6.2. Цель нации — нация

Непрямые потомки древних римлян, эллинов, ассирийцев, видоизменившись до неузнаваемости, живут по сей час, но уже не являются ни римлянами, ни эллинами, ни ассирийцами.

Лев Гумилев

В чем смысл жизни человека?

Если говорить о едином для всех людей, общем смысле жизни, то он может иметь только сугубо биологическое значение, вложенное в нас, в нашу жизнь самой Природой: выжить самому и оставить по себе жизнеспособное потомство в максимальном количестве. Никакого иного общего для всех смысла жизни нет.

Если же говорить о смысле жизни конкретного индивида, то этот (помимо биологического) смысл жизни проясняется только после его смерти, и то не весь и не сразу. Только postmortem мы, сторонние наблюдатели, можем сказать, что смысл жизни покойного NN состоял в том-то и том-то. Эта сумма личности может с годами изменяться и переоцениваться (без малого триста лет спорят о смысле жизни Петра Великого, две тысячи лет спорят о Христе и т. п.). Так обстоит дело, если подходить к смыслу жизни NN объективно. А субъективно для него смысл жизни состоит в том, чтобы найти себя и быть собой — и тем приблизить к оптимуму тот самый объективный смысл. Поиск себя может быть успешным или неуспешным («лишние люди» в русской литературе), а может и вовсе привести к абсурду — мало ли кто о себе что думает и кем себя считает! Принимать это всерьез не стоит. Как писал Чехов: «Была огромная жажда жизни, а ему казалось, что хочется выпить». Это уж как кому… Но в любом случае объективный результат прояснится лишь посмертно.

В чем же смысл жизни нации, если брать ее как коллективную личность?

Тут я вижу полнейшую аналогию с вышесказанным.

Нелепо даже ставить вопрос о некоей провиденциальности в коллективно-личной судьбе этноса: вот, мол, к чему предназначены немцы, евреи или русские. О том, к чему мы были предназначены, пусть ломают копья историки, когда немцев, евреев или русских уже не будет на Земле. Как ломают они копья по поводу египтян, эллинов, римлян или майя.

А мы, пока живы, должны сосредоточить усилия на трех направлениях.

В первую очередь, решать задачи своего биологического выживания, сохранения и преумножения.

Во вторую очередь — решать метаполитическую задачу расширения своего коллективного этнического царства «Я — могу». Во всех отношениях: демографическом, территориальном, военном, экономическом, культурном и т. д. Такова сверхзадача всего живого.

В третью очередь, нам надо самым внимательным образом изучать собственное своеобразие, искать в себе не «общечеловеческие» черты («общечеловеки» никому не интересны и не нужны), а свои национальные, особенные. И выстраивать свой образ жизни и деятельности под это своеобразие.

Тут уместно сослаться на пример японцев. Сёгуны Токугава в XVII столетии на 300 лет закрыли страну от внешнего мира. За эти годы японский национальный характер выварился в самом себе, кристаллизовался, закалился и, что самое главное, был осознан японской нацией как ценность и ресурс. Именно поэтому, открывшись для мира после «революции Мэйдзи» в 1867 г., Япония молниеносно (по историческим меркам) освоила европейские и мировые достижения, обогатив их национальным колоритом и модернизировав по-своему, по-японски. Результат всем известен: Япония пока что единственная азиатская страна, входящая в Большую Семерку. Не считая приближенной к этому кругу России, конечно.

Не могу в этой связи не вспомнить чрезвычайно популярный в определенных кругах тезис одного из наших русских великих путаников — Владимира Соловьева — о том, что-де значение имеет не то, что нация думает о себе здесь и сейчас, а то, что Бог думает о ней в вечности. Не знаю более идиотской мысли. Во-первых, потому, что самосознание этноса — важнейший залог его будущности, ибо весь свой образ жизни и деятельности он как коллективная личность выстраивает по данному лекалу. Во-вторых, потому, что знать мысли Бога — невозможно, адекватно их понимать — тем более, а домысливать за Него — глупо, пошло и преступно. А потому даже и ставить в повестку обсуждения этот вопрос — напрасно и вредно. Думаю, что всякому, кто читал Канта, это ясно, как дважды два.

Итак, резюмирую: смысл жизни любой нации — сама нация. То есть, как всякий живой организм, нация должна быть биологически благополучна и во всех отношениях тождественна самой себе. Такая постановка задачи открывает широчайший простор для творческой мысли, ибо содержит в себе множество общих и частных задач и проблем теоретического и практического характера. Особенно потому, что самотождественность не есть константа, застывшая однажды и на все века (типичная ошибка всех, кто пытается искать национальный характер без учета его изменчивости). Ведь не меняется только идиот от рождения — либо покойник. А пока мы живы и не впали в маразм, мы можем и должны меняться в меняющихся обстоятельствах. Но меняться своеобразно (!), оставаясь собой по большому счету. Такая вот диалектика.

Совместимы ли названные цели и задачи этноса, нации — с целями и задачами человечества в целом (которого, как мы уже знаем, вообще-то не существует)? В чем-то да, в чем-то нет. Например, в вопросе народонаселения. Ведь естественный предел стремления нации — вырасти до размеров человечества и заменить его таким образом полностью собой. Но тут эгоизм нации неизбежно сталкивается с целым фронтом иных национальных эгоизмов. Где каждый ЗА СЕБЯ, но при этом все — ПРОТИВ ТЕБЯ. Отсюда — естественный подход к демографическим проблемам, заключающийся примерно в следующем. Да, перенаселенность земного шара есть серьезная угроза человечеству. Это реальная проблема. Но решать ее, господа, мы за свой счет не станем. Сокращайтесь сами, кто хочет. Можем помочь сократиться и тем, кто не хочет. А сами будем, несмотря ни на что, не сокращаться, а увеличиваться.

Некоторые важнейшие аспекты осуществления поставленных выше целей будут рассмотрены мною в труде «Жизнь и смерть этноса». Здесь же осталось ответить только на один вопрос: почему мы говорим о смысле жизни именно нации, а не этноса вообще, не рода, племени, народа?

Потому, что нация есть высшая и последняя фаза развития этноса. Далее следует смерть этноса — через вхождение в статус суперэтноса с последующим захирением (типичный пример отрицания отрицания) или по каким-то иным причинам, неважно. А за смертью — подведение итогов, выяснение объективного смысла жизни нации, до которого самой нации уже не будет никакого дела. У любой другой фазы развития этноса впереди есть ступенька, которую надо пройти, чтобы преобразоваться в фазу более зрелую. И эта ступенька — есть непосредственная и ближайшая цель, заслоняющая конечную, отдаленную. У нации таких ступенек — промежуточных целей — уже нет. Она вся устремлена на конечный результат.

Не следует при этом понимать дело так, что целью нации является скорейшая славнейшая смерть. Славное бессмертие личности в отсутствие самой личности — не та цель, к которой стремится желающий жить. А надо понимать дело так, что фаза нации позволяет этносу наконец сосредоточиться на себе самом, любимом, ни на что более не отвлекаясь. Это фаза разумного этноэгоцентризма.

Ну, а если иметь в виду биологический, главный смысл жизни, то он, конечно же, один для всех: для микроба, зверя, человека, этноса… Что ж тут обсуждать? Это императив, которому должно следовать без рассуждений.