5.2. Каста, класс, этнос

Бытует мнение, что первоначальное разделение общества на страты (касты, классы и т. д.) возникает по пословице: кто первым встал, да палку взял — тот и капрал[415]. И сие-де в какой-то мере справедливо. А затем-де за потомством верхних классов господствующее положение удерживается лишь с помощью насилия, и вот сие уже — несправедливо и должно быть изменено. Так ли это?

Этнос — биологическое понятие, и в доклассовом обществе он живет по законам не социума, а популяции. Но дело все в том, что уже сама биология закладывает и предвосхищает деление популяции на касты, в которых социальное положение начинает наследоваться. Так, у макаков и других обезьян дети высокоранговых особей сами автоматически становятся высокоранговыми (наследование, правда, идет лишь по материнской линии). «Наследование рангов носит, по всей видимости, экстрагенетический характер и может рассматриваться как социальная традиция», — комментируют этот весьма знаменательный факт исследователи[416].

Иными словами, социальная элита — всегда есть в то же время и биосоциальная элита. И эта элита тяготеет к форме касты[417] не по злоумышлению, а по самой своей сущности. Таков закон природы. Человеческое общество, даже самое первобытное не было обществом равных. «Оно могло быть построено и было построено по иерархическому принципу» (Дольник).

Что естественно — то не грешно. В свете сказанного представляется глубоко закономерной, а значит моральной, полная аналогия между делением популяции на четыре подгруппы — и древней общественной системой Индии. Ведь там первоначально также существовало всего четыре соприродные популяциям касты — «варны»: брахманы (жрецы, ученые, судьи-законоведы, словом — духовные лидеры), кшатрии (вожди, воинские и административные начальники, взиматели налогов, распорядители рабов), вайшьи (от слова «виш» — племя, народ, то есть демос, рядовые соплеменники, занятые крестьянским или ремесленным трудом, торговлей и ростовщичеством) и шудры (слуги общины, чернорабочие, неимущие)[418].

В «Законах Ману» об этом сказано так: «…А для сохранения всей этой вселенной он, пресветлый, для рожденных от уст, рук, бедер и ступней установил особые занятия. Обучение, изучение Веды, жертвоприношение для себя и жертвоприношение для других, раздачу и получение милостыни он установил для брахманов[419]. Охрану подданных, раздачу милостыни, жертвоприношение, изучение Веды и неприверженность к мирским утехам он указал для кшатрия. Пастьбу скота и также раздачу милостыни, жертвоприношение, изучение Веды, торговлю, ростовщичество и земледелие — для вайшия. Но только одно занятие Владыка указал для шудры — служение этим варнам со смирением» (Гл. 1, ст. 87–91).

Из четырех варн первые три (их совокупно именуют «дваждырожденными», т. к. они рождаются не только физически, но и духовно, проходя особый обряд посвящения) возникли, что очень важно отметить, у индоариев еще в первобытнообщинную эру.

Индоарии, как мы помним, явились на Индостан в середине 2 тысячелетия до н. э. — еще до разделения своего общества на классы и возникновения рабовладельческой цивилизации. И лишь в ходе становления рабовладения возникла четвертая варна. Причем возникла она самым естественным из всех возможных образом: складываясь первоначально из покоренных племен дравидийской негроидной субрасы, оказавшихся на пути арийских завоевателей[420]. Об этом красноречиво свидетельствуют древние тексты, где в дхармасутрах шудры часто противопоставляются как бы по этническому признаку именно ариям, которым запрещалось сожительство с шудрянкой, как и с любой неарийкой, а тем более с женщиной черной расы. Лишь много позже в касту шудр влилось пополнение из кабальных должников-индоариев[421].

Помимо основных четырех варн, индийское общество состояло еще из обширного контингента внекастовых, отверженных, вовсе бесправных людей, «низкорожденных», «неариев», т. н. ачхутов — неприкасаемых. Сегодня к таким в Индии относится каждый шестой индус. Их удел — труд самый тяжелый и грязный (нечистый также в сакральном смысле), которым гнушаются даже всеобщие слуги — шудры. Они убирают помойки, выгребные ямы и скотобойни, чистят канализацию, переносят трупы и т. д. Им не разрешено пользоваться общим краном питьевой воды, питаться в точках общепита, жить в гостиницах для всех, им ничего нельзя передавать из рук в руки (следует бросать передаваемое на землю), они не должны даже касаться своей тенью кастовых индусов, а к поясу сзади они должны подвязывать ветки, заметая за собой следы, дабы их не коснулась стопа первых четырех каст, и т. д.

Неприкасаемые — «титул» как наследуемый, так и приобретаемый в результате неблагородного, неправильного зачатия. В частности, самые низкородные, отверженные из отверженных, чандала, — это дети, которых брахманка (высшая каста) родила от шудры (низшая каста)[422]. Немногим выше стоят и другие «социальные гибриды», которых насчитывается довольно много, ведь «они затем порождают от женщин друг друга многих отверженных, — еще более порочных и презренных. Действуя в обратном порядке, отверженные порождают еще более отверженных, низкие — [еще более] низких по качеству»[423].

Но самое интересное, что многие из названий, закрепленных за различными разновидностями (джати) неприкасаемых[424], являются точными этнонимами ряда племен и народностей Индии, имеющих, в основном, неарийское происхождение: авантья, малла, личчхиви, кхаса, нишада, магадха, вайдеха, чандала, дравида и др. Это зримо воскрешает перед нами прошлое: индоарии, некогда успешно покорившие и колонизировавшие весь Индостан, обратили местное иноэтничное население в рабов, в низшие сословия и касты. И с помощью уникальной религии сумели примирить их с данным фактом. Что наилучшим образом соответствует логике как этнической войны, так и рабовладения.

Хотя древнеиндийское общество к тому времени уже знало рабовладение, но в его законодательстве отсутствует отчетливое противопоставление свободных и рабов: право всецело сосредоточено только на сложных взаимоотношениях каст, а вовсе не на антагонизме классов. Древние индоарии четко и безошибочно расставили в общественном сознании нужные акценты, опередив весь мир в самом важном деле социального конструирования. «Законы Ману» не только увековечили разделение населения на варны, но и детально регламентировали поведение как внутри варн, так и между варнами, направив все усилия на их несмешение[425].

Индоарии — самое восхитительное и поучительное исключение в семье народов мира, счастливые первооткрыватели идеального общественного устройства, без насилия поддерживающего социальную гармонию, полностью исключающего социальные потрясения и революции. Прочность и долговечность этого устройства оказалась поразительно велика — вплоть до настоящего времени (я был в Индии и свидетельствую идеальность индусов как жизнерадостной, гармоничной, миролюбивой, высоконравственной и творческой нации).

Секрет этой прочности — в строгом следовании природе человека. Ведь касты соответствуют естественному разделению труда, вытекающему из ролевой ангажированности членов общины. А эта ангажированность естественным же образом детерминирована биологически. Ни у одного другого народа мира мы не видим больше столь мудрого и предусмотрительного закрепления естественных страт с помощью утонченных и совершенных норм религии и закона. Благодаря этому давно, но вовремя открытому социальному ноу-хау индусский этнос оказался столь жизнестоек в тысячелетиях и по заслугам ожидает сегодня великого будущего. В отличие от всех других стран, Индию не сотрясали и не сотрясают социальные катаклизмы, не раздирает классовая борьба. Ее население, по опросам, в целом довольно своей жизнью и продолжает мощно плодится и размножаться, хотя такой нищеты, как на улицах Калькутты и Бомбея, я никак не мог бы себе даже вообразить…

В разное время касты возникали и в других странах, но не в столь совершенном виде — лишь как отдельное явление, а не как всеобщий принцип общественного и государственного организма, не как полностью морально и философски оправданное мироустройство. Так, в Древнем Египте существовала каста жрецов, но она не была ни закрытой, ни эндогамной, поскольку все жрецы одновременно являлись государственными чиновниками. В древнеиранском обществе, когда-то составлявшем с будущими индоариями одно целое, предположительно существовало три сословия: жрецы, воины и крестьяне. Это сильно напоминает первоначальное общественное устройство индоариев, но мы не можем утверждать, что у иранцев сословия были замкнутыми и эндогамными, как у тех. В позднесасанидском Иране общественное разделение приняло официальный характер, рассортировав население на четыре классических разряда: жрецы, воинская знать, чиновники и налогоплательщики (т. е. все остальные). Были свои сословия и классы и в Древней Греции, и в Древнем Риме, и в Древнем Китае. Я уж не говорю о странах более поздних эпох с феодальным, тем более — капиталистическим укладом.

Но все это не были варны-касты, они не были санкционированы свыше с помощью единой, общей для всех варн религии, они не были закрыты и эндогамны в надлежащей степени, они оставляли лазейки и надежды для вертикальной социодинамики («социальные лифты») даже для рабов. Это, кстати, всегда кончалось плохо. Что вполне естественно.

А в христианских странах, где восторжествовала идея равенства всех людей перед Богом, все восстания и революции черпали опору именно в религиозных текстах, что совершенно невозможно в индуизме.

Вот характернейшая цитата из речей руководителя самого первого в Европе крестьянского восстания: «Люди добрые! Плохо живется в Англии, и лучше не будет до тех пор, пока не установится общность имущества, пока будут господа и подданные, пока все не будут равны. По какому праву те, кого называют господами, обладают властью над нами? За какие заслуги им принадлежит это право? Почему они держат нас в рабстве? Если мы происходим от одного отца и одной матери — Адама и Евы, то как они могут утверждать и доказывать, что у них больше прав, чем у нас? Может, потому, что мы трудимся и производим то, что они пожирают? Они ходят в бархате, в пурпурных и меховых одеждах, а мы одеваемся в грубые одежды. У них вино, отборная еда и белый хлеб, а мы кормимся ржаным хлебом, соломой, отрубями и пьем воду. А ведь всей своей роскошью они обязаны нашему труду. Они считают нас своими слугами и наказывают нас, если мы не выполняем их приказов»[426].

Знаменитый вопрос «когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был тогда господином?» веками смущал умы христианской паствы и толкал ее на путь классовых войн. Страдали от них и страны ислама, концепция которого также не свободна от заразной лжи эгалитаризма, хотя в меньшей степени.

Ложные стихийные (как в античном мире), или христианские, или мусульманские представления о равенстве людей, о «социальной справедливости» постоянно провоцировали борьбу низов за свои «права». И в результате — все эти страны рано или поздно были сотрясаемы, а то и сокрушаемы грандиозными восстаниями низших классов, сопровождающимися гекатомбами жертв и чудовищными разрушениями культуры. Вспомним восстания илотов в Греции, рабов в Египте и Риме, китайских «желтых повязок», хариджитов (VII–VIII в.) и нуккаритов (Х в.) в арабском халифате, иранских бабидов, Бабека в Азербайджане, Баба Исхака в государстве Сельджукидов и мн. др., вплоть до крестьянской войны в Германии XVI века, Иранской революции 1905–1911 гг., Великой Французской революции и самого ужасного — большевицкого переворота в России!

Индия счастливо обошлась без подобных огорчений. Эгалитаризм по своей сути есть пережиток первобытной общины, но индоариям удалось его с успехом преодолеть. Здесь были войны феодальные, национально-освободительные и др., но классовых войн не было никогда и быть не могло. Ведь каждый индус с рождения знал: шудра не должен накапливать богатство, даже имея возможность сделать это, иначе он совершит притеснение брахманов и тем отяготит свою карму, лишится возможности повысить свой ранг в следующей жизни.

Особенность кастового общества и его преимущество перед классовым состоит в том, что в нем в принципе отсутствует возможность вертикальных перемещений вверх мужской особи и его мужского потомства[427]. Родившийся брахманом или шудрой таковым и умрет. Сын брахмана будет брахманом, сын шудры — шудрой. Понизить касту ребенка можно, если сойтись с представителем иной варны. Но оказаться в высшей варне человек может только в будущем рождении, если достойно проживет отпущенную ему в низшей варне жизнь, исполнит свою дхарму и приобретет заслугу. Главное содержание основополагающих «Законов Ману» состоит именно в закреплении кастовых границ во всей их нерушимости.

Но весь волшебный секрет этих законов в том, что границы варн были незыблемы и даже неоспоримы именно из-за их абсолютной духовности. Индусы — едва ли не единственное общество, где ценз определялся не имуществом, а интеллектом…

Деление индийского общества на варны было мудрым и прогрессивным еще и потому, что обеспечивало для всей нации разумное разделение труда в полном соответствии с неизменяемой генетической предрасположенностью. Границы варн естественно-биологическим образом отделили труд физический от умственного, материальный от духовного, производительный от управленческого. Инициатива, исходящая от высших варн, априори имела высший ранг, что опять-таки соответствует природе живых существ. Ибо даже в обезьяньем стаде пример, поданный высокоранговой особью, будет скорее подхвачен, развит и усвоен, чем такой же пример, но поданный особью низкого ранга[428]. Авторитет имеет значение, когда под ним чувствуется биологическое обеспечение, прирожденное превосходство.

Кто-то наверняка скажет, что запрет на перемещение по общественной вертикали перекрывал путь наверх для творческих сил из низших варн («из народа») и тем тормозил всяческий прогресс. На это я возражу, что идеальных обществ не бывает, и у индийской системы были свои недостатки, о которых будет сказано в другом разделе, но суть их совсем в ином. А что касается блокирования талантов из низов, происходившего, якобы, в индийском обществе, то биология отметает эти опасения, ведь концентрация талантов всего выше именно в тех стратах, которые относятся к биологически высокоранговым[429]. И колоссальная культура, созданная кастовой нацией индусов, настолько важна и значительна для всего мира, что подозревать ее в какой-то недостаточности, несостоятельности не приходится. Отсутствие «вертикальных перемещений», «социальных лифтов» вовсе не привело индусов к культурному ничтожеству. Так что цена, заплаченная за три с половиной тысячелетия спокойной жизни[430], явно не слишком велика.

Социальная стабильность Индии — недостижимая мечта для народов, не сумевших обуздать борьбу классов самой прочной в мире уздой — уздой религии и морали. Нам, русским, до сих пор не преодолевшим катастрофические последствия 1917 года, это особенно понятно.

Класс — не каста и тем более не варна. В основе их различия — несовпадение генезиса того и другого по причине и следствию. Останусь верен принципу изучать явление ad оvо и проведу краткое сравнение.

Касты восходят к объективной роли и месту особи в общности, они соответствуют естественному разделению труда, обусловленному биологически. На первый взгляд, генезис касты шудр, а также неприкасаемых говорит о другом, ведь первые шудры — покоренные индоариями племена. Однако эти племена, во-первых, биологически уступали индоариям и были по объективной причине отброшены ими на позиции, условно, омега-самцов. Во-вторых, они были не уничтожены под корень, как семь народов Палестины — древними евреями, а инкорпорированы в индусское общество, пусть и на правах всеобщей прислуги, что само по себе служило компенсацией. А в-третьих (и это самое главное!), шудры удерживались в своем положении не насилием, а убеждением, поскольку имели перспективу подняться до самых высот общества в последующих перерождениях, в чем никто не сомневался. Таким образом, конечная справедливость кастового общественного устройства, его нравственная непреодолимость была очевидна для всех каст сверху донизу.

Классы тоже были рождены в этнических войнах, когда побежденный этнос, вместо того, чтобы быть съеденным или просто уничтоженным, обращался в раба[431]. Но, в отличие от каст, классы, как о том говорилось выше, есть продукт не естественного, сообразного природе, расслоения общества, а жестокого насилия. (Природа этого насилия может быть разной, начиная от военного и вплоть до экономического принуждения.) Если деление на варны каждый шудра или неприкасаемый воспринимает как нечто изначальное и естественное и чает непременной компенсации в будущем рождении, то деление на классы воспринимается представителями низших классов как нечто насильственное и несправедливое, неестественное, причем без всякой последующей компенсации на земле (компенсация на небе, понятно, устраивает не всех). Это неизбежно вызывает резкий протест, принимающий различные формы, вплоть до саморазрушительных для этноса, для нации. И если деление этноса на касты способствует, как мы это видели выше, его устойчивости, процветанию и долголетию, то деление на классы этому противоречит и препятствует.

Здесь пора сделать очень важное обобщение.

Этнический и социальный принципы организации общества вообще, онтологически, противоречат один другому и один другого стремятся исключить. Это понятно: ведь в основе каждого из них лежит защита и поддержка только своего социума: либо своего этноса, либо своего класса. Классовую борьбу ведь не Маркс с Энгельсом выдумали, да и битву этносов и рас мы наблюдаем по крайней мере с тех пор, как кроманьонец насмерть сражался с неандертальцем. Недаром нередко в истории возникали «химеры», когда один этнос становился господствующим, эксплуататором, а другой (другие) — подчиненным, эксплуатируемым: франки и галлы, евреи и хазары, русь и славяне, испанцы и индейцы и т. д.

Противоречивость этнического и классового принципа общественной организации носит неизбывный, онтологический характер.

Классовая борьба способна взорвать национально однородное общество.

Битва этносов раздирает и тиранит страны, сумевшие погасить социальные конфликты.

Чтобы сплотить этнос, нужно заставить его забыть о классовом антагонизме.

Чтобы объединить класс, нужно заставить его забыть о существовании внутри него разных этносов с их порой противоречивыми интересами[432].

Если хочешь помешать национальному, этническому объединению — подведи контрмину классовой борьбы. Если хочешь не допустить гражданской, классовой войны — разогрей национальные конфликты. Национальное единство скрепляется борьбой с другими этносами; классовое — борьбой с другими классами.

Так и качается маятник человеческого единения: от социального к национальному и обратно. Чем дальше качнется в одну сторону, тем сильней откачнется в другую. Это диалектика истории. Она опасна и чревата великими потрясениями.

Чтобы не погибнуть, классовое общество должно стать кастовым. Иначе тело нации (люди физического труда) рано или поздно откажется кормить и обслуживать ее мозг и само устремится занять его место, не имея для того естественных оснований.

Зримый результат такого поворота — это сегодняшняя Европа, заселенная цветными туземцами, которых пригласили на роль нового «тела нации», ибо старое, природное тело отказалось-таки играть свою вековую роль. Но и это новое тело уже тоже бунтует: оно охотно ест, пьет и спит с автохтонками (весьма этим довольными), но делать черную работу уже не хочет! Обилие мусора на улицах Парижа заставляет спросить: зачем же завозили-запускали в страну цветных, если в столице все равно грязно? Афро-арабские «революционные» пригороды Парижа сегодня заселены вторым-третьим поколением иммигрантов, но эти поколения работать на новую родину и на коренных французов уже не желают, хотя требуют себе жизненного уровня не хуже автохтонов. И так всегда и везде поведут себя низшие классы любого цвета, если их заблаговременно не превратить в касту.

В этом — самая суть взаимозависимости этнического и социального.

Отсюда вытекает сверхзадача для разумного политика, любящего свой народ и заботящегося о нем: необходимо перевести неизбежное классовое деление общества — в кастовое, подведя под это деление не насилие или принуждение, а естественно-биологическую, идеологическую, а в идеале — и религиозную платформу. Технология такого перевода не слишком сложна.