«Ха, – подумал я. – Оба зарабатывают. Детей нет. Вот оно что. Подонки»

«Ха, – подумал я. – Оба зарабатывают. Детей нет. Вот оно что. Подонки»

Самолет был полон британцев, представителей среднего класса, загорелых, стройных, насколько это позволяет питание в альпийской гостинице. Чартерная компания, как всегда, устроила неразбериху. Каждый раз, когда вы появляетесь с кучей детей, они решают почему-то разбросать вас как можно дальше друг от друга по всему самолету.

Так что когда моя жена с младенцем и еще одним ребенком устроилась в первом ряду, места A и B, я уселся вместе с остальными двумя в 20-м ряду и повернулся к своим соседям. Обычно в таких случаях обращаются к стюардессе, но я решил уладить дело с помощью своих чар. Самолет еще стоял. До конца посадки оставалось еще десять минут. «Не знаю, – начал я свое обращение к супружеской паре справа от меня, стараясь быть как можно сердечнее и обаятельнее, – могу ли я попросить вас…» А хотел я просить их о том, чтобы они поменялись местами с моей женой и двумя детьми.

Насколько я понимал, для счастливой пары ситуация, как и для нас, была выигрышной. Они освобождаются от меня и моих двух детей и пересаживаются в передний ряд: завидные места, откуда они первыми покинут самолет. Что касается нас, мы оказываемся все вместе и делим радости и горе, неизбежные при путешествии с четырьмя детьми на борту самолета. Как я сказал, этот тривиальный дипломатический прием я уже несколько раз успешно применял.

Так что можете представить мое удивление, когда мужчина, сидевший дальше от меня, у окна, даже не дал мне закончить предложение. «Нет! – рявкнул он. – Господи, полет длится всего час с четвертью. Куда вы смотрите?» Тут я понял, что, очевидно, тупо смотрю на него и шепчу что-то, вовсе не имея намерения таращиться на него. «Что вы уставились? – повторил он более воинственно. – Вы спросили, я ответил, что еще?» Я, очевидно, молча воззвал к его жене (у нее было обручальное кольцо), но она закатила глазки, отвернулась и сказала: «Трудный сегодня день».

Да, рискну согласиться – день был трудным. Мы все еле выбрались со слякотных перевалов, искали варежки под кроватями, ждали в машинах в бесконечных пробках в Бур-Сен-Морис и все такое. Но такую отъявленную злобу ничто не могло оправдать, как мне кажется. Как потом сказала мне жена, она бы показала этой парочке, где раки зимуют. Она бы сказала им пару ласковых, например: «Смотрю так, потому что за всю свою жизнь еще не сталкивалась с такими хамами».

Увы, мне не хватило храбрости. Я задрожал, словно щенок, который неожиданно получил пинок. У меня была небольшая возможность отомстить, когда один из детей пожаловался, что его сильно тошнит, и я достаточно громко, чтобы слышали несколько рядов, сказал: «Пойди сюда, пусть тебя вырвет на этого парня». Но в основном я сидел, мрачно размышлял, внутри у меня все кипело. Я вспомнил обрывок мокрой и мятой газеты, которую я нашел в шале. В ней было написано о неком епископе, который накидывался с руганью на тех, кто по той или иной причине решил не иметь детей.

«Ага», – презрительно усмехнулся я про себя, и украдкой кинул на парочку взгляд. Им было едва за тридцать, явно женаты и зажиточны. На нем часы Tag Heuer, модные очки. Он отвернулся к окну, стараясь не встречаться со мной взглядом. И хотя в моей памяти его образ, возможно, искажен омерзением, мне кажется, что он напоминал самодовольный, одутловатый, жалкий, мятый помидор. Она читала Tatler. К тому же, чтобы усугубить мои страдания, она внимательно читала статью нашего Тоби Янга. Одну из тех, в которых он описывает, как одеть девушку или завалиться в постель с супермоделью или что-то в таком духе. «Ха, – подумал я. – Оба зарабатывают. Детей нет. Вот оно что. Подонки».

Словно почувствовав мой взгляд, парочка отодвинулась от меня, съежилась и сцепилась руками. Он поглаживал ее по волосам, словно говоря: все будет хорошо, дорогая. «Тьфу», – подумал я и подкрепил свой гнев полузабытыми высказываниями епископа. «Эгоистично не иметь детей», – говорил епископ. Ага! Брак создается ради детей, и те, кто уклоняется, – предатели, утверждал он. Точно, брат. «Только люди, которые ничего не понимают в жизни, могут вести себя так», – сказал я себе. Во мне все бурлило до тех пор, пока, ну вот такое у нас воспитание, мой интеллект не потребовал смены позиции и я стал рассматривать противоположные аргументы.

«Минутку, – подумал я. – С какой стати бездетная пара должна считаться с нахальными чужими детишками, продуктом ничего иного, как эгоистического желания воспроизвести собственные гены? Бездетной матери и так несладко – и Бог ее знает, почему она бездетна, – чтобы еще и принуждать себя терпеть шумное, вонючее, неделикатное потомство других людей. Почему я считаю, что имею право помазанника Божьего рассовывать людей по самолету только потому, что мы сподобились завести семью?

Молодец, старина Tag Heuer, – начал я размышлять. – Может, в конечном счете он выказывал не что иное, как ту старомодную англосаксонскую несговорчивость, которой так восхищался Редьярд Киплинг. Может, отказываясь пересесть с 20-го ряда на первый, он проявлял то упрямство, которое погубило Гитлера…»

Думаю, я полностью ушел в мысли, потому что в этот момент один из детей разлил воду и надо было вытереть ее, а другой захотел в туалет. Тут я пролил кофе и подумал, как все было бы удобнее и веселее, будь мы все вместе. И мой гнев опять обратился против Tag Heuer и его жены.

Запомните это, господин и госпожа Tag Heuer, если вы проявите благоразумие, то отбросите Tatler и начнете читать The Spectator. Таким образом, вы сможете поучаствовать в выплате абсурдных детских пособий, которые перечисляются на банковские счета наших детей. Ибо, когда вы станете старыми и немощными и вам потребуются финансируемый государством уход и медицина, именно наши дети будут оплачивать из своих заработков ваше содержание.

Так что в следующий раз, когда услышите робкую застенчивую просьбу поменяться местами ради детей, советую вам прислушаться. Иначе пройдет немного времени, и какая-нибудь сметливая политическая партия пообещает в рамках программы борьбы за семью запретить ленивым чартерным компаниям разделять детей и родителей в самолетах, а тех, кто будет этому препятствовать, будут высаживать в аэропорту Женевы.

18 марта 2000 г., The Spectator

Джек Стро предлагает слабое средство для выполнения невыполнимого.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.