11/3/2003 Рукописи рвутся

11/3/2003

Рукописи рвутся

В хранилище рукописей Пушкинского Дома сработали - как будто ни с того ни с сего - газовые огнетушители.

Причем два огромных баллона рухнули на стеллаж - как назло, на тот самый, где находились коробки и папки, подлежавшие спасению в первую очередь: стеллаж этот располагается поближе к двери. Струи газа ударили в бумагу - образовался смерч, комнатный такой торнадо - и часть русской литературы превратилась в конфетти.

На устилающих пол обрывках (величиной примерно с ноготь) - опознаны каракули Ивана Крылова. Что с автографами других классиков - Григоровича, Лермонтова, Чехова, - пока неизвестно: расследуются причины происшествия, к оценке ущерба еще не приступали.

Почерк у Крылова, русского баснописца, был неразборчивый. Иные строчки читались гадательно. До сих пор у специалистов не было уверенности, что напечатанные тексты, даже хрестоматийные, вполне отражают авторскую волю. И вот сомнения, считайте, отпали. Спорить стало не о чем.

Однако директор Пушкинского Дома профессор Н.Н. Скатов уже заверил слушателей местного радио: для толков о каком-то "культурном Чернобыле" нет ни малейших оснований. Пресса, как всегда, все преувеличивает и раздувает. Допустим, что-то пропало. Предположим - безвозвратно. Но, во-первых, все материалы давно скопированы, а во-вторых, незачем будоражить публику: ей-то какое дело? Это для нас, для ученых, трагедия, какая бы пустячная бумажка ни погибла, - мы в своем кругу и поскорбим на досуге, - сперва же отпразднуем юбилей Петербурга, и не мешайте работать, профаны безответственные.

Ученый совет Института русской литературы тоже проявил выдержку и хладнокровие: принял к сведению сообщение о ЧП и выдвинул Н.Н. Скатова в действительные академики.

Что и понятно: жизнь продолжается, выборы в Академию на носу, и не директор же, в самом-то деле, виноват, что эти проклятые огнетушители рванули.

Виноватых, скорей всего, и нет. Научные сотрудники точно ни при чем (к счастью, в роковой момент никого из них в хранилище не было), а хозяйственная часть - ну, какой с нее спрос?

Лет сорок назад нижеподписавшийся работал в одном литературном музее. Там хозяйственная часть относилась к научной, как 1 к 4. Красивые такие мужчины с могутными багровыми затылками: замдиректора по таким-то вопросам, зам по другим, зав АХЧ, еще один - просто завхоз, нач. пожарной охраны и др. Они же составляли парторганизацию.

Все, как один, подполковники запаса, или как их там - действующий резерв. На зарплату смотрели как на деньги не лишние, но карманные. В праздничной атмосфере любили поделиться пережитым: "вот эта самая рука застрелила Блюхера!" На собраниях же рассуждали исключительно про трудовую дисциплину: что вот, мол, научные сотрудники позволяют себе на рабочих местах читать вслух стихи, а из некоторых комнат порой даже доносится смех... Презирали нас безоговорочно, чувствуя себя как бы санитарами в детской психушке, - соответственно и обращались...

Теперь, надо думать, такой стиль неупотребителен. Но все-таки не вижу смысла выяснять, кто именно не подкрутил вовремя какой-нибудь вентиль: вот увидите, кончится резолюцией о необходимости крепить трудовую дисциплину докторов и кандидатов наук.

В общем, ничего не поделаешь: случилось - и случилось. Главное - люди живы. И рукописи Пушкина - по другую сторону покосившейся стены - уцелели. А без автографов Крылова или Григоровича жить, конечно, можно. Тем более - если все скопировано.

И все равно: такое чувство, будто обобрали, да еще и обругали вдобавок: дескать, что за бесстыдство - кричать караул! На что тебе сокровище, которого ты, необразованный, все равно не умеешь ценить? Ну, вот объясни, какая тебе печаль от того, что больше никто на свете не увидит этих страничек, - а ты и прежде не видал - и ничего, как-то обходился?

Ладно, вы правы. Не моего ума это дело - горевать об оригиналах. Я только предпочел бы, чтобы вы горевали не так мужественно, покрикивали на меня не так бодро. Понятно, что в стране, где человеческая жизнь - копейка, бумаге, исписанной кем бы то ни было, и вовсе грош цена. Но все-таки эти бедные клочки - вроде как тело бессмертной великой души, не правда ли?

Надеюсь, хоть эта строчка из Григоровича не распылилась - о литературе:

"...ей одной... обязан я долей истинного счастья, испытанного мною в жизни..."

И эта шутка Крылова, хочется верить, спасена:

" - Как это, что мы ни начнем,

Суды ли, общества ль учены заведем,

Едва успеем оглянуться,

Как первые невежи тут вотрутся?

Ужель от них совсем лекарства нет?

- Не думаю, - сказал мудрец в ответ:

И с обществами та ж судьба (сказать меж нами),

Что с деревянными домами.

- Как? - Так же: я вот свой достроил сими днями;

Хозяева в него еще не вобрались,

А уж сверчки давно в нем завелись".

Не знаю, не знаю. На конфетти такому тексту не уместиться.