10.2.1. О планах Сталина по реформе политической системы и репрессиях 30-х годов XX века

10.2.1. О планах Сталина по реформе политической системы и репрессиях 30-х годов XX века

По мнению Прудниковой в 1935-36 гг. были приняты меры, которые «были нацелены на отмежевание правительства СССР отреволюции и на консолидацию общества вокруг правительства» [6, 237]. Их она вслед за Троцким считает контрреволюцией. Вот эти меры:

«1. «Реабилитация» традиционных устоев народной жизни: семья, школа, отношения между родителями и детьми, та же ёлка и т. п. Рассчитано на всех нормальных людей Страны Советов.

2. Отмена классовых ограничений при поступлении в вузы. Возвращение из ссылки тех, кто был выслан по «классовому» признаку, но лично был ни в чём не виновен. Эта мера, адресованная в первую очередь молодёжи: те, кто вырос при советском строе – наши, кем бы не были их родители.

3. «Амнистия» крестьянам. 26 июля 1935 года Политбюро приняло постановление о снятии судимости с колхозников, осуждённых к лишению свободы на сроки не более 5 лет и отбывших наказание. Снятие судимости означало и восстановление в полном объёме всех гражданских прав, в том числе и избирательных.

4. Наконец, пресловутый «исторический ренессанс», апеллирующий непосредственно к менталитету. Большевистская идеология, правда, осталась – но она прекраснейшим образом ужилась с российской историей. Просто раньше историю идеологизировали в одну сторону, а теперь в другую». [6, 236–237].

Наиболее ярким примером этого «ренессанса», т. е. возвращения к дореволюционной оценке части исторического прошлого является запрет на постановку оперы-фарса Демьяна Бедного «Богатыри»:

«В виду того, что… опера-фарс…

б) огульно чернит богатырей русского эпоса, в то время как главнейшие из богатырей являются в народном представлении носителями героических черт русского народа;

в) даёт антиисторическое и издевательское изображение крещения Руси, являвшегося в действительности положительным этапом в истории русского народа, так как оно способствовало сближению славянских народов с народами более высокой культуры» [6, 231–232].

На самом деле, конечно, это не было контрреволюцией. Контрреволюция – это возвращение прежнего социального строя. Ничего этого не произошло. Просто практика показала, что некоторые прежние представления об организации жизни при коммунизме дают худшие результаты, чем традиционные схемы. Например, в 20-е годы в СССР проводились эксперименты по замене семейного воспитания согласно программе мер «Манифеста коммунистической партии» [10 т 1, 127] общественным: «Одно время в среде высокопоставленных партийцев можно было сдавать детей в детские дома – чтобы не мешали строить «светлое будущее» [6, 228]. Жизнь показала, что это детдомовское воспитание приводит иногда к негативным результатам.

Т.е. все перечисленные выше меры были только возвращением к здравому смыслу, а никакой не контрреволюцией.

Однако Прудникова считала это контрреволюцией, за которой по аналогии с Французской революцией следует «термидор», т. е. устранение верхушки революционеров, которые заняли руководящие посты в партийной иерархии.

Далее она излагает, для чего это было нужно. В 1933 году в Германии к власти пришёл Гитлер. И страны, ставшие на сторону фашизма, устанавливали режим личной власти. История показала, что буржуазная демократия не выдерживает столкновения с авторитарным режимом:

Франция при равной по силе армии продержалась против Германии всего 45 дней.

«Едва ли Сталину нужно было историческое подтверждение, чтобы понять: при той ветром колеблемой системе власти, которая существовала в СССР, выиграть войну невозможно. Чтобы победить, германскому фюреру нужно было противопоставить советского диктатора» [6, 238].

Далее Прудникова говорит, что этого Сталин мог бы достигнуть с помощью советского варианта «ночи длинных ножей».

Но… «Подвёл Иосиф Джугашвили, миротворец, – захотел сделать всё «по закону». То, что он задумал, было на самом деле гениальной комбинацией из области политического фехтования. Но фехтовальные приёмы срабатывают, если у противника в руках шпага, а не лом, против которого, как известно, нет приёма…» [6, 238–239].

По новой Конституции согласно наметкам Сталина на выборах предполагалось выбирать не из одной кандидатуры, как получилось на практике, а из нескольких. Вот, что ответил Сталин американскому журналисту Рою Говарду:

«.Как уже было объявлено, по новой конституции выборы будут всеобщими, равными, прямыми и тайными. Вас смущает, что на этих выборах будет выступать только одна партия. Вы не видите, какая может быть в этих условиях избирательная борьба. Очевидно, избирательные списки на выборах будет выставлять не только коммунистическая партия, но и всевозможные общественные беспартийные организации. А таких у нас сотни.

Вам кажется, что не будет избирательной борьбы. Но она будет. И я предвижу весьма оживлённую избирательную борьбу. У нас немало учреждений, которые плохо работают… Построил ли ты или не построил хорошую школу? Улучшил ли жилищные условия? Не бюрократ ли ты? Помог ли ты сделать наш труд более эффективным, нашу жизнь более культурной? Таковы будут критерии, с которыми миллионы избирателей будут подходить к кандидатам… Выборы в СССР будут хлыстом в руках населения против плохо работающих органов власти…» [6, 240].

Т.е. Сталин решил с помощью выборов в Верховный Совет избавиться мирным путём от разложившейся части партийной верхушки. На альтернативных выборах их провалят. А после провала им придётся покинуть и партийные посты. К тому же такие же выборы с тайным голосованием планировалось провести и в партии.

Сталин хотел провести выборы в конце 1936 г. Однако VII съезд Верховного Совета СССР отложил выборы на неопределённый срок и поручил ЦИК Съезда утвердить «Положение о выборах» и назначить дату выборов.

Это дало время первым секретарям почувствовать угрозу своей власти и предпринять ответные действия. Они ответили требованием провести массовые репрессии против якобы выявленных многочисленных «врагов народа». С помощью этих репрессий они рассчитывали устранить конкурентов на выборах. Инициатором репрессий, как считают эти писатели, по предварительному сговору с другими первыми секретарями выступил секретарь Западно-Сибирского райкома Эйхе, которого Хрущёв представил в своём докладе на ХХ съезде как невинную жертву Сталина. По этому поводу Политбюро приняло постановление от 28 июня 1937 г.

«О вскрытой в Зап. Сибири к.-р. (контрреволюционной) повстанческой организации среди высланных кулаков.

1. Считать необходимым в отношении всех активистов повстанческой организации среди высланных кулаков применить высшую меру наказания.

2. Для ускоренного рассмотрения дел создать тройку в составе Нач. УНКВД по Зап. Сибири т. Миронова (председатель), прокурора по Зап. Сибири т. Баркова и секретаря Запсибрайкома т. Эйхе». [6, 257].

Вслед за Эйхе аналогичные требования предъявили многие другие первые секретари. В результате завертелся маховик репрессий. После завершения которого о проведении демократических выборов уже не могло быть и речи.

Но вернёмся к планам Сталина по демократизации страны. Прудникова приводит оценку сталинской реформы Юрием Жуковым: «Уникальный парадокс советской системы управления тех лет состоял ещё в том, что его сросшиеся ветви, а по сути одну-единственную ветвь власти, от макушки до корней обсел партаппарат. Всё это Сталин решил поломать с помощью новой Конституции. Во-первых, отделить в советских органах исполнительную власть от законодательной, а их отделить от судебной, которая напрямую подчинялась наркому юстиции Крыленко. Во-вторых, отделить от этих властных структур партию и вообще запретить ей вмешиваться в работу советских органов. На её попечение оставить только два дела: агитацию и пропаганду и участие в подборе кадров. Грубо говоря, партия должна была занять то же место в жизни страны, что, скажем, занимает церковь в жизни Ирландии: да, она может влиять на жизнь государства, но только морально, через своих прихожан. Реформа, которую задумал Сталин, призвана была консолидировать наше общество ввиду почти неминуемого столкновения с фашистской Германией». [6, 240–241].

То, что сказал Сталин в ответе Говарду, является описанием типичной системы буржуазной демократии и должно было при внедрении привести к созданию многопартийной системы, хотя по названию партия могла быть и одна. Но дело не в названии. Внедрение буржуазной демократии при социализме чревато настоящей контрреволюцией, как это произошло во время Горбачёвской перестройки. В этом смысле правы были «первые секретари, которые немедленно возразили, что в «сталинский парламент» попадут в основном попы». [6, 242].

Что касается обнаруженных Жуковым намерений Сталина внедрить буржуазное разделение властей и запретить партии вмешиваться в работу советских органов, то это, вообще говоря, из интервью Сталина не следует. Однако после XIX съезда КПСС на Пленуме ЦК он фактически попытался, что-то подобное сделать. Изложим намерения Сталина по Прудниковой: «В первую очередь он вообще ликвидировал пост Генерального секретаря ЦК. Отныне в партии было 10 простых секретарей ЦК, среди которых не выделялся ни один, не имелось ни «генерального», ни даже «первого». Во-вторых, вместо старого Политбюро Сталин зачитал список нового органа, Президиума ЦК КПСС, куда вошли совершенно новые люди: и некоторые партийные бонзы и чистейшей воды управленцы… Если не считать Сталина – двадцать четыре человека. «Чистых» партийцев из них девять. Остальные – сплошь «управленцы».

Но, главное, Сталин объявил во всеуслышание, что намерен уйти с поста секретаря ЦК. Он остаётся Председателем Совета министров и членом Президиума ЦК, но с партийного поста уходит.

Всё, дальше ехать некуда! Сталин остаётся на вершине власти, он только уходит из руководства партией, но что такое партия без Сталина во главе?!. Да попросту кучка бессильных шаманов при властном вожде, не более того» [6, 232].