень, а все, что говорила мама Сильвио, другие матери воспринимали очень серьезно. На каждой странице сияет его улыбка бурундука и торчит его диснеевский нос. Для каждого мелкого итальянского бизнесмена он является олицетворением оптимизма, уверенности и умения вести бизнес. И вот на первой остановке по маршруту эксцентричной поездки на гольфмобиле мы получаем урок его подхода к делу.

Однажды Сильвио приехал сюда и увидел, что в радиусе 50 метров срубили деревья для строительства вертолетной площадки. Но ему не нужна была эта площадка. И он расстроился. Он отправился спать в ночь на Пасху в думах о проблеме. «В какой-то момент я решил, что нет худа без добра. И подумал, не создать ли лабиринт, а потом решил построить то, чего не было никогда, – музей кактуса!» Мы высадились из гольфмобиля и любовались причудливым амфитеатром, в котором аудитория из 4000 колючих зрителей, в том числе 400 видов из семи стран, взирает с круговых террас на прекрасный голубой пруд, выходящий на залив. Довольно безумно, но по-своему великолепно.

«Вот мозг моего министра финансов, – говорит Сильвио и показывает на нечто, похожее на сердитый артишок, – идеи так и прут». Он ласково поглаживает рыхлые бока другого растения, чтобы показать, как оно искусно защищается от муравьев. «А это, – он показывает на нечто отвратительное, утыканное шипами, – подушка для тещи. Этот камень привезли с Лансароте!» Почему понадобилось везти его с Лансароте? Так ли он был необходим, этот кусок красной пемзы? Возможно, и нет: но это показывает, что Сильвио буквально способен горы свернуть.

Он определенно произвел впечатление на Фаррелла, который проявляет все признаки восторга. «Bravo, Signor Presidente, – говорит биограф Муссолини. – Veramente bravo!»

Берлускони отмахивается от нашей восторженности, но не может упустить случай порассуждать о морали. «Смотрите, – говорит он, – вот что может сделать частный сектор! И я это сделал! За три месяца!» «Я это сделал» – типичное хвастовство альфа-самца. Так хвалится трехлетний ребенок своей любящей матери. Так хвалится Агриппа на фризе Пантеона.

Итальянцы любят его за энергичность и великодушно вернули его во власть. В 2001 году он получил беспрецедентное большинство в обеих палатах парламента. У него была полная возможность реализовать свое видение: реформу тэтчеровского снижения налогов в Италии. Его противники кривились от возмущения, и, по правде говоря, их можно было понять. Неприятно, когда один человек сосредоточивает в своих руках такую коммерческую и политическую власть. Становится не по себе от одной только мысли, что этот очаровательный человек не только самый крупный медийный магнат в Италии, владеет крупнейшим издательством Mondadori, крупнейшим футбольным клубом «Милан», несколькими газетами и огромной частью итальянского телевидения, но и премьер-министр страны.

Мы задаем все эти неприятные вопросы ему, и он с отработанной легкостью отвечает на них. Нет, он в политику пошел не для защиты собственных коммерческих интересов, как это предположил Энцо Бьяги, колумнист, после якобы его признания в частном разговоре. «Я не смог бы работать в Италии с коммунистом, левым правительством», – говорит он. Нет, конфликт интересов здесь отсутствует. Люди могут писать в его газетах все что угодно. «Я самый либеральный издатель в истории». О нет, обвинения Economist устарели, полный вздор и безосновательны. И в процессе изложения своей защиты он усиленно стучит по столу.

Это нормальная практика, протестует он, принять закон, освобождающий от судебного преследования на период пребывания в должности. Ширак проделал то же самое. Но цель нашего интервью не в том, чтобы узнать о его уловках в бизнесе. Мы пытаемся только определить, хороший ли он в конечном счете политик. И когда мы, закончив кататься на гольфмобиле, сидим, как парочка жирных кайр, за кружкой пива в Порто Ротондо, то приходим к единодушному ответу: «Да».

Трудно не попасть под обаяние человека, который так увлекается кактусами и отпускает шутки на важных встречах в ЕС не только по поводу комендантов в нацистских лагерях, но и по поводу того, погуливает его жена на стороне или нет. В его стиле есть нечто героическое, нечто имперское и ужасно забавное – от огромного плавательного бассейна, который он создал, залив водой естественную котловину в холмах Сардинии, до бассейнов для талассотерапии, которые он вырыл для Вероники и оборудовал компьютерами более мощными, чем те, что использовались для полетов на Луну.

Можно считать или не считать существенным его утверждение, что он никого из своих 46 000 работников никогда не увольнял. Мы пристально изучаем лица его повара и дворецкого, когда они проезжают мимо нас в другом гольфмобиле и по-дружески приветствуют его. «Вы куда?» – спрашивает Берлускони. «Мы – покататься!» – отвечают они. Да, они выглядят счастливыми. Для меня его притягательность заключается в том, что он похож на все то, что привез с собой на побережье Сардинии. Он – трансплантат.

Вдруг, спустя десятилетия, в течение которых итальянская политика находилась в руках мрачных, напыщенных партократов, разговаривающих на непонятном жаргоне, появляется такой образчик американского простодушия. Да, возможно, он участвовал в сомнительных сделках; его даже можно до сих пор за них прижучить. Хотя в данный момент разумнее все же дать ему возможность реализовывать свою программу. Он может потерпеть неудачу. И вот тогда, конечно, – и именно это следует написать заглавными буквами, сложить и засунуть в рот Анне Линд, министру иностранных дел Швеции, – его может отвергнуть народ Италии.

Линд это вряд ли понравится, но он избран демократическим путем, и только тот самый народ, который Анна Линд оскорбляет, может лишить его занимаемого поста. Если сравнивать Сильвио Берлускони с Анной Линд и другими европейскими политиками, которые так любят командовать и раздавать упреки, то я согласен с Фарреллом: как говорит рассказчик в романе о Джее Гэтсби[342], человеке, на которого Берлускони отчасти похож, он – «лучше, чем многие из них».

6 сентября 2003 г., The Spectator

Данный текст является ознакомительным фрагментом.