ЖАРЕНЫЙ АНГЛИЧАНИН В МОСКВЕ[11] (Миг как сфера)
ЖАРЕНЫЙ АНГЛИЧАНИН В МОСКВЕ[11]
(Миг как сфера)
1
Пробил колокол к вечерне —
Смерти миг для Елисея.
Медленно венец из терний
Опустился на злодея.
Палачи, хоть с неохотой,
Привязали его к палке,
Развели огонь в палатах:
"Царь велел, гори, проклятый.
Видно, царь оголодал наш,
Хочет редкого жаркого,
Хочет каждый день инова,
Он на то и государь…"
2
Колокол вечерний длится.
В этот миг Адам, отец наш,
Скользнув по времени древу
(И душа еще нерожденная —
позднего сева петербургская птица —
по ветке напева), — смотрит внутрь — и дивится.
Во времени чужом нету прав у нас — немы,
Не говоря уж о том, что не мы.
Дух чужой мерцает в круглом флаконе,
И там пляшет бесенок — сын сатаны.
3
При конце заката, на острове — в пустыни
Молит Бога обо всех святой отшельник,
О немой и говорящей твари
И о мертвых, что молчат так громко.
"Кто бы в мире крест сей миг ни нес —
Дай немного от его мне доли".
Он хватает долю, как мурашка,
И бежит в убогую пещерку.
А тому, кто в этот миг вертелся
Как перегоревшее жаркое,
Сон был послан — что во сне он жарим,
А проснется — радость-то какая!
4
Пробил колокол к вечерне.
Вздрогнул царь в постели, древний
Византийский список бросил
И, покряхтывая, встал.
Целый час уже, наверно,
С аглицким стеклом читал.
И устал — пора к вечерне.
В клетке у окна певец
Застонал и вдруг заохал,
Византийская парча
Передернулась сполохом.
— "Вы, там! Потише жарьте бусурмана,
Велю я жить ему до самого утра".
Как бы по Божьему веленью
Спускалась ярость на царя.
— "Не против плоти наши боренья,
Но пусть злобесный в плоти пострадает!
Когда б не матушка, не плоть,
За что и душку уколоть?" —
Хихикнул. Испугался — ну как бес
Мне в душу выползнем залез?
Нет, это страшный огнь небес.
Как по стене прорезалась черта
И через душу, через сердце — слева —
Шипящий раскаленный камень гнева —
В ночь бархатную живота.
И воздух, комната — все будто закипело,
И это Божие, не человечье дело.
5
Бояре, затворясь, бормочут: яда
Он не жалел для нас, и так ему и надо.
Колышет ветер крепких слов ботву,
А в корне их: пора, пора в Литву.
6
Где зори не слышно вечерней,
В избушке замшелой
Волхв вертит фигурку, на ней корона.
Он ей пронзает сердце восковое
И стона ждет, но не услышал стона.
Швыряет в кадку, где пасутся черви.
Еще не вычерпал всю бочку виночерпий
И царской жизни темное вино.
Еще он правит, и мантия еще струится с плеч,
Но проклят нами он давно,
Его заждались смерть и печь.
7
А там вдали — где остров Альбион,
Сестре Бомелия приснился страшный сон.
8
Шел снег во тьме. Из церкви слабо
Сквозило тихое томительное пенье.
Рыбарь вез мерзлых щук, и на ухабах
Они стучали, как поленья.
9
Когда же сняли головню еще живую
И, веки приоткрыв, она шепнула: "Oh, my Lord",
То солнце глухо-красное скользнуло
Быстрей, чем можно, под московский лед.