ПРОБЛЕМА МЕТОДА: АРЕАЛ ГЕНОФОНДА — ИЛИ «ГЕНОФОНД АРЕАЛА»?

На втором месте по размеру вызываемых сомнений (после критерия этничности) стоит тезис авторов об ареале генофонда.

В хитросплетении авторской аргументации необходимо разобраться досконально, это важно для общего понимания книги.

Авторы постулируют: «Ареал русского генофонда — территория, населенная русскими» (24). Прекрасно сказано! Ясно и понятно.

На первый взгляд.

Но как определить, без предварительного генетического анализа, русскими ли заселена данная территория или еще кем-то? Не верить же, в самом деле, людям на слово! Нужен объективный критерий.

Перед нами — заметная проблема метода, весьма не новая, в частности, для социологов. Куда ни кинь, наталкиваешься на необходимость первоначального отбора, вынужденно условного. Характер условности — главный камень преткновения: кто и по каким критериям будет отбирать? Нужно быть максимально откровенным и точным, решая этот вопрос, не вуалируя научные принципы никакими побочными соображениями.

Балановские, ограничив ареал русского генофонда Русской равниной, записали, таким образом, в русские лишь гипотетических потомков восточных славян, некогда населявших некоторую часть территории Древней Руси. Но далеко не всей.

Это кажется странным, ведь русские массово и компактно живут и за Уралом, в Сибири и на Дальнем Востоке, на Украине и в Новороссии, и в Крыму, и на Южном Урале, и в Прибалтике, не говоря уж про целиком генетически русскую (по данным Балановских) Белоруссию. На многих из названных земель они живут, к тому же, искони.

Получается, что из исследования выпали немаловажные части именно той самой русской популяции, которую надлежит исследовать. Что в корне противоречит авторскому определению ареала русского генофонда — постулату, приведенному выше.

Что же помешало авторам, анализируя последовательно одну часть русской популяции за другой по всей гипотетической территории расселения (в соответствии с собственным постулатом), фиксируя их генетическую общность и отталкиваясь уже от нее, со всей определенностью судить как о наличии некоего условно русского народа, так и об ареале его расселения? Ведь они сами указывают: «Целые области пространства характеризуются сходными значениями генных частот» (16); вот по этим сходным значениям и определяли бы популяцию…

Помешало отчасти своеобразное (слишком!) представление о популяции, о чем речь впереди. Отчасти тот факт, что русские, в отличие от белорусов или поляков, есть популяция разделенная, отдельные части которой находятся друг от друга на заметном генетическом расстоянии, что затрудняет (хотя и не делает невозможным!) выведение некоего общего для всех частей генетического «знаменателя».

Но главное — помешало именно то самое предвзятое и антинаучное представление об этносе как небиологической сущности, о котором шла речь главкой выше. Коготок увяз — всей птичке пропасть.

Но это бы полбеды. Беда в том, что сильно ошибется тот, кто подумает, будто авторы и впрямь вознамерились исследовать «русский генофонд», как обещает нам название книги.

Самым парадоксальным образом авторы-биологи утверждают: «Прежде всего подчеркнем, что генетические границы не имеют никакого отношения ни к политическим границам (которые определяются политической ситуацией), ни к этническим границам (которые определяются этнической самоидентификацией группы населения)» (301).

Насчет политических границ это бесспорно так: они, бывает, разрезают единый этнос «по живому», что с русскими, кстати, и произошло. Понятно, что этнос может существовать как целое и поверх государственных границ.

А вот насчет этнических границ авторы явно играют в абсурд: как генетические границы могут не совпадать с этническими? Это представляется невозможным по определению. Что же тогда генетические границы отграничивают, если не один этнос от другого? Какую-такую иную общность людей? Назовите же ее тогда!

Однако авторы уходят от такого ответа, а лишь многократно настаивают на том, что генофонд это, мол, одно, а этнос — совсем другое. И именно потому, что предлагают абсурдное: определять этничность через самоидентификацию, а не через биологию.

Но ведь понятно, что если позволить кому попало именоваться русским, то никакой общей генетической идентичности у троих, допустим, таких самозванцев можно и не обнаружить. И мало ли какой сброд вдруг оказался в том или ином селе на стыке разных расовых и этнических ареалов или на постоянных, излюбленных маршрутах тысячелетних миграций! Эти люди могут самоопределяться как угодно, но генетический анализ может и не подтвердить их выбор, их условную общность. А если мы примем за общность именно сам генетический разнобой как таковой, то ареалом этой общности придется признать только данное село. Иного логика не допускает.

Между тем, авторы нам именно это и предлагают: «Говоря о русском генофонде, мы говорим обо всех генах, собранных всем долгим ходом истории в “исконном” русском ареале и запечатленных в нем. А уж какие гены в него попали — это дело истории, не нам судить» (10).

Такой подход порождает два класса недоумений.

Во-первых, если уж собрались выяснить, что же именно в сегодняшних русских генетически общего, если ставилась задача «изучить русский генофонд через его географию» (60), то непонятно стремление изучать русских не по всему ареалу их нынешнего расселения от Калининграда до Владивостока, а лишь на ограниченной территории.

Установленное авторами ограничение априори убивает самую проблему генетической идентичности русских, которой в этом случае «не может быть, потому что ее не может быть никогда». Это, на мой взгляд, не очень по-научному. Все-таки теорема решения задачи требовала бы хотя бы попытаться эту идентичность установить опытным путем. Не удалось бы — ну, тогда другое дело… А так — что мы узнаем? Где расселились русские в период Московского царства? Это и так не секрет.

Я бы понял другое: изучив русских на исконных территориях, обнаружить эталон русскости, чтобы потом отличать русских от нерусских или от не совсем русских, где бы они ни жили, где бы ни обнаружились. Это действительно важно, это очень нужно.

Так же важно разобраться, все те же ли мы, русские, пока еще, на всем пространстве России, или уже разные? А если разные, то где и насколько? Это тоже очень важно и нужно.

Но Балановские нам говорят: никакого эталона русскости нет и быть не может.

Тогда зачем все это?

«Русский генофонд на Русской равнине»! Казалось бы, речь должна пойти о генофонде русского народа. Нет, на самом деле исследуется лишь население определенного, искусственно ограниченного географического ареала, Русской равнины — и ничего более. Об этом нам неоднократно и на все лады напоминают сами авторы.

Но разве население ареала всегда тождественно этносу? Иногда это так (например, жители села Кубачи в Дагестане, не заключающие браков ни с какими окрестными селами и представляющие, по сути, народ-изолят), но чаще — нет. Принципиальную разницу выдает сама семантика слов: «народ» (те, кто народился) и «население» (те, кто населился).

Что же такое в этом случае исследуемый «русский генофонд»? Сумма генов, случайно находящихся в данный момент на данной территории? Получается, так. Почему же он тогда «русский»? Умом сего не понять.

Авторы очень стараются нам все разъяснить и разжевать, но только запутывают своими объяснениями дело.

Они, например, формулируют: «Генофонд определяется концентрацией генов в определенном историческом ареале» (10). Чьих генов? Чей генофонд? Непонятно. Выходит, по правде говоря, какая-то ерунда: генофонд ареала… Но тут уж, простите, попытка «сложить метры с килограммами»: приписать биологию к географии. Как если бы нам было интересно изучать ареал, а не этнос! Но возлюбленный авторами «ареал» не есть форма жизни и не способен обладать генофондом. Сам по себе он никому не интересен.

Увы, это не случайная оговорка, в другом месте мы натолкнемся на тезис еще покруче: «Русский генофонд входит в состав Восточной Европы, та в свою очередь — в состав Северной Евразии…» (30). Но биология не может входит в географию и наоборот[620]. Разве можно утверждать: «Волга впадает в русский народ»?! А ведь это то же самое…

Снова и снова открещиваются авторы от мысли, что этнос может определяться по биологическим критериям, по генам, в частности: «Анализируя “исконный ареал”, мы никогда не говорим об “исконно русском генофонде”, об “исконно русских” генах» (10).

Возникает вопрос: с какого момента и почему, в таком случае, генофонд на данной территории следует считать русским? И что здесь было до этого момента, какой генофонд? И как он вдруг стал русским, если не был таковым изначально, если «исконно русского генофонда» нет, как нас уверяют, в природе?

Перед нами новое противоречие: авторы определяли русские популяции, подлежащие исследованию по сумме антропологических признаков, исходя из понятия «исконного ареала» (287). А надо бы — ровно наоборот: определять исконный ареал по границе расселения популяций, объединенных суммой антропологических признаков. Где расселена антропологическая общность — там, стало быть, и есть ее исконный ареал.

Исконный, разумеется, относительно: он становится таковым с момента окончания заселения. Исконность зависит от фактора времени[621]. Территория Киевской Руси стала для русских исконной к XIII веку, Московского государства — к XV, а вся Россия — только в XIX веке. Но сегодня она для нас уже вся (за небольшими исключениями) — исконная, в т. ч., без всякого сомнения, Сибирь и Дальний Восток.

Но вот сомнение еще каверзнее: если в одном и том же ареале брать срезы разных эпох, то совсем не обязательно перед нами предстанет история одного генофонда. На определенном этапе, если подмес другой расы или этноса слишком велик, происходит качественный скачок, диалектический переход количества в качество. Сегодня перед нами один генофонд и, соответственно, этнос, глядь — завтра тут уже другой генофонд и, соответственно, этнос. Он может по недоразумению носить прежний этноним (греки — яркий пример), но этнос-то уже другой. И хорошо, если только этнос, а ведь может быть и расовая рокировка: один расовый тип исчезает, другой приходит ему на смену. Как это произошло в «ареале» нынешних Таджикистана, Узбекистана, Казахстана, некогда полностью европеоидных.

Как видим, неизменность ареала не гарантирует исследователю аутентичность изучаемого генофонда, который сегодня, допустим, заслуживает названия «русский», а завтра может и перестать. И где тогда прикажете искать народ, имеющий право так называться?

Во-вторых, не вызывают доверия критерии исконности, примененные авторами к избранному ареалу. Они спорны.

Авторы поясняют свой выбор ареала — Русской равнины — тем, что это-де исконный ареал русского народа. «”Исконный” ареал — это та территория, где популяция исторически сформировалась. Иными словами — где сложился её генофонд. Впоследствии ареал может расширяться или сжиматься, но для понимания истории генофонда (то есть того, как сформировался генофонд до своего расширения на другие территории) важно изучать в первую очередь “исконный” ареал» (24).

Они призывают в обоснование своего выбора историю: «Особо подчеркнем — исторический, ”исконный” ареал задан вовсе не генетикой! Нет, он определен историческими науками, науками о прошлом. Именно они определяют, в каких пределах и на каких землях сложился русский народ» (10).

Пусть так, согласимся с этим. Но дальнейшая конкретика не может удовлетворять. Исконный ареал должен по определению: во-первых, включать в себя ВСЕ земли, на которых данный народ сложился, а во-вторых, не включать в себя земли, на которых он не сложился, а появился — уже сложившимся. Авторы нарушили оба эти принципа[622].

Балановские поясняют: «Для русского генофонда таким “исконным” ареалом можно считать территорию Московского государства до начала присоединения им земель с неславянским населением» (24).

Возникают вопросы:

Во-первых, знают ли авторы историю Московского государства? Историю русской колонизации[623]? Новгородские земли, Северо-Восток и Поволжье всегда были заселены нерусскими. Но Новгород присоединял их с X века, когда еще никакого Московского государства не было (да и до основания Новгорода русские шли на финский Север). Владимир, Ростов, Тверь, Вятка — также… Все эти земли вошли в состав Московского царства уже к концу XV века. Московское царство изначально было этнически сложносоставным, полиэтническим, при существенном численном перевесе славянорусов, всегда остававшихся единственным государствообразующим народом, инициировавшим создание и расширение Руси;

Во-вторых, уж если ориентироваться на историю, то почему исконным для русского генофонда надо считать Московскую, а не Киевскую Русь? Ведь основной этап славянской экспансии на земли Киевской Руси произошел уже к Х веку, на Севере и на Юге во всяком случае, да и в центре, в основном, тоже. В течение трех веков столицей русской земли, центром, вокруг которого активно формировался русский этнос, был все-таки Киев, а не какая-то иная точка на карте. Впрочем, уже и тогда присоединение неславянских земель шло полным ходом, как минимум от Рюрика, призванного двумя славянскими и тремя (!) финскими племенами! А то и раньше, если судить по археологии.

А вот Кубань, попавшая в исследование Балановских, никогда к исконным русским землям не относилась[624];

В-третьих, сомнительно даже, что и вся территория Киевской Руси может быть зачислена в категорию «исконной». Разве не исключительно территория первоначального расселения летописных племен должна быть признана за таковую? Уж что может быть исконней! Тем более, что как выяснили сами Балановские, именно этот-то ареал (западная часть той территории, которую записали в «исконную» наши авторы) и хранит наибольшее генетическое своеобразие, роднящее его население как с летописными племенами прошлого, так и с современными белорусами и украинцами (81)[625].

Почему авторы пожертвовали этой существенной генетической близостью при определении как исконного ареала, так и вообще русской популяции, и предпочли ей менее существенную близость с ассимилированными финнами? Кто из здравомыслящих русских воспринимает финнов как братьев, да еще вместо белорусов или украинцев? Кто согласится признать финнов вторым государствообразующим этносом Руси?

Как ни крути, а к самым исконным русским территориям относятся многие земли нынешней Украины, Белоруссии и Прибалтики. Почему же Балановские их не взяли ради объективности и полноты исследования? И кстати, если генетически русские и белорусы — практически одно (как это неопровержимо доказывают сами авторы), то почему их исследуют порознь, почему искусственно разделяют друг от друга? Уж если обязались брать русский исконный ареал — так и возьмите исконный, не сдвигая его резко на восток!

Ответ Балановских повергает в шок поклонника научной честности: «Чтобы не потакать геополитическим спекуляциям, нам пришлось “обрезать” надежно изученный ареал русского народа по современной политической границе России» (153).

Ничего себе аргумент! Вот так критерий исконности! Вот так ученые!

Разве можно так?!

Попытка Балановских взойти на Олимп от грешной Земли явно не удалась. Казалось бы, какое ученому дело до политики?! Но это не так, конечно. Нельзя ставить политику в оппозицию к науке, как алхимию к химии, астрологию к астрономии, шаманство — к медицине и т. д. Подлинная политика — это синтез наук: биологии, истории, культурологии, психологии, экономики и др. Поэтому настоящему ученому лучше бы иметь научно выверенную до последней мелочи политическую позицию. Но уж если таковой нет, то не следует ли закрыть глаза на внеположные исследованию обстоятельства и честно придерживаться объективных методов и полных данных чистой науки?!

Ученый должен понимать: не хочешь потакать одним политикам (и политиканам) вольно, сознательно — будешь потакать другим невольно, в меру своего непонимания. В стороне остаться не удастся в любом случае. Небрежное, свысока, «олимпийское» отношение Балановских к политике оказало дурную услугу им как ученым и русским как народу. Ибо авторы хотели бы, но не могут быть вне политики и потому вторгаются в нее неуклюже. Увы! Они таки пошли на поводу у политических спекулянтов, притом жестко антирусских, приравняв политическую границу к генетической, этнической! (Хотя сами против этого предостерегали.) И тем самым фактически опротестовали статус русских как разделенной нации и их естественное право на воссоединение…

Голос Балановских-политиков, к счастью, стоит немного. Но в результате этой их манипуляции пострадала наука, они изуродовали, «обрезали» не ареал, а истину. А поскольку голос Балановских-ученых, напротив, стоит немало, их книжка льет воду на мельницу украинских и прибалтийских националистов и русофобов. А что хуже всего — ставит интеллектуальное препятствие на пути воссоединения русских с белорусами, русских России — с русскими Украины, Казахстана, Эстонии, Латвии. Такова пагубная политическая проекция научной непринципиальности и предвзятости.

Нехорошо.

* * *

Мои недоумения по поводу «философии ареала» Балановских на этом не заканчиваются, но уже относятся к другим, не только русским ареалам, назначенным ими к рассмотрению. Отчасти об этом придется говорить в следующей главке, специально посвященной проблеме популяции, но кое-что необходимо сказать уже сейчас. Главная претензия — та же: в рассмотрение берется не ареал генофонда, а генофонд ареала.

Несколько смешивая, по обыкновению, биологию с географией, Балановские оперируют понятием «ойкумены», традиционно, от древних эллинов, географическим и цивилизационным, — как биологическим, популяционным. И пишут: «Ойкумена — это уже самый высокий уровень для популяций человека. Человечество представляет единый вид и является той самой большой “матрешкой”, в которую вложены все остальные» (93).

Против такого взгляда необходимо возразить. Из того, что при создании всего человечества, всех рас и народов использовался в разных сочетаниях один и тот же набор генов в разных комбинациях — еще не следует их родственная связь и/или восхождение к общим предкам. Попробуйте заменить в такой гипотезе слово «ген» на слово «химический элемент» или «атом» (а ведь все мы, безусловно, сделаны из одинаковых атомов) и абсурдность ее станет очевидной.

С тех недавних пор, как генетику Сванте Паабо удалось неопровержимо доказать, что неандерталец не является предком кроманьонца, вся эволюционная цепочка происхождения человека, заучивавшаяся нами в школах, полетела ко всем чертям. Теории моногенизма (происхождения всего человечества в одном месте от одних предков) был нанесен смертельный удар, а полигенисты заслуженно торжествуют. Самая большая реальная «матрешка» отныне — раса.

Балановские, как видим, не учитывают названное обстоятельство, оставаясь на позициях моногенизма («все народы от века друг другу сродни»). Что плохо сказывается как на выборе ареала исследований, так и на трактовке результатов.

Так, очередной любимой игрушкой авторов оказывается такая «ойкумена» и такой «генофонд», как «Северная Евразия». Которая, как мы убедимся, и не ойкумена, и не генофонд. Модный у политических спекулянтов, которых так опасаются Балановские, топоним «Евразия» вообще, на мой взгляд, имеет крайне ограниченное применение. Представление о Евразии согласуется вполне лишь с геологией, уже только кое-как с географией (и то физической, но не политической), а уж с расологией, антропологией, историей, политологией, культурологией — вообще никак не согласуется!

Балановские интригуют нас: «В результате специально проведенного анализа генофондов народов всего мира, мы можем сегодня утверждать, что именно генофонд Северной Евразии (основную часть которого составляет Россия) сохраняет в себе максимум характеристик общечеловеческого генофонда. Такого сходства с генофондом человечества нет ни в одном другом генофонде коренного населения мира. Если основываться только на этих свойствах и на минуту забыть, о сколь северной окраине ойкумены идет речь, то можно было бы подумать, что мы имеем дело с некой самой центрально расположенной частью мировой суши или же с прародиной человечества. Но поскольку первое предположение неверно, а второе невероятно (?), то тем самым мы стоим перед самой настоящей загадкой, представляющей серьезную научную проблему» (17). На с. 369–372 они прямо отождествляют Северную Евразию с «бывшим СССР» и подтверждают свой вывод: «Наиболее близок к мировому “генетическому центру” генофонд Северной Евразии» (370).

Ну и что? О чем это говорит? СССР — «модель мира»? Мерси за честь, а толку-то что?! Ведь такое генетическое разнообразие характеризует вовсе не некий единый «генофонд Северной Евразии», не существующий на самом деле: вместо него налицо салат из генофондов разного этнического и расового происхождения, упакованных в одну политгеографическую оболочку Советского Союза, который, кстати, не случайно распался именно по этнополитическим границам.

Если в одну емкость вы вывалили вместе селедку, шампанское, духи и елочные игрушки, а потом перемешали — разве это все составляет единство? Разве что в смысле оригинального новогоднего подарка. Но произвольность, необязательность такого «подарка» бросается в глаза. И вообще, границы емкости — это еще не «единство»!

* * *

Подытожу. Подходить к фактам, обнаруженным Балановскими, с их установками нельзя. А то выводы будут: а) ложными, б) не поддающимися рациональной трактовке.

Во-первых, непонятно, как можно замыкать некий якобы единый генофонд в ойкумену типа «Северная Евразия» (географически совпадающую с СССР, где и проводились полевые исследования)? Генофонд не может быть замкнут в границах политической географии, в границах некоей страны. В противном случае чей же это будет генофонд, какого этноса, какой расы?

То, что попадает в оптику Балановских, именуется не иначе как «население Советского Союза». И все! Тут нет ничего этнического, ничего расового. Если, конечно, не считать за этнос такую фикцию, как светлой памяти «советский народ» — фантом из фантомов, не проживший и полвека.

Перед нами — искусственное, вымышленное единство. Пресловутый генофонд ареала. Поэтому мозаичность «генофонда Северной Евразии», на которую упирают авторы (253), на деле ни о чем не говорит, поскольку ареал выбран произвольно и неправильно, а сам подобный «генофонд» — классическое «воображаемое сообщество» по Бенедикту Андерсону. Вроде пассажиров вагона метро, генофонд которого никому не придет в голову изучать, хотя ареал налицо.

Такая псевдоцельность ничем, кроме случайных границ, не скреплена. Никакого обобщающего значения ее исследование дать не может в принципе: ведь сюда попадают и европеоиды, и монголоиды, и метисы. Не может простая сумма генов Северной Евразии (то бишь СССР) почитаться за какой-то единый генофонд, тем более если мы признаем, что «по уровню общего разнообразия этот генофонд занимает первое место в мире»! Исследовать эту сумму — только время терять.

Эту свою понятийно-методологическую дикость авторы никак не объяснили. Точнее, привели мелким шрифтом такое объяснение, которое заставило меня до боли им посочувствовать, но… не оправдать:

«Для советских генетиков Северная Евразия вынужденно становилась всей ойкуменой. Влияния государственной идеологии на науку было невозможно избежать. Например, в компьютерные картографические программы граница СССР была «зашита» так же прочно, как очертания континентов… “Железный занавес” — государственная граница СССР — действительно воспринималась тогда как граница осязаемого мира, граница “местной” ойкумены» (246).

Что ж, мы все родом из СССР, но, простите, прошло уже 20 лет с его кончины; кажется, было время избавиться от издержек политического диктата. А если авторы этого не сделали, чем их извинить? Не есть ли это та самая политическая спекуляция, которой они так старались избежать?

Самое плачевное, что авторы открыто возводят свой произвол в принцип и метод, провозглашая: «Выделение регионов целиком подвластно произволу (таланту, научной интуиции) исследователя» (93)!

Результат этого принципа налицо.

Во-вторых, стоит только «расшить» границы СССР — и загадка, обескуражившая Балановских, просто исчезает. Надо взглянуть на генофонды именно поверх границ, в первую очередь с Китаем и Монголией.

Тогда-то и обнаружится тотчас же, что естественные границы у генофондов есть, но они называются не Северная Евразия, не СССР, не Китай или Монголия, а «раса монголоидов» и «раса европеоидов». Не политическую, а этнографическую (в расовом ключе) карту мира следует иметь в виду при таких исследованиях[626].

Сами авторы это признают опять же мелким шрифтом, между строк, стыдливо и робко. Они пишут: «Генофонд Северной Евразии с самых древних эпох своего существования состоит из двух взаимодействующих и взаимопроникающих субгенофондов. Думается, мы не погрешим против истины, если — на правах правдоподобной гипотезы — соотнесем эти субгенофонды с европеоидной и монголоидной расами: эта гипотеза уже нашла подтверждение в анализе антропологических данных о населении и Восточной Европы, и предварительных данных о Северной Евразии» (253).

Замечательное, честное признание, только неясно одно. Зачем говорить о каких-то «субгенофондах» внутри мифического «генофонда Северной Евразии», когда речь на деле идет просто-напросто о двух принципиально разных расовых генофондах, сошедшихся навстречу друг другу на указанной территории?! Европеоидный и монголоидный генофонды самостоятельны по своему происхождению и генетическому наполнению, они самодостаточны и не являются структурными подразделениями никакой более высокоорганизованной общности: это ясно, как божий день, любому непредвзятому наблюдателю. Да, они взаимодействуют и даже взаимопроникают — ну и что?! У гибридов бывает плодовитое потомство, это давно доказано натуралистами[627].

На самом деле наблюдения Балановских (особенно хорошо они понятны на картах, о которых речь впереди) есть важный довод в пользу не признаваемого ими полигенизма: мы отчетливо видим далеко разнесенные центры расогенеза и обширную зону разной степени метисации между ними. Именно тут и лежит разгадка того, что показалось авторам загадкой. Но для того, чтобы увидеть ее, надо отвернуться от генофонда ареала и повернуться к ареалу генофонда!

Да, бывший СССР есть именно прародина, но только не всего человечества, этой фикции, а лишь расы европеоидов: здесь лежит эпицентр ее расогенеза. А рядом, в Монголии и Китае — эпицентр расогенеза монголоидов. Вот и весь секрет.

В-третьих. Игры с географией довели Балановских до очень сомнительных утверждений. Увлекшись фикцией единого «генофонда Северной Евразии» (или будучи принуждены к тому советской цензурой), они изобрели еще и такие новации, как «европейский этнос» и «сибирский этнос». Что тут скажешь?

Прежде всего: таких этносов никогда не было, нет и быть не может, поскольку в том же «европейском этносе» присутствуют и кельты, и германцы, и славяне, и финны, и кавкасионцы, и баски, и корсиканцы и прочие настоящие отдельные этносы и суперэтносы. Какой же может быть «суммарный этнос»?! Это лишь салат из этносов, как и в пресловутой «ойкумене». Европейским этносом можно было бы назвать только такой этнос, в котором вся эта смесь перемешалась, гибридизировалась до степени однородности, как перемешались в латиносах-метисах индейцы, негры, испанцы и/или португальцы. Латиноамериканский этнос реально существует, европейский — нет.

Что до «сибирского этноса», то тут маседуан еще покруче европейского. Если судить по генетическим расстояниям не только между разными народами, но и между разными популяциями отдельных сибирских народов (по данным Балановских), ни о какой этнической «сибирской» цельности не может быть и речи.

Но у меня возникает и вовсе нехорошая политическая ассоциация.

Некогда в ведомстве министра Третьего Рейха по делам оккупированных территорий Альфреда Розенберга работал начальник отдела колонизации Ветцель. Ему было поручено подправить в соответствии со своей компетенцией план «Ост», вчерне сделанный ведомством Гиммлера (СС). Одной из навязчивых идей Ветцеля был якобы автохтонный «сибирский народ», который предлагалось искусственно культивировать. Ветцель писал: «Мы должны также стремиться всячески усиливать сибирские народы, чтобы не допустить укрепления русских. Сибиряки должны чувствовать себя народом с собственной культурой».

К сожалению, мы уже дожили до того, что эта идея, выношенная гитлеровцами, находит своих адептов не только у реальных сибирских автохтонов, но и в русской Сибири, «обиженной» на Москву, на центральную власть. Исконно русские люди, отлично знающие свои русские по всем линиям корни, кокетливо предпочитают именоваться сибиряками, а не русскими, словно не понимая опасности этой игры.

А игра эта для нас, русских, опасна — и смертельно. Кто бы мог сто лет назад предположить, что малороссы когда-нибудь решительно отмежуются от русского суперэтноса, отрекутся от общерусского корня! Но ведь сегодня это реальность. К аналогичной реальности могущественные силы сегодня всячески подталкивают и белорусов, и казаков, и поморов, и семейских Алтая, и старожилов Магаданской области, и кержаков, и другие русские субэтносы. А теперь еще и сибиряков в целом.

Нужно ли разъяснять, что за всем этим стоят планы всемирных стратегов по расчленению России? Многим в этом мире очень хотелось бы, чтобы русские и впрямь замкнулись в границах Московского царства.

Понятно ли, в какую игру втянулись Балановские со своим «сибирским этносом»? В устах авторитетных ученых даже пустая оговорка может сыграть зловещую роль.

И здесь уместно снова вернуться к выбору Балановскими «ареала генофонда».

Балановские жестко констатируют: «Русский генофонд… в двучленной структуре генофонда Северной Евразии… целиком относится к его западной половине… остается на территории западного, европейского субгенофонда, не заходя не только в восточную, но и в переходную зону».

Как прикажете понимать это утверждение?

Если здесь речь о несмешении русских с каким-либо монголоидным субстратом, то тут все ясно и верно. Но если речь о географическом расселении русских, об их повсеместной идентичности — то нет. Ведь мы, русские, согласно переписям, имеем статистическое большинство и на Урале, и в Сибири, и на Дальнем Востоке. Да и антропологи то же говорят: русские антропологически едины по обе стороны Урала. Русский — он и в Африке русский.

Можно понять так, что Балановские своим утверждением ставят под сомнение этот тезис. Не хотят ли они сказать, что на деле там, за Уралом, — сплошь генетические ассимилянты? Не вполне русские?

В сочетании с их фактическим отказом изучать русский генофонд за пределами Московского государства, а также с их сомнениями в том, что за пределами «исконного ареала» русские являются коренным народом, а не колонизаторами (283), авторы объективно работают на идею дальнейшего расчленения русского народа на «настоящих» русских, проживающих в пределах оного ареала, и различные модификации типа «сибиряков».

Это не только научно неверная, но и очень вредная, опасная идея с точки зрения пропаганды и укрепления этнического единства русского народа, являющегося сегодня единственной скрепой, предохраняющей пока Россию от трагической судьбы распавшегося СССР.

Вот к чему привела авторов подмена ареала генофонда — генофондом ареала.