Лекция 11. Локк и Юм о собственности — Юм о деньгах

138 Сегодня я приступаю к серии лекций, в ходе которых мы обсудим развитие классической экономической теории. Я кратко рассказал вам о становлении систематической экономической науки во Франции силами физиократов и обратил ваше внимание на труды Тюрго, который, по моему мнению, был во многом превосходной личностью. Сегодня мы займемся шотландскими философами.

В прошлый раз я сказал, что не стану рассказывать вам о жизни Давида Юма, героя нашей сегодняшней лекции, потому что вы, как образованные люди, должны быть знакомы с основными фактами его биографии. После занятия мне задали вопрос: где можно ознакомиться с этими фактами?

Я был несколько удивлен этим совершенно справедливым вопросом и ответил, что лучшая биография

Юма написана Мосснером (Mossner, 1954)- Но потом подумал, что книга Мосснера довольно длинна, и тем из вас, над кем нависают экзамены, Мосснер не по зубам. Тогда я порекомендовал всем прочесть короткую автобиографию, которую Юм написал накануне смерти, «Моя жизнь». Она начинается так:

«Человеку, который долго говорит о себе, трудно избежать тщеславия; поэтому я буду краток» (Hume,

1776, p. i; Юм, igg6a, с. 44)- И он действительно краток: его автобиография занимает всего восемь страниц.

Изучая творчество Юма, который не разработал собственной системы, хотя и думал о ней, я считаю, что правильно будет начать с его размышлений о собственности, а потом перейти к более аналитическим частям его эссе, в которых поднимаются экономические вопросы. Тогда мы должны вернуться к Локку. Я говорил, что замечания Локка о собственности мы отложим до тех пор, пока не начнем изучать

Юма. Я вновь воспользуюсь четвертым томом издания сочинений Локка, 1794 года издания. Та часть, к которой я хочу привлечь ваше внимание,—это второй из «Двух трактатов о правлении» (Locke, 1690;

Локк, 1988, с. 137~4°5)- Это одна из краеугольных работ в политической философии и политологии, великая апология принципов знаменитой бескровной революции i688 года.

В первом трактате Локк обращается к некоему зануде Филмеру, который приводил всевозможные цитаты из Священного Писания, чтобы опровергнуть точку зрения вигов, к которым принадлежал и

Локк. Вам необязательно читать этот трактат, если вы не занимаетесь политологией. Вторая книга трактата о правлении важна для нас, но я не уговариваю вас прочесть ее целиком. Кратко опишу взгляды Локка на собственность. Они изложены в пятой главе второго трактата о правлении. Если я оставлю книгу открытой, я завалю вас цитатами. Верный своему правилу освежать в памяти темы, о которых собираюсь говорить, сам я перечитал эту главу всего за полчаса и даже меньше, потому что меня постоянно отвлекали мои домашние.

Суть главы на первый взгляд заключается в обосновании института собственности через понятие труда. Бог дал землю всему человечеству, говорит Локк в первом абзаце (Локк, 1988, с. 276). Как же объясняется, что люди владеют отдельными частями этой земли? В ответ на это Локк разработал теорию, которая ближе к концу главы стала похожа на теорию собственности, основанную на труде.

Американский индеец, убивший оленя, имеет право на этого оленя (в дни Локка олени в Америке никому не принадлежали) — этот олень бродил по общей земле. Человек, собирающий плоды земли, например желуди, вправе оставить их себе. Но никто не имеет права ни на оленя, ни на желуди, если добывает их ради того, чтобы они испортились. Порча желудей, которых было запасено слишком много,—это общественно нежелательное явление; порча оленины также нежелательна. А как быть с землей? Вначале земли было так много, что нужно было только учесть вклад труда в произведенное благо. Однако тот, кто расчищал землю (Локк писал в конце XVIIвека, когда было много претендентов на земли Североамериканского континента) от деревьев, по мнению Локка, имел право оставить ее себе.

158

159

До этого момента Локк излагает трудовую теорию собственности. Он утверждает, что даже в развитых сообществах девять десятых основных товаров производится путем приложения труда к сырьевым материалам (ibid., p. 361; там же, с. 285). Однако затем он совершенно напрасно привлекает наше внимание к тому, что золото и серебро могут храниться не портясь (ibid., p. 365; там же, с. 290). Таким образом, говорит Локк (сторонник теории общественного договора, величайший из англоязычных авторов, писавших об этом), люди при молчаливом добровольном согласии и социальном договоре пришли к соглашению использовать деньги. Поэтому не может существовать возражений против накопления и использования денег для покупки земли. Мне это объяснение не кажется убедительным, но оно постоянно звучало в политическом дискурсе XVIII века, и вы должны его знать.

Теперь возьмем Юма. Юм развивает свои идеи о собственности в трактате «Исследования о принципах морали» (Hume, 1751; Юм, 19966, с. 178-314)) который сам он считал лучшей из своих книг. Конечно, наиболее знаменит из всего наследия Юма «Трактат о человеческой природе» (Hume, 1739~174°; К)м,

199ба, с. 54-655)» именно он позволяет мне называть Юма лучшим англоязычным философом. Сам же

Юм был крайне разочарован тем, как восприняли «Трактат» в обществе. Другие его труды были более популярны, в частности «Эссе о человеческом познании» и

(Hume, 1748; Юм, 19966, с. 4-144) весьма длинное «Исследование о принципах морали».

В «Исследовании о принципах морали», в третьем разделе, говорится о справедливости. Пусть вас не смущает, что Юм использует слово «справедливость». Под справедливостью он имеет в виду не наказание преступников. Не нужно думать, что если Юм говорит о справедливости применительно к собственности и договору, он забывает о том, что справедливость также означает преследование преступников по закону. И все же он использует слово «справедливость», и глава начинается так: «То, что справедливость полезна для общества и что, следовательно, по меньшей мере, часть ее достоинства должна проистекать из этого соображения, было бы излишне доказывать» (Hume, 175^ р-179! 19966, с.

189). Далее он говорит:

i6o

ЛЕКЦИЯ 1 1

То же, что общественная полезность есть единственный источник справедливости и что соображения о полезных следствиях этой добродетели являются единственным основанием ее достоинства,—суждение, более любопытное и важное, в большей мере заслуживает нашего исследования и изучения (ibid.; там же).

Кто читал «Исследование о принципах морали»? Никто? В таком случае цитаты из Юма будут для вас интеллектуальным наслаждением.

Юм развивает свой аргумент при помощи нескольких моделей. При этом он не называет их моделями в том претенциозном смысле, в котором мы, используя экономический жаргон, часто называем моделями совершенные банальности. Из первой модели Юма исключен дефицит:

,. N ь _ Допустим, что природа предоставила человеческому роду такое изобилие всех внешних удобств, что каждый индивид без неуверенности относительно последствий, заботы или усердия с нашей стороны находит себя полностью обеспеченным всем тем, что его самые алчные влечения только смогли бы потребовать, а его буйное воображение пожелать или захотеть (wish or desire). Допустим, его естественная красота превосходит всякие искусственные украшения. Постоянная мягкость времен года делает ненужными все одежды и покровы, дикие травы доставляют ему самые изысканные блюда, а чистый источник — вкуснейший напиток. Нет нужды в утоми- тельных занятиях, обработке земли, мореплавании. Музыка, • поэзия и размышления составляют его единственное занятие; беседы, веселье и дружба являются его единственными забавами (ibid., 179-180; там же, с.

189-190).

Юм продолжает:

Очевидно, что при таком счастливом сочетании процвета-•••; ,. ла и десятикратно умножалась бы всякая иная социальная ; добродетель, кроме осмотрительной, ревнивой добродетели справедливости, о которой нечего было бы и мечтать. Какую цель преследовало бы разделение благ, если у каждого уже было бы более чем достаточно?

Для чего вводить собственность там, где невозможна несправедливость? Зачем называть этот предмет моим, когда, если им завладевает кто-нибудь другой, мне стоит лишь протянуть руку, чтобы самому овладеть равноценным предметом? Справедливость в этом случае, будучи совершенно бесполезной, была бы пустой

1б1

формальностью и никогда не заняла бы места в перечне добродетелей (ibid., p. i8o; там же).

Он утверждает, что среди благ, от которых зависит человеческая жизнь, есть необходимые для жизни; они в избытке и они не считаются собственностью отдельных людей: воздух, например, или вода.

Такие блага «не выступают в качестве собственности индивидов, и никто, самым интенсивным образом потребляя и используя эти блага, не может совершить несправедливость» (ibid.; там же). Юм оговаривается, что в случае воды из этого правила бывают исключения. Это модель номер один.

Далее следует модель номер два. Адам Смит говорил об оксфордских профессорах, что они давно

«отказались от видимости преподавания» (Smith, 1776; 2:251; Смит, 2007, с. 707), но иногда, чтобы сохранить остатки самоуважения, читают вслух скучные книги. Надеюсь, я не читаю вам вслух скучные книги. Я не пересказываю тексты своими словами только потому, что оригинальные цитаты кажутся мне куда живее тех слов, которыми я мог бы рассказать о них.

Предположим далее, что хотя нужда человеческого рода продолжает быть такой же, как и в настоящее время

(т.е. нам нужна пища, одежда, жилье и пр.), однако дух его настолько возвысился и так преисполнился дружелюбием и великодушием, что каждый человек испытывает величайшую нежность к другому и заботится о собственных интересах не больше, чем об интересах своих друзей. Очевидно, что в этом случае применение справедливости было бы приостановлено в силу столь широко простирающейся благожелательности, при которой вопрос о границах и пределах собственности и обязанностей даже не приходил бы на ум. Зачем должен я связывать другого письменным обязательством или устным обещанием делать мне добро, когда знаю, что сильнейшая склонность уже побуждает его искать моего счастья и он сам осуществит желаемую услугу. В тех же случаях, когда вред, который он наносит себе, больше выгоды, достающейся мне, он знает, что благодаря моему врожденному человеколюбию и дружелюбию я должен первым восстать против его опрометчивого великодушия (ibid, p. 180-181; там же, с. igi).

162

(Прекрасно и тонко сказано!)

Зачем ставить межевые знаки между полем соседа и моим, когда мое сердце не проводит различия между нашими интересами, а разделяет все его радости и печали с той же самой силой и живостью, как если бы они были моими собственными? (ibid., p. i8i; там же).

Он продолжает в том же духе:

При нынешних склонностях человеческого сердца было бы, может быть, трудно найти совершенные примеры столь широко простирающихся аффектов (ibid.; там же).

А затем он говорит, что в случае семей мы подходим довольно близко к этому примеру. Очевидно, семья самого Юма была весьма дружной. Он пишет:

Чем сильнее взаимная благожелательность индивидов, тем больше она приближается к таким аффектам, до тех пор пока среди этих индивидов не окажутся уничтожены все различия в собственности (ibid.; там же).

И опять же, хотя сам Юм не был женат, он весьма благожелательно смотрит на брак, эту многообразную область человеческой жизни, и пишет:

Законы предполагают, что узы дружбы между супругами столь сильны

(здесь он все же допускает небольшую оговорку), что исключают всякое разделение имущества, и, действительно, они часто обладают приписываемой им силой

(ibid.; там же).

Юм не ставит семейным узам и браку высшую оценку, но говорит, что в семьях, не считая самых эксцентричных случаев, случаются длительные периоды, когда люди пользуются вещами сообща. Это очевидно. В счастливых браках не бывает споров об имуществе, хотя понадобилось принять Закон об имуществе замужних женщин, продукт размышлений экономиста (Джона Стюарта Милля), чтобы популяризовать такое положение дел. Конец модели номер два.

163

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Модель номер три является обратным случаем: «Доведя каждое явление до его противоположности, давайте рассмотрим, что было бы следствием этих новых ситуаций» (ibid., р. 181-182; там же, с. 192).

Предположим, что общество испытывает такую нужду в удовлетворении всех своих обычных потребностей, что чрезвычайная бережливость и трудолюбие не могут спасти значительное количество людей от гибели, а все общество в целом — от крайней нищеты. Тогда легко допустить, что при таком затруднительном положении приостанавливается действие строгих законов справедливости, которые уступают место более сильным мотивам нужды и самосохранения. Если бы осажденный город погибал от голода, могли бы мы вообразить, что люди будут видеть какие-то средства спасения и терять жизнь из-за скрупулезного соблюдения того, что при других обстоятельствах составляло бы правила справедливости? (ibid., p. 182; там же).

(Я пропущу кусок текста.)

Государство (public) и при менее безотлагательной нужде открывает амбары без согласия их хозяев, так как правильно полагает, что компетенция гражданских властей, согласуясь со справедливостью, может простираться настолько далеко. Но если бы некоторое число людей собралось, даже не будучи уполномочено законами или властями (и стало так поступать), разве рассматривалось бы равное распределение хлеба во время голода, пусть и посредством силы и даже насилия, как преступное и несправедливое? (ibid.; там же).

Конец модели номер три. Я зачитаю еще несколько абзацев:

Таким образом, правила воздаяния по заслугам, или справедливости (equity or justice), всецело зависят от частных положений и условий, в которых находятся люди, и обязаны своим происхождением и существованием той полезности, которая проистекает для народа от их строгого и неуклонного соблюдения. Внесите изменение в условия существования людей, изменив какие-нибудь значительные обстоятельства. Создайте чрезмерное изобилие или чрезвычайную бедность, вселите в человеческие души сугубую умеренность и человеколюбие или крайнюю жадность и злобу, и, сделав справедливость совершенно бесполезной, вы полностью уничтожите ее сущность и лишите ее обязательной силы по отношению к человечеству (ibid., p. 183; там же, с. 194)-

164

ЛЕКЦИЯ 11

Однако:

Обычное состояние общества находится посреди всех этих крайностей. Мы, как правило, неравнодушны к себе и нашим друзьям, но способны постигнуть преимущества, вытекающие из более справедливого поведения. Немного наслаждений дарует нам открытая и щедрая рука природы, но посредством искусства, труда и прилежания мы можем извлекать их в большем изобилии. В результате этого-то идеи собственности необходимы во всяком цивилизованном обществе, отсюда проистекает польза справедливости обществу (public), и только отсюда возникают ее ценность и ее нравственная обязательность (ibid.; там же).

На следующих страницах Юм отстаивает свое убеждение, что имущество в большинстве случаев будет сохранено лучше, если собственники или небольшие группы собственников будут напрямую заинтересованы в этой сохранности. Когда у людей нет прямого интереса сохранять имущество, они склонны относиться к ней более беспечно.

Далее Юм спорит (рекомендую всем вам этот отрывок на будущее, сейчас мы не будем на нем задержаться) с теми, кто считает, что людям присущи природные инстинкт собственности и правила поведения относительно собственности (Юм против идеи естественного закона в этом значении).

«Посмотрите на общество вокруг себя. Посмотрите, как законы о собственности различаются в разных обществах». Действительно, понадобится сотня инстинктов, чтобы объяснить сотню вариаций в законодательстве о собственности, если вы, как многие философы, решите руководствоваться неким изначальным природным инстинктом. Затем Юм рассуждает о том, что законы о собственности подвержены изменениям вследствие эволюции, вследствие изменений в понимании общественной полезности. Обо всем этом он пишет превосходной прозой и куда подробнее, чем я могу рассказать вам, если хочу уложиться в оставшиеся двадцать минут сегодняшней лекции.

Вклад Юма в аналитическую экономическую науку, а не в основы политической экономии, вы найдете в его работах, написанных в зрелом возрасте. «Трактат» был написан им в очень юном возрасте; Юм был невероятно одаренным молодым человеком. Далее я буду цитировать текст «Эссе о морали, политике и литературе», под редакций Грина и Гроуза

165

(Hume, 1907)- Кажется, в печати еще есть собрание экономических трактатов Юма, не те отрывки из

«Принципов морали», о которых мы говорили до сих пор, но три эссе о деньгах, проценте и платежном балансе, а также прочие трактаты о государственном кредите и т.д. Это американское издание под редакцией Ротвейна (Hume, 1955)- Он же написал длинное эссе о психологическом подходе Юма, но его нужно читать только тем, у кого много свободного времени. Вам необходимо прочитать трактаты о деньгах, проценте и платежном балансе, потому что это основополагающие работы по данным вопросам. В некоторых смыслах они превосходят предположения Адама Смита и большую часть мимолетных комментариев классических экономистов XIX века, за исключением незабвенного

Торнтона, чей трактат «Paper Credit» (Thornton, 1802) был написан, так сказать, несвоевременно.

Не теряя времени, кратко перескажу вам основные гипотезы Юма о деньгах, проценте и платежном балансе. Эссе о деньгах начинается словами: «Деньги не составляют предмета торговли в собственном смысле слова; они — только орудие, которое люди, по общему соглашению, употребляют, чтобы облегчить обмен одного товара на другой. Это не одно из колес торговли, а масло, благодаря которому движение колес становится более плавным и свободным». Далее следует статичное предположение:

«Рассматривая некое государство, мы заметим, что большее или меньшее количество денег, находящихся в нем, не имеет никакого значения, потому что цена товаров всегда пропорциональна ко- личеству денег».

Я не считаю Юма примитивным монетаристом только потому, что он начинает свою аргументацию подобным образом.Обойду молчанием и тот факт, что совсем незадолго до начала эссе о деньгах в эссе о платежном балансе Юм пишет, что знает, как банковский кредит усложняет понимание человека о разных типах денег.

Пропущу некоторые наблюдения общего и исторического характера. После своего статического наблюдения о том, что количество денег находится в равновесии (я использую терминологию XX века), Юм говорит:

Скиф Анахарсис, который на своей родине никогда не видел денег, остроумно заметил, что, по его мнению, золото и серебро не приносят грекам никакой пользы, разве только, что облегчают им счет и исчисление. В самом деле, очевидно, что деньги есть не что иное, как представители труда и товаров, и что они являются только средством вычисления и оценки последних. Так как при изобилии денег требуется большее количество их для представления того же количества товаров, для нации, взятой в ней самой, это изобилие не может быть ни полезно, ни вредно,— все равно как

(если вы записываете, запишите это обязательно) ничего не изменилось бы в торговых книгах, если бы вместо арабских цифр, которые требуют небольшого числа знаков, стали употреблять римские. Мало того, изобилие денег, подобно римским цифрам, стеснительно и неудобно, так как затрудняет перевозку и хранение денег (Hume, 1907,1:318-13!

Юм, 2О12, С. 24)-

Если вы считаете слово «монетаризм» ругательным, обратите внимание на следующее предложение:

Но несмотря на этот вывод, правильность которого невозможно отрицать, со времени открытия американских рудников промышленность развилась у всех народов Европы, исключая самих владетелей этих рудников, что с полным правом можно приписать увеличению количества золота и серебра. Легко заметить, что в каждом государстве, куда деньги начинают стекаться обильнее, чем прежде, все принимает новый вид: труд и промышленность оживляются, купец становится предприимчивее, мануфактурист —деятельнее и искуснее, и даже фермер идет за своим плугом с большей охотой там же с и вниманием. Это трудно объяснить (ibid., 1:313;

> -

24~Я5)-

Теперь вы видите, что бедный Юм не был простодушным монетаристом, если таковые вообще существуют. Затем следует крайне важный абзац:

Чтобы объяснить это явление, следует заметить, что хотя повышение цены товаров является неизбежным последствием увеличения количества золота и серебра, оно не следует непосредственно за этим увеличением

(весьма сомнительно, что Юм читал рукопись Кантильона, но здесь он рассуждает так же, как последний);

1б7

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ деньги должны известное время циркулировать в стране и дать почувствовать свое значение всем классам общества. В начале не замечается никакой перемены; постепенно цены возрастают сначала в одной отрасли торговли, потом в другой, пока они, наконец, не достигнут точного соответствия с новым количеством скопившейся в стране звонкой монеты (ibid.; там же, с. 25).

Мы помним, что Юм не пишет о бумажных деньгах. Этой теме посвящено другое эссе.

По моему мнению, только в этот промежуток между увеличением количества денег и повышением цен увеличение количества золота и серебра благоприятно для промышленности. Когда в страну ввезено известное количество денег, они сначала не распределены между большим числом рук, а помещаются в кассах немногих лиц, которые тотчас стараются употребить их выгодным образом. Предположим, что несколько фабрикантов или купцов в обмен на товары, вывезенные ими в Кадис, получили золото и серебро. Это дает им возможность употреблять больше рабочих, чем прежде

(Юм даже не предполагает (как это иногда утверждают о экономистах классической школы) возможности постоянной сверхполной занятости), и этим рабочим не приходит в голову требовать более высокой платы — они довольны уже тем, что получают такое хорошее вознаграждение. Если рабочих недостаточно, фабрикант повышает плату, но вначале требует и большего количества труда, и рабочий охотно соглашается на это

(помните, это написано в XVIII веке!), имея возможность ценою увеличения своего труда и усталости улучшить свое питание. Он несет свой заработок на рынок, где получает все товары по прежним ценам, и приносит своей семье больше припасов лучшего качества. Фермер и садовник, видя, что все их товары раскупаются, в свою очередь стараются увеличить свое производство; в то же время они получают возможность покупать у своих поставщиков больше платья и лучшего качества, по той же цене, как и прежде, и под влиянием этой новой выгоды их прилежание еще более возрастает т

(ibid., 1:313-14; ам же, с. 25-26).

Все эти соображения дают нам право сказать

168

ЛЕКЦИЯ 1 1

(я пропускаю довольно большие отрывки текста), что с точки зрения внутреннего благосостояния государства большее или меньшее количество звонкой монеты, обращающейся в стране, не имеет значения. Правильная государственная политика состоит исключительно в том, чтобы по возможности поддерживать беспрерывный рост народного капитала

(Юм имеет в виду только золото и серебро, и Адам Смит счел, что он слишком сильно приблизился к меркантилистской системе), потому что это дает ей средство держать в напряжении трудолюбие населения.

Затем Юм говорит, что

Нация, у которой количество звонкой монеты идет на убыль, в каждую минуту слабее и несчастнее другой нации

(ibid., 1:315; там же, с. 2j).

И объясняет, как это происходит. В остальной части описаны появление денег в примитивных обществах и рост спроса на деньги по мере того, как полезность использования денег начинает признаваться все большим количеством населения, которое вначале не понимало преимуществ их ис- пользования. Юм считает, что в реальности цены не поднялись соразмерно распространению денежной экономики, которое произошло после открытия Вест-Индских островов и Северной Америки

Христофором Колумбом и стало причиной существенной инфляции в разных западных странах. Но он считает, что цены не поднялись пропорционально увеличению количества денег, потому что спрос на деньги также возрос и занимать деньги стало все больше населения.

Я не стану поднимать тему процента в трудах Юма, хотя она гораздо короче. Платежный баланс займет некоторое время, но его мы тоже рассмотрим в следующий раз. Надеюсь, что зачитанные мной отрывки не отвратят вас от того, чтобы самостоятельно прочесть эти эссе Юма. Если вы поймете их суть э, считайте, что вы поняли суть значительной части классической экономической теории XIX века.

169