Хватит о рыцарях пера и кинжала

Хватит о рыцарях пера и кинжала

Когда прошлым вечером в коридоре комитета стихли шаги, мобильники телевизионщиков перестали стрекотать, как кузнечики, достаточно было слегка поднапрячься, чтобы в отделе газет, что над министерским коридором, услышать тихий звук. Это пережевывали английскую прессу, которую называют обычно Флит-стрит[41], и – нет смысла отрицать – вашему покорному слуге тоже досталось.

Один-ноль в пользу Мейджора. «Не в первый раз политические обозреватели и комментаторы повержены в пух и прах!» – заявила Джиллиан Шепард. Но сам премьер-министр выразился более осторожно в заключительной части своего триумфального заявления на ступеньках дома 10 на Даунинг-стрит (лондонская резиденция премьер-министра. – Прим. пер.), поместив, фигурально говоря, ногу на животы своих реальных оппонентов. Он знает, где находятся реальные соперники, сказал он, не в Вестминстере и не в избирательных округах – отнюдь. Он знает, где настоящий враг.

«Это уладили в Вестминстере, а не внешние комментаторы с их частными мнениями!» – кричал он. Прежде чем информация о результате пронеслась по жарким коридорам комитета и прежде чем стало ясно, что Мейджор вне опасности, мнение сторонников Мейджора о поведении прессы было практически непечатным.

Незадолго до оглашения результата я столкнулся в кулуарах с одним обычно радушным министром. Он весь покраснел и принялся критиковать мою позицию, выраженную в статье. При этом выдавал такие матерные перлы, что в радиусе 25 шагов все поворачивали головы в нашу сторону. В преддверии кампании по выбору лидера партии министры поверили в существование, как сказал Гарольд Вильсон, «небольшой группы политически мотивированных людей», правых журналистов, вступивших в сговор с парламентскими евроскептиками и решивших сместить премьер-министра.

Последние четыре года они полагают, что пускают свои трусливые стрелы в Джона Мейджора, движимого либо неуместным интеллектуальным снобизмом, либо чувством обиды, что он не г-жа Тэтчер.

Эти булавочные уколы, однако, ничто в сравнении с необычным шквалом артиллерийского огня, который совсем недавно обрушила на Мейджора когда-то лояльная к нему консервативная пресса. The Daily Telegraph, The Times, The Daily Mail и почти вся остальная Флит-стрит, за исключением Financial Times и Daily Express, были убеждены, что Мейджор ведет партию к поражению на следующих всеобщих выборах и потому он должен уйти. Такое «вероломство» привело министров в ярость. Они считают, что журналисты – это чрезвычайно надменные личности с большим самомнением, безответственные бомбометатели.

Они порвали бы все отношения, если бы не реальность: как и в случае с другими террористами, у политиков нет другого выбора, кроме как вести с ними переговоры. Остальные члены партии по всей стране также возмущаются поведением прессы.

«Почему нельзя оказать доверие Джону Мейджору за то, что он уже сделал? – вопрошают местные тори. – Почему его никогда не поздравляют за успехи в достижении устойчивого экономического роста и прочного урегулирования в Северной Ирландии?»

Действительно, почему? За что ему устроили такую взбучку? Перед обсуждением принципиальных возражений против премьерства Джона Мейджора следует вспомнить железный закон Флит-стрит: мы тебя вознесли, мы тебя и свергнем.

Когда Джон Мейджор был молодым членом парламента и быстро делал политическую карьеру, он налаживал хорошие отношения с редакторами политических изданий. Члены правительственного лобби отзываются о нем как об очаровательном, привлекательном человеке. Он усваивал твое имя с первого раза и повторял без запинки. В списке возможных перестановок у каждого он значился как достойный кандидат. А после того, как он встал во главе кабинета и больше не мог оставаться на короткой ноге с журналистами, прежние отношения, конечно, пошли на спад.

Как премьер-министр поначалу он привлекал именно своей обыкновенностью, порядочностью, на что и делала упор его кампания за «бесклассовое общество». Но у журналистов широкополосных газет есть свой профессиональный синдром. Они вечно в поиске грандиозных идей для своих колонок, а Джон Мейджор не давал их. Журналистов не удовлетворяло мейджоровское «видение Британии», которое сосредоточивалось, казалось, вокруг числа туалетов на автодорогах. Они стали поговаривать, что у Мейджора нет реальной идеологической базы; и его ошибка заключается в том, что он слишком чувствителен к их подколкам.

В отличие от г-жи Тэтчер, которая, как сказали бы некоторые, лишилась власти в конечном счете, потому что не прислушивалась к критике в прессе, г-н Мейджор слишком прислушивался. Он, кажется, чересчур близко воспринимал то, что писали о нем воображаемые обладатели диковинных ученых степеней, одетые в странные жилеты и сидящие в кабинетах, заставленных книжными полками.

Было известно, что его сильно задевали наглые псевдопсихологические биографические очерки. Журналисты почуяли его уязвимость и начали еще сильнее нападать с критикой, характеризуя его без лишних доказательств как человека, способного носить рубашку, заправляя ее в трусы.

Лучший способ защиты для Мейджора – оказавшийся очень эффективным – внушить чувство симпатии. В отличие от г-жи Тэтчер он не вызывал страха. Но тут г-н Мейджор должен винить себя за то, как некоторые «заднескамеечники» (рядовые члены парламента. – Прим. пер.) и пресса старались переплюнуть друг друга в своей наглости.

Хотя все это в определенном смысле вторично. Прессу ни в коем случае нельзя винить за осевой момент пребывания Мейджора в должности премьер-министра, когда фунт стерлингов обвалился, не удержавшись в рамках, установленных механизмом валютных курсов. Можно винить Бундесбанк за то, что он не оказал достаточной помощи. Можно винить игроков на бирже.

Можно, вероятно, последовать примеру Дугласа Хёрда и обвинить The Sunday Telegraph в подстрекательстве датчан сказать «нет» при голосовании в 1992 году и таким образом вызвать Маастрихтский кризис. Но нельзя винить Флит-стрит за решения господ Мейджора и Ламонта поддерживать валютный курс в соответствии с европейской валютной системой долгое время после того, как он перестал быть экономически оправданным, в результате чего были потеряны миллиарды, а тысячи бизнесменов приперты к стенке.

И отнюдь не пресса нанесла авторитету премьер-министра самые болезненные удары. Это был Норман Ламонт, бывший министр финансов (28 ноября 1990 г. – 27 мая 1993 г. – Прим. пер.) и руководитель избирательной кампании, который заявил в палате общин: «Создается впечатление, что Мейджор пребывает в должности, но не у власти». И это был Тони Блэр, который сказал: «Я возглавляю партию, а он следует за ней». Самое главное, легкая победа в Европе не была просто выдумкой прессы.

Большой группе его «заднескамеечников» – не менее 89 из них проголосовали за Джона Редвуда – стало ясно, что заявление премьер-министра от 1 марта по единой валюте было не совсем убедительным. Пресса не явилась причиной поражения Консервативной партии в местных и европейских выборах.

Пресса способна донести разочарование общественности до премьер-министра. Но она не в силах сломать его. Результат вчерашнего вечера доказал это.

5 июля 1995 г., The Daily Telegraph

И все же центристы примкнули к Блэру.