Размышления о крахе Эйткена

Размышления о крахе Эйткена

В Древней Греции обычно проклинали «источник зла», безобидное с виду событие, вызвавшее цепь причинно-следственных связей, которое привело к гибели какого-то великого человека, к началу какой-то войны. «Горе, горе!» – выкрикивает хор в греческой трагедии. Если бы не был построен «Арго», Медея никогда не убила бы своих детей. Если бы Парис не украл Елену, Ахилл и Гектор остались бы живы, а вместе с ними и тысячи бесстрашных героев.

«Горе!» – выкрикивает хор старых консерваторов при виде получившего справедливое воздаяние Джонатана Эйткена[256] и партии тори. Если бы только Майкл Говард[257] – или, точнее, его младший соратник Чарльз Уодл[258] – не проявил своих сомнений. Если бы только Мохаммед аль-Файед[259] и его брат Али получили британские паспорта!

Тогда бы владелец Harrods не явился в The Guardian со своими пошлыми небылицами[260], а тори не предали бы анафеме. Тим Смит остался бы депутатом от округа Биконсфилд. Бедного сэра Робина Батлера, человека, который «снял подозрения» с Эйткена, не забросали бы яйцами. Нила Гамильтона не выставили бы взяточником. Кристина Гамильтон не стала бы домохозяйкой-суперстар. «Наличные за вопросы»[261] превратились бы в пилотный проект телеигры. Лоббист Ян Грир так и продолжал бы заниматься своим веселым ремеслом в Вестминстере. Детям Британии не снились бы кошмары, как к ним приходит Питер Мэнделсон с вопросом, съели ли они свои овощи, а уважаемый, уважаемый Джон Мейджор… Джон Мейджор оставался бы у власти!

Тори выиграли бы выборы! Трижды горе. «Если бы тори не перешли дорогу аль-Файеду, свирепому торговцу из Александрии, – стонет хор, – тори избежали бы мести фараона и трагедию можно было бы предупредить». Такова контрфактуальная (альтернативная) история последних нескольких лет. И все же достаточно изложить ее таким образом, чтобы почувствовать беспокойство.

Допустим, что великая трагедия тори не была предопределена. Даже если вернуться обратно во времени, умиротворить аль-Файеда, уничтожить компромат, разве стало бы лучше? Проблема альтернативной истории – несмотря на прекрасную новую книгу моего бывшего коллеги Найла Фергюсона – в том, что она слишком часто лишает события формы, пропорции и симметрии.

Отмена гнева аль-Файеда была бы обманом, фальсификацией того, что в ретроспективе можно рассматривать как законченный исторический цикл. В истории с Эйткеном и, конечно, тори есть нечто поучительное и утешительное. Возьмем сначала Эйткена.

Это сюжет, в котором есть все: блестящие, располагающие к себе выпускники Итона; экзотические югославские наследницы, нелегальный экспорт оружия; телевизионные станции; красные чемоданчики министров. Разве что картину слегка портит потеря Эйткеном избирательного округа Тэнет-Саут на последних выборах. И все это летит к черту в старомодном стиле XIX века, а затем следует бегство из страны в духе лорда Луканеска на борту частного самолета, похоже, с целью обмануть таблоиды, но инспектор Нэкер[262] из Скотленд-Ярда уже идет по следу. Последнее, что мы слышим о бывшем главном секретаре министерства финансов, что он где-то в «Америках». Перед глазами встает картина, как репортеры, изо всех сил работая веслами, плывут в лодке по реке Ориноко или пристрастно допрашивают разговорчивого повара в забегаловке в Сан-Диего, Калифорния. И вот появляется новость, принесенная, возможно, маленьким аборигеном из жаркого штата Мату-Гросу[263], что Эйткен подал в отставку из Тайного совета. И мы киваем. По-другому и быть не могло. По-другому и не должно было быть.

Этот человек, и ниже об этом еще будет сказано, хотел привести в суд свою невинную дочь-подростка, чтобы она оговорила себя и тем самым поставила под угрозу собственную свободу. Мы не можем считать его «жалким типом», как предлагает редактор The Guardian. Но в нем есть что-то от Дариуса Гуппи[264] или, если взять пример из моего поколения, от Уолтера Митти[265], не желающего смотреть в лицо жизни и отличать хорошее от дурного. Давайте как можно точнее воспроизведем события в парижском отеле Ritz в пятницу 17 сентября 1993 года.

Самое подходящее объяснение такое: отель был под контролем секретной службы Ее Величества. Это делалось – ну, вы же понимаете – в национальных интересах. Министру обороны надо было остаться наедине с парнями в фесках, чтобы создать соответствующую атмосферу, что, вероятно, шокировало его личного секретаря в министерстве обороны. Г-н Эйткен, очевидно, так все и объяснит, когда вернется, если вернется. Но такой аргумент не проходит. По меньшей мере это было нарушением министерских инструкций, не говоря уже о попытках поставить проституток из числа добропорядочных леди из Кинтбери, а также о том, что именно он знал или не знал об экспорте оружия Bmarc в неспокойные регионы Ближнего Востока.

Как и все трагические персонажи, Эйткен сам был автором собственного падения, и, как у большинства трагических персонажей, у него изначально была жажда величия, если не героизма. Эйткен, возможно, и не был особо выдающимся главным секретарем министерства финансов. Но у него были значительные достижения. Он написал книгу о Никсоне – достаточно пухлую, чтобы заткнуть ею сломанную кроватную пружину. Он владел несколькими шикарными домами на Лорд-Норд-Стрит и в Кенте. Вместе со статусом пришло высокомерие.

Он настолько был уверен в себе, что готов был сунуть голову в пасть льва под названием «иск о клевете против The Guardian». Это был акт безумия, ослепления, ниспосылаемого на тех, кого боги хотят уничтожить. Как сказал доктор Робин Кирк, директор отеля-водолечебницы в Инглвуде: «Думаю, он слегка свихнулся. Он не следует нормам поведения обычных людей, таких как мы с вами».

Затем последовала неизбежная перипетия, или смена фортуны. Момент крушения, когда он читает подготовленное дознавателем компании British Airways Венди Хэррисом досье, из которого следует, что его жена была в другом городе, подобен моменту, когда Эдип понимает то, что он все время знал: он женат на своей матери. А потом возмездие, полет, крах, вся страна поддакивает, поедая корнфлекс, ощущение, что воля богов свершилась, страх и жалость при виде такого сокрушительного падения. «Согнута ветвь, которая могла расти прямо, – шепчем мы про себя. – Усохла лавровая ветвь Аполлона» – тут мы откладываем газету в сторону и просим жену передать мармелад.

И что это за чувство, что за легкое самодовольное удовлетворение? Это катарсис: чувство очищения, искупления, правоты, меньшая версия той же эмоции, которую многие из нас в этой стране, кажется, испытывали в конце 18-летнего периода правления тори. После героических свершений первых лет пришла чванливость от слишком долгого пребывания у власти, промахи, «нечистоплотность». В результате даже у тех, кто умом понимал, что тори имеют наибольшие основания быть у власти, наступило сильное желание, чтобы они оставили сцену. И в ночь на 1 мая грубые силы демократии так вмазали тори, что даже сторонники лейбористов прониклись сочувствием к Джону Мейджору. Утром наступило чувство удовлетворения, известное как катарсис.

Вот основная драма политики. Политика – это постоянный повтор циклов разной длины, одного из самых старых мифов в человеческой культуре. Мифа о том, как мы делаем королей для наших обществ и через какое-то время убиваем их, чтобы достичь своего рода возрождения – как сформулировал бы это Тони Блэр – новой жизни для Британии. Некоторые короли – невинны; действительно, некоторые из них берут на себя грехи мира. Некоторые – менее невинны, как господин Эйткен. По существу это не имеет значения. Они должны умереть.

25 июня 1997 г., The Daily Telegraph

Данный текст является ознакомительным фрагментом.