12.1.1. Взгляды

12.1.1. Взгляды

Сначала рассмотрим одну из важнейших частей этой работы «Партия нового типа».

Необходимость создания пролетарской партии чётко выразил В.И. Ленин: «У пролетариата нет иного оружия в борьбе за власть, кроме организации. Разъединяемый господством анархической конкуренции в буржуазном мире, придавленный подневольной работой на капитал, отбрасываемый постоянно «на дно» полной нищеты, одичания и вырождения, пролетариат может стать и неизбежно станет непобедимой силой лишь благодаря тому, что идейное объединение его принципами марксизма закрепляется материальным единством организации, сплачивающей миллионы трудящихся в армию рабочего класса». [1 т 8, 403–404].

Трушков последовательно раскрывает, в чём состоит новый тип партии пролетариата, чем она отличается от классических буржуазных партий.

Партия, по Ленину, должна быть дисциплинированной и сплочённой, действовать на принципах внутрипартийной демократии. «В принятии партийных решений должен господствовать коллективизм, а выполнение этих решений одинаково обязательно для каждого партийца, независимо от его положения в партии. Дисциплина без коллективизма вырождается в произвол, в самоуправство, в волюнтаризм и неизбежные политические просчёты». Партия не должна быть «харизматической» или «вождистской». Нужно «требовать исполнения обязанностей члена партии не только отрядовых, но и от «людей верха»…» [1 т 8, 383].

Но партия нового типа только тогда является коммунистической, когда вся её деятельность подчинена борьбе за классовые интересы людей труда, за построение социализма. А поэтому задачей большевиков было не только совершение революции и ликвидации эксплуатации человека человеком, но и «изменение всего характера жизни России – и типа общества во всех его проявлениях от экономических до идеологических, типа личности, типа духовности. Стратегическая цель большевистской партии точно соответствовала словам пролетарского гимна «Интернационал»:

Весь мир насилья мы разрушим

До основанья, а затем

Мы наш, мы новый мир построим:

Кто был никем, тот станет всем!

«Старые» политические партии при всем многообразии их типов были в своей революционности (если, конечно, они были революционными) частичными: они ставили целью максимум смену политического устройства общества. Все социал-демократии Западной Европы исходили из того, что производительные силы сами, без вмешательства революционеров, создадут все условия для смены производственных отношений. Более того, новые производственные отношения будут наличествовать созревшим к раскрытию бутоном. Для революционеров останется лишь политическая работа – столкнуть отжившую надстройку, чтобы она не мешала раскрыться и расцвести бутону новых производственных отношений» [57, 49–50].

Трушков считает, что «Коммунистическая партия должна была взять на себя ответственность за формирования образа социализма, его общественно воспринимаемой модели (это был новый уровень «старой», но вечно актуальной задачи внесения социалистического сознания в массы). Чтобы решить такую сложную задачу, партия должна была обладать высоким авторитетом в народных массах» [57, 56].

Собственно говоря, другого пути у компартии нет, т. к. производственные отношения социализма не возникают при капитализме, поскольку не возникает при капитализме «протокоммунистический человек», о котором мечтает Петров (см. 11.4). Возникают только элементы этих отношений.

Чтобы решить задачу построения социализма партия должна была включаться в «разработку всех государственных вопросов» [57, 60]. Все важнейшие решения по вопросам государственного строительства обсуждались предварительно на партийных съездах.

Трушков пытается понять роль партии:

«В связи с этим правомерно поставить вопрос о характере обозна-ценного процесса: это было огосударствление партии или формализовался новый тип гражданского общества, в котором главным инструментом «вытеснения» («потеснения») государства выступала КПСС»! [57, 60].

Ни то ни другое – неверно. Действительно, понятие «гражданское общество», используемое при капитализме, означает некую самоорганизацию общества вне государственной власти, т. е. часть управляемой системы по Петрову. А Коммунистическая партия при социализме – руководящая сила общества – надгосударственная власть.

Построение социализма означало и воспитание человека социалистического общества, поэтому Коммунистическая партия руководила не только управлением народным хозяйством, но и культурой.

«Таким образом, вся политическая система была «растворена» в обществе и одновременно пронизана Коммунистической партией. Такой вид политической системы в СССР окончательно складывается в 50-е годы XX века. Определение роли Коммунистической партии как руководящей и направляющей силы явилось точной констатацией её места в обществе. Одновременно складывается определённый симбиоз партии и государства. Коммунистическая партия – не наряду с государством, а вместе с ним – становится органом социального управления обществом на уровне страны, региона, местных структур и трудовых коллективов» [57,62].

Трушков отмечает, что Сталин считал главным государство, а не партию. Т. е. подтверждает отмеченный в 10.2.2 отход Сталина от позиции Ленина необходимости руководящей роли партии при строительстве социализма.

«Примечательно, что сразу же по окончании Великой Отечественной войны в 1946 году в полном соответствии с Конституцией СССР были проведены выборы высших государственных органов. Сессии Верховного Совета СССР созывались даже в военные годы. Ничего этого нельзя сказать ни о съездах ВКП(б), ни о Пленумах её Центрального Комитета» [57, 63].

Трушков отмечает, «что Коммунистическая партия воспринималась неоспоримой руководящей и направляющей силой нашего общества самим советским народом… Горкомы и райкомы КПСС были высшими авторитетами для абсолютного большинства соотечественников в решении любых вопросов. Сюда каждодневно ходили и в поисках справедливости, – и с инициативами, направленными на улучшение хозяйственных и иных дел, и с исповеданием. Народ принял (а значит, одобрил) претензию партии формировать не только общественно-политическую систему, но и систему мыслей и чувств людей. Фраза: «Пойду в райком», – звучала и в часы возмущения несправедливостью, и в дни сомнений, и в пору прилива гражданского энтузиазма» [57, 72].

Трушков отмечает, что доверие общества к партии позволяло поддерживать отмобилизованность общества и успешно решать важные задачи социалистического строительства.

«Эта же отмобилизованность партии и доверявшего ей общества позволяла решать актуальные идеологические проблемы, в том числе широкое одобрение партийно-государственных решений. К сожалению, руководство КПСС нередко злоупотребляло этой отмобилизованностью союза коммунистов и беспартийных, расходуя её по мелочам. Шумные кампании одобрения хрущёвского осуждения «культа Сталина», «разгрома антипартийной группы Молотова, Маленкова, Кагановича и примкнувшего к ним Шепилова», освистывания диссидентов и почти никем не читанного романа Б.Пастернака «Доктор Живаго» – подобные акции не только снижали дорогое качество отмобилизованности, но и порождали бездумный «одобрямс», лицемерие, а потом и неверие в праведность партийных действий…

За состояние отмобилизованности союза коммунистов и беспартийных общество требовало от партии образцового поведения её членов. Строго говоря, партия сама предложила обществу чрезвычайно высокий стандарт, коммуниста. Общество приняло эту претензию коммунистов, которую они стремились реализовывать в повседневной практике» [57, 73–74]. Этот высокий стандарт коммунисты подтвердили во время Великой Отечественной войны, в которой погибло более 3 млн. коммунистов при полной численности партии до войны примерно 2 млн. человек. Правда, затем, после смерти Сталина этот стандарт всё более и более не выполнялся. «К сожалению, дальнейший ускоренный рост партии далеко не всегда соотносился с высоким стандартом. В результате, с одной стороны, от КПСС в конце 70-х – 80-е годы стали дистанцироваться беспартийные массы, с другой – качественно снизилась коммунистическая убежденность самих членов КПСС, о чём слишком убедительно свидетельствует тот печальный факт, что в КПРФ и других российских партиях коммунистической ориентации восстановилось всего-навсего 0,5 % (Трушков занизил примерно в 10 раз – только в КПРФ восстановилось около 5 %) членов КП РСФСР» [57, 74].

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что Трушков считает необходимой для построения социализма руководящую роль коммунистической партии.

Рассмотрим некоторые положения из других глав труда Трушкова.

Он считает (как и некоторые другие теоретики), что у нас был не социализм, а некий гибрид социализма с государственным капитализмом.

«В советскую эпоху функцией государства была организационно-хозяйственная деятельность. Кто в этом успел усомниться, пусть вспомнит Госплан, Госснаб и десятки отраслевых экономических министерств. В условиях всеобщего обобществления собственности организационно-хозяйственная функция не могла не быть приоритетной. Именно она не допускала эксплуатации человека человеком, хотя и создавала возможность бюрократизма. Частной собственностью отдельных лиц становилась только та часть общественного продукта, которую удавалось упрятать в «теневую экономику». Основная его часть возвращалась народу – то в виде общественных фондов потребителя, то в виде ощетинившихся ракет…

Если что государство и эксплуатировало, так это идею социализма. Всякая государственная собственность провозглашалась социалистической, хотя в действительности многие десятилетия существовал уникальный гибрид социалистического уклада с государственным капитализмом. Мы все были работниками «единой фабрики»; в которой государство выполняло роль заводоуправления. Оно учитывало наш труд, оно же выдавало (своевременно!) и зарплату – и называлось всё это контролем за мерой труда и потребления» [57, 113].

Почему же госкапитализм? Ведь сам Трушков говорит, что государство выполняло роль заводоуправления, а не капиталиста. И где граница между социалистическим укладом и госкапитализмом? И как при социализме может быть капитализм? Трушков об этом, к сожалению, ничего не говорит.

Трушков резко критикует заявление Н.С. Хрущёва на XXII съезде КПСС (1961 г.), что «у нас сложилось государство, которое является… орудием всего общества, всего народа» [58 т 1, 211]. «Он вещал, что «нам не требуется диктатура пролетариата… Кстати, на том же съезде Н.С.Хрущёв утверждал, что КПСС превратилась в «партию всего народа». Более чуждого марксизму-ленинизму утверждения найти было трудно». [57, 131].

Трушков подробно исследует вопрос о реставрации капитализма в СССР. Он отмечает, что реставрация довольно типичный элемент революции, в том числе и социалистической.

«Сошлюсь снова на В.И.Ленина, который отмечал: «…

Историческая правда состоит в том, что правилом является при всякой глубокой революции долгое, упорное, отчаянное сопротивление эксплуататоров, сохраняющих в течение ряда лет крупные фактические преимущества над эксплуатируемыми. Никогда… эксплуататоры не подчинятся решению большинства эксплуатируемых, не испробовав в последней, отчаянной битве, в ряде битв своего преимущества… Переход от капитализма к коммунизму есть целая историческая эпоха. Пока она не закончилась. v эксплуататоров неизбежно остается надежда на реставрацию, и эта надежда превращается в попытки реставрации» (Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 37. С;. 263–264). События конца 80-х – начала 90-х годов XX века ещё раз подтвердили этот тезис. Подтвердили горько и болезненно для трудящихся, дня всех сил социалистической ориентации.

И реальный исторический опыт, и методологические положения марксизма-ленинизма дают основание утверждать, что попытки социальной реставраций – одна из закономерностей межформационного переходного периода. Наиболее серьёзными проявлениями этой закономерности явились реставрация Стюартов через 20 лет после начала Английской революции 1640 года, реставрация Бурбонов через четверть века после Великой французской революции и августовская (1991 г.) реставрация капитализма в СССР… Надо прямо признать, что исключение реставрации из теоретического анализа переходного периода, имевшее место в марксистском обществоведении 1930—80 годов, серьезно снижало и наш иммунитет к ним, готовность и способность им противостоять» [57, 135].

Трушков говорит об объективных причинах реставрации капитализма в СССР.

«Думаю, представление о почти бесклассовом советском обществе 1980-х годов, о двух формах – государственной и колхозно-кооперативной – социалистической собственности, исчерпывающих производственные отношения в СССР, было далеко от действительности. В стране в это время существовала многоукладная экономика.

Для начала напомню о краткосрочной дискуссии 1984–1985 годов о нетрудовых доходах. При любой ей политической оценке надо признать, что гносеологически она нащупывала реально существовавший мелкотоварный уклад. Юридически он был полулегальным, а экономически – усечённым, ибо товаропроизводитель использовал средства производства, собственником которых был не он сам, а государство. Но «левые» строители, «левые» водители плюс товарная часть личных подсобных хозяйств делали мелкотоварный уклад достаточно значительным. Ещё большей экономической мощью обладал крупнотоварный частный уклад, функционировавший в виде «теневой экономики». О его масштабах в 1980-е годы в СССР ходили легенды, некоторые исследователи уверяли, что его товарооборот сопоставим с государственным» [57, 137].

Другой причиной являлось, по мнению Трушкова, наличие госкапиталистического уклада: «Этот своеобразный симбиоз социалистического и госкапиталистического укладов в государственной собственности важен при анализе движущих сил реставрации капитализма.

Хотя носителями социалистичности выступали все трудящиеся, субъектом управления государственной собственностью был аппарат («демократы» дали ему кличку «партгосноменклатура»). Причастность к социалистическому укладу делала этот социальный слой приверженцем советского строя, важнейшим признаком которого являлось единство законодательной и исполнительной функций в работе Советов. Но причастность к государственно-капиталистическому срезу госсобственности требовала воплотить политические интересы аппарата в обособлении и возвышении исполнительной ветви власти, в расширении в СССР элементов буржуазного парламентаризма. А когда Горбачёв – Яковлев стали насаждать буржуазную систему, открыв простор нелегальным и полулегальным укладам, то немалая часть аппарата, увидев своих конкурентов в уже существующих носителях частнособственнических отношений, проявила готовность подкрепить свой привилегированный статус (привилегия власти) присвоением госсобственности…

Итак, возможность реставрации капитализма определяется переходным характером эпохи, сохранением экономической многоукладности в обществе, находящимся в «преддверии социализма» [57, 138].

Т.е., по мнению Трушкова, СССР находился лишь в «преддверии социализма». С этим, конечно, трудно согласиться, это противоречит, пожалуй, воззрениям всех остальных теоретиков послекризисного марксизма. Ценным в приведённой цитате является признание Трушковым объективных причин контрреволюции, немного похожих на изложенные в главе 6.

Трушков говорит о различных факторах, способствующих реставрации: «забегание вперёд» в преобразованиях экономики, концентрация «власти в одних руках вплоть до культа личности», снижение темпов экономического роста в 80-х, отставание в науке и технике от Запада, холодная война и даже война в Афганистане. Но главными он считает внутренние причины:

«Однако перечисленные факторы были только предпосылками для превращения реставрации капитализма из возможности в действительность. Сам процесс этого превращения связан с «субъективным фактором». Он складывался изряда составляющих:

• ослабление «привычной» авангардной роли КПСС в жизни страны;

• социально-политическое расслоение общества, включая КПСС, до критических для советского строя масштабов:

• благодушие и самоуверенность искренних сторонников социализма, допустивших тотальное наступление на существовавшую политическую и экономическую систему, традиционные советские ценности, на социалистическую идеологию, в том числе атаки сначала на И.В. Сталина, а затем и на В.И.Ленина:

• обмельчание «революционной» власти, завершившееся её политическим предательством» [57, 139].

Несмотря на победу контрреволюции Трушков не теряет оптимизма:

«Однако реставрация капитализма не в состоянии преодолеть социалистическую революцию, хотя и резко осложняет исторический процесс…Реставрация, не способная по своей объективной природе преодолеть революцию, остается всего лишь этапом переходного периода» [57, 139–140].

Трушков считает, что реставрация из-за нарастающих противоречий в обществе неминуемо будет прервана, и страна возвратится на путь социалистического развития.

Он рассматривает вопрос о революционной ситуации. Отмечает, что «у левых сил единого ответа на него нет; более того, заметен непозволительно большой разброс мнений. На одном фланге антинаучный тезис о необходимости «смены курса» без постановки вопроса о смене общественно-политической системы общества, на другом – столь же субъективное мнение: якобы революционную ситуацию можно создать и искусственно. Нельзя не видеть волюнтаризм и антимарксистскую суть обеих формул. Не случайно принятая XIII съездом партии Программа КПРФ отвергла их, подчеркнув приверженность Коммунистической партии основополагающим положениям марксистско-ленинской теории» [57, 142].

Тезис о необходимости «смены курса» часто звучит в заявлениях Зюганова и других деятелей партии, правда, не как отрицание необходимости революционной ситуации для перехода к социализму, а как тактическое требование к режиму, которое, понятно, режимом не принимается. Т. е. объявление этого тезиса недопустимым не совсем правильно. Важно, по какому поводу он произносится.

Трушков считает, что преодоление реставрации не революция: «Революционная ситуация в классическом виде необходима для свершения и победы революции, то есть качественного скачка от господства одного способа производства к другому. Ноу нас другая задача – пресечь реставрацию, которая произошла в рамках переходного периода от капитализма к социализму. Значит, и ситуация должна рассматриваться под углом зрения решения этой конкретной задачи.

История известных реставраций, которые остались в прошлом, убеждает в том, что они, во-первых, исторически краткосрочны, во-вторых, их завершение не было связано с крупномасштабной гражданской войной. Значит, антиреставрационная ситуация должна серьёзно отличаться от революционной. Но как бы она ни отличалась, ясно, что груша власти сама в руки социалистическим силам не упадёт» [57, 142–143].

Т.е. Трушков считает, что преодолеть реставрацию легче, чем совершить революцию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.