22. Энди Уорхол, киношник: «Трудно быть самому себе сценарием»

Летиция Кент

Vogue. 1 марта 1970 года

«“Кухня” Уорхола – пожалуй, самый лучший фильм, который вообще был снят о ХХ веке, но смотреть его почти невыносимо. Раздражает, что камера снимает с одной точки средние планы. За столом сидят Эди Седжвик и еще какие-то люди; Эди простужена и все время сморкается; один парень то и дело открывает холодильник и снова закрывает. Они разговаривают, а ты не можешь понять ни слова. Выдержать это зрелище почти невозможно, но… когда в будущем люди захотят узнать о бунтах в наших городах, то, наверно, именно этот фильм им все расскажет».

Норман Мейлер. Интервью Винсенту Кэнби.

The New York Times. 27 октября 1968 года

На днях я зашла к Энди Уорхолу на его нью-йоркскую Фабрику и нашла его томно сидящим на парижской парковой скамейке. В свои сорок один или сорок два («Я вообще не люблю признаваться, сколько мне лет») Уорхол призрачен, мертвенно-бледен. В тот момент, сидя на этой скамейке, – почти недвижный, в герметичной кожаной куртке, застегнутой на «молнию», – он напоминал скульптуру Джорджа Сигала. Пожалуй, живую скульптуру. И только его чемоданчик что-то лопотал. Чемоданчик был живой. И, говоря начистоту, Уорхол тоже живой – был и есть.

В начале пятидесятых он приехал в Нью-Йорк из Пенсильвании. Торговал фруктами, оформлял витрины, учился в художественном училище. Сделался коммерческим дизайнером, живописцем-поп-артистом, режиссером андеграундного кино и романистом. Во всех этих областях, кроме последней, он достиг головокружительного успеха. Гигантская реклама обуви, нарисованная Уорхолом, получила медаль. Его картины в стиле поп-арта были приобретены лучшими коллекционерами и музеями. Его андеграундные фильмы породили множество подражаний, а некоторые – например, «Девушки из “Челси”» – собрали хорошую кассу. Его роман расходился вяло, остатки тиража пришлось продавать со скидкой.

В данный момент он пригласил меня составить ему компанию на парковой скамейке. Мы поговорили о его фильмах.

Уорхол Мне невыносима мысль, что все эти прекрасные разговоры пропадут без следа. (Открывает свой чемоданчик, достает огромный микрофон.) Все говорят… это что-то фантастическое. Несмотря на людские упреки – мол, это же вторжение в частную жизнь, – я считаю, что каждого человека все время нужно записывать на скрытый микрофон… записывать и снимать.

Кент (Записывает на магнитофон то, как он записывает на магнитофон ее слова.) Как вы стали кинорежиссером?

Уорхол (Начинает тараторить без передышки.) Меня просто вдруг осенило, что было бы интересно заняться кино, и я пошел и купил шестнадцатимиллиметровую камеру Bolex и поехал в Голливуд. Я поехал туда с Тейлором Мидом, он был одной из первых звезд андеграундного кино. Мы сняли фильм под названием «Тарзан и Джейн возвращены… как будто».

«Тарзан», мой первый фильм, больше похож на мои позднейшие, потому что в нем история рассказывается в нескольких сценах. Другие мои ранние фильмы состоят из одной сцены, где один главный герой выполняет очень простую функцию: например, Эмпайр-Стейт-Билдинг весь день стоит на месте.

Кент Ваши ранние фильмы продолжали ваши же вариации статических портретов – таких, как множественное изображение Мэрилин Монро?

Уорхол (Неуверенно.) Д-да-а. Но я больше не занимаюсь живописью. Я бросил живопись два года назад. Я думаю, что живопись вышла из моды. В моих ранних фильмах я хотел «писать картины» новым способом.

В «Эмпайре» ставилась задача сделать кинокартину-натюрморт, изображающую Эмпайр-Стейт-Билдинг. Фильм длится восемь часов. Освещение меняется, но объект остается неподвижным. Изображение квадратное и проецируется на стену… как произведение живописи. «Эмпайр» – это… э-э… порнографический фильм. Когда в Эмпайр-Стейт-Билдинг включается свет, это должно изображать… (Улыбается.)

«Ешь» и «Генри Гельдцалер» – кинокартины-портреты. В «Ешь» Роберт Индиана полчаса жует гриб, а в «Генри Гельдцалере» Генри сорок пять минут курит сигару. Можно было бы снимать портреты и более новаторским способом: сделать видеозапись человека длиной в одну минуту и склеить в кольцо, чтобы крутить эту запись снова и снова… сколько хочешь…

Как только видеозаписывающая аппаратура чуть-чуть усовершенствуется (запланированное устаревание – это ужасно, правда?), я хотел бы заняться телевидением. (В его голосе прорезаются благоговейные нотки.) Я всегда верил в телевидение, верил. На телевидении день – все равно что двадцатичетырехчасовой фильм. Реклама ни капельки не нарушает его целостности. Передачи сменяются, но каким-то неведомым образом остаются одной и той же передачей… как-то так. Критики жалуются, что мы снимаем медлительные фильмы. Ну-у, в «Пейтон плейс» каждая серия идет полчаса, а в «Пейтон плейс» вообще ничего не происходит.

Кент Вы хоть иногда снимаете фильмы со сценарием и сюжетом?

Уорхол (С улыбкой.) Иногда. Полстраницы, один абзац. Но в основном звезды сами импровизируют свои диалоги. Как-то так получается, что мы притягиваем к себе людей, которые умеют включаться перед объективом. В этом смысле они самые настоящие суперзвезды. Знаете ли, гораздо труднее быть самому себе сценарием, чем выучить чужой сценарий наизусть. В любом случае, сценарии нагоняют на меня скуку. Гораздо увлекательнее, когда не знаешь, что произойдет в следующую секунду…

На мой взгляд, сюжеты ничего не значат. Если смотришь фильм, например про разговор двух человек, его можно смотреть снова и снова и не соскучиться. Ты втягиваешься в действие, что-то пропускаешь, снова сосредотачиваешься на фильме, замечаешь что-то новое. Но фильм, у которого есть сюжет, невозможно смотреть по второму разу, потому что уже знаешь, чем он заканчивается.

Кент Но разве съемки импровизационных фильмов не зависят от счастливого случая – от энергии людей, которые импровизируют?

Уорхол (Страстно, словно его собственный голос раскрывает ему тайну.) Все люди на свете – люди яркие. Все – интересные, всё интересно. Много лет назад люди имели обыкновение сидеть и смотреть из окон на улицу. Или сидеть на скамейках в парке. Они проводили много часов на одном месте и не скучали, хотя ничего особенного не происходило. Вот моя любимая тема в кинорежиссуре – просто смотреть часа два, как что-то происходит.

Кент Словно кинокамера – нечто вроде визуального диктофона?

Уорхол Да.

Кент Но у вас все-таки есть «система звезд». Когда мы смотрим на безумных персонажей «Одиноких ковбоев», мы одновременно сознаем, что это Тейлор Мид и Вива.

Уорхол Я до сих пор считаю, что переживать за людей – это хорошо. А голливудские фильмы равнодушные. Но я вообще-то не верю в систему звезд. Если кто-то из наших звезд не приходит на съемку, мы заменяем его или ее кем-нибудь другим. (Пожимает плечами.) Так делается на телевидении. Джоан Кроуфорд подменяла свою дочь в одной мыльной опере. Я видел передачу о том, как Голливуд искал звезду на роль Скарлетт О’Хара в «Унесенных ветром». Показали сорок звезд, и каждая играла ту же самую роль по-своему. У каждой из них была какая-то изюминка. Это так увлекательно!

Кент Ричард Шикель[140] сказал, что в плане техники и эстетики вы прочно укоренены в одном-единственном периоде истории кино – примерно в 1904–1905 годах: «Как и примитивисты, Уорхол ровно ничего не делает – только заимствует реальный антураж, помещает перед ним актеров-любителей и поручает им импровизировать диалог и действия, исходя из схематичного замысла». Вы действительно так работаете?

Уорхол (Уставившись на Кент без малейшей неприязни.) Наверно, да. Когда мы решили снимать «Непристойный фильм», то вначале решили занять Виву и Луи Уолдона. Затем нашли квартиру. В съемочной группе у нас было три человека. Когда все вилки были вставлены в розетки, я включил камеру, и мы стали переставлять ее туда-сюда. Вива и Луи делали… э-э… то, что… делали, и не обращали никакого внимания ни на нас, ни на камеру. Через три часа все… э-э… закончилось, и мы собрали аппаратуру и разошлись по домам.

Кент Какой смысл снимать трехчасовой фильм? Это что-то вроде одноразовой вещи?

Уорхол Ну-у, если мы захотим, то сможем снять тот же самый фильм по новой. В случае «Непристойного фильма» мы могли бы снять его по новой, исключив… э-э… предосудительные куски.

Кент (С притворным бесстрастием.) О да, «Непристойный фильм» недавно объявили «жесткой порнографией».

Уорхол (С несколько деланой улыбкой.) Это мягкая порнография. Мы предпочли размытую цветовую гамму. И вообще, что такое порнография? Порнографией называют журналы о бодибилдинге, хотя на самом деле они не такие. Они учат тебя, как усовершенствовать свою фигуру. Для 42-й улицы они все равно что журналы мод, у них даже побольше читателей. Я считаю, что фильмы должны потворствовать похотливым мыслям. Я хочу сказать, то, к чему все теперь идет… люди испытывают взаимное отчуждение. Фильмы должны… э-э… возбуждать тебя. Голливудские фильмы – всего лишь просчитанные рекламные ролики. «Непристойный фильм» был настоящим. Но он делался не как порно: он был упражнением, экспериментом. И все же я действительно считаю, что фильмы должны тебя возбуждать, вселять в тебя восторг перед людьми, пусть фильмы будут сладострастными.

Кент В программке было написано, что «Непристойный фильм» – это «фильм о Вьетнамской войне и о том, что мы можем сделать в связи с ней». Вы хотели выпендриться?

Уорхол (Все с той же улыбкой.) О нет. Мы написали как есть. Это фильм про… э-э… про любовь, а не про разрушение.

Кент Значит, его мораль: «Сидите дома и занимайтесь любовью, а не войной»?

Уорхол Не совсем. Мораль – неравнодушное отношение к людям. В «Непристойном фильме» есть неравнодушное отношение к Виве и Луи. Но когда я посмотрел фильм Аньес Варда «Любовь львов», то осознал, что все-таки заботился о людях недостаточно. Варда устроила так, что Вива у нее выглядит и говорит очень красиво; мы бы так не смогли.

Кент Вы намекаете, что методы, примененные в фильме Варда, вам не по средствам?

Уорхол Да. Люди забывают, что мы делаем по одному фильму в день. «Непристойный фильм» был снят за три часа за две тысячи долларов. Критики невысоко ставят наши фильмы из-за технических дефектов – звук плохой или пленка не та, но я думаю, что наши фильмы лучше развлекают людей, чем многие голливудские фильмы с многомиллионным бюджетом. Я верю в развлечения, а вы? Неужели нет?

Кент Однажды вы сказали, что хотите снимать плохие фильмы.

Уорхол (Опробуя еще одну кокетливую уловку.) Хороший фильм может снять любой, но если ты сознательно пытаешься снять плохой фильм… это как снимать хороший плохой фильм.

Кент В ваших фильмах есть элемент сексуальной неопределенности.

Уорхол (Голосом Энди Харди.) Мне просто нравятся все, и я во всё верю.

Кент А еще вы однажды сказали, что жалеете, что вы не машина.

Уорхол (Отводя взгляд.) Жизнь – это так больно. Если бы мы могли стать механистичнее, мы бы испытывали меньше боли – если бы нас удалось запрограммировать, чтобы мы делали свою работу эффективно и радостно.

Кент Но вы только что сказали, что нас следует возбуждать, пробуждать от отчуждения всяческим сладострастием.

Уорхол (Заглядывает ей в глаза.) Сладострастие – элемент машины. Оно беспрерывно вселяет в тебя счастье. Оно не дает тебе замедлить бег.

Кент Как вы оцениваете себя в качестве кинорежиссера? Вы новатор или, как говорит Шикель, ретроград?

Уорхол (Кротко.) Э-э… наверно, ретроград. Мы просто ищем, чем бы себя занять. Все, что мы делаем, – только эксперимент, наши фильмы – вроде черновых дублей. Мы ни разу по-настоящему не закончили ни одного фильма целиком: у нас все фильмы – лишь часть чего-то другого.

Кент (Агрессивно.) Называть «экспериментом» фильмы, которые выходят в коммерческий прокат, – разве это не отговорка, не увиливание от ответственности?

Уорхол (Не глядя на Кент, с еле заметной улыбочкой на губах.) В таком случае эксперимент – это зрители, которые покупают билеты.

(И почти неуловимым движением захлопывает свой чемоданчик.)