Лекция 25. Маркс (продолжение) — Лист и историческая школа

В КОНЦЕ предыдущей лекции я попытался кратко рассказать об отношении Маркса к классической экономической теории. В этом заведении читают и другие, более общие лекции по философии Маркса, моя задача куда скромнее.

Однако время заставило меня прерваться на рассказе о том, как сам Маркс оставил своих читателей в подвешенном состоянии. В первом томе «Капитала» он сконцентрировал внимание на теории ценности. Эта теория вместе с теорией о том, что заработная плата зависит от преимущества, которое имеют работодатели при торге перед работниками, легла в основу теории о том, что работодатели присваивают себе прибавочную ценность, во всяком случае прибавочную ценность, производимую наемными работниками, притом что ценность рабочей силы определяется прожиточным минимумом, а ценность машин и неодушевленных факторов производства — трудом, затраченным на их производство. Так появилась прибавочная ценность, но она происходила только от инвестиций в использование рабочей силы. Поскольку соотношение труда и капитала (неотъемлемых составных частей капитала) в различных промышленных отраслях было разным, возникала проблема: как в относительно конкурентных условиях можно объяснить, что норма прибыли в разных отраслях промышленности была приблизительно одинаковой — не в каждый отдельно взятый момент, но прослеживалась общая тенденция была к выравниванию, в то время как извлечение прибавочной ценности зависело от органического строения капитала.

В первом томе Маркс не решил эту проблему. В третьем томе он вернулся к определению менового отношения, и написал, что норма, к которой стремится меновое отношение,

324

зависит от цены производства товаров, участвующих в обмене. Так что в конце концов Маркс пришел к тому же выводу, что и Рикардо, чья теория ценности была по сути теорией ценности, основанной на реальных издержках, в которой главным фактором были затраты на рабочую силу, но в ней учитывались и другие факторы.

Почему же Маркс так поступил? В одном из писем Энгельсу есть указание, что Маркс знал, что рано или поздно придет именно к этому выводу. Но мотив его поведения остается для меня загадкой. Нам очень немногое известно о том, как протекали мыслительные процессы Маркса по мере эволюции его великолепного труда, и этот вопрос остается открытым. Возможно, он задумал первый том, как первое приближение своей теории, подобно Рикардо с первым параграфом первой главы «Principles»? Если так, он многое поставил на карту. Но ответ нам неизвестен. Я просто привлек ваше внимание к этой загадке.

Что касается остальной теории, то она гораздо важнее всего того, что я рассказал вам о понимании классической системы. Я говорю о теориях понижения нормы прибыли, концентрации обрабатывающей промышленности, экономического цикла, интерпретация которых вызывает немало споров, а также о социологических обобщениях, тесно связанных с экономической интерпретацией ис- тории—теорией классовой борьбы, постепенно приводящей к экспроприации экспроприированного, после чего история покажет, что будет дальше. Должен прибавить, если вы продеретесь сквозь все три тома «Das Kapital», вы найдете в них интересные дополнения к теории капитала, которые намного превосходят все достижения других классических экономистов. Но хватит о Марксе, достаточно, что я объяснил вам, насколько ограничен мой рассказ об этом ученом.

Теперь перейдем к краткому описанию критиков классической экономической теории XIX века — краткому, потому что я хотел бы закончить его в сегодняшней лекции.

Говоря о критиках классической экономической теории XIX века, нужно иметь в виду две основные группы авторов. В первую группу входят те, кто концентрируются на каком-то конкретном аспекте системы Смита; этих ученых можно назвать экономическими националистами. Вторая группа —это знаменитая историческая школа, центр ко-

325

торой находился в Германии, но последователи у нее были и в Англии. Об этих школах написаны тома. Но моя задача состоит только в том, чтобы указать место каждой этой группы в истории экономического анализа.

Вначале несколько слов об экономическом национализме. В очень широком смысле (все простые обобщения в этой области обыкновенно ошибочны!) можно попробовать провести различие между типичными взглядами мыслителей XVIII века и типичными взглядам некоторых мыс- лителей века XIX. Взгляды авторов XVIII века во многих смыслах были космополитическими.

Экономисты обсуждали человека, а не то, как люди группируются территориально по разным областям и странам. Те авторы, о которых я вам собираюсь рассказать, были преимущественно мыслителями XIX века, чьи идеи навсегда изменили структуру международных отношений в XX веке. Центром их внимания было национальное единство —объединение людей в группы. В некотором смысле французская революция, которая зародилась в XVIII веке, привела к росту национализма в ответ на имперские амбиции Наполеона и его союзников. Французскую революцию можно рассматривать как водораздел в развитии общественной мысли, хотя один из самых важных авторов был отстранен от этой темы. Для грубого контраста вы можете сравнить классическую картину мира с романтической. Но это уже из области истории общества и истории вообще. Наш интерес в рамках истории экономической мысли ограничен тем, что можно описать как развитие спора о неокрепшей промышленности.

Разумеется, чтобы отыскать, когда начался спор о неокрепшей промышленности, вам пришлось бы вернуться далеко в прошлое. Литература меркантилистского периода переполнена призывами к правительствам поощрять неокрепшую промышленность в своих странах. Адам Смит соглашался, что в ситуации, когда международная торговля рискованна, можно прибегнуть к государственному вмешательству, но в целом он был против этих мер. Четвертая книга «Богатства народов» критикует государственное вмешательство в экономику при поощрении отдельных не- окрепших промышленных и коммерческих предприятий.

Это вызвало у современников Адама Смита определенную реакцию, которая получила превосходную оценку в знаме-

32б

нитом докладе Гамильтона, одного из основателей Соединенных Штатов и одного из авторов

«Федералиста». Этот трактат я считаю лучшей книгой по политологии и ее широким практическим аспектам, написанной за последнюю тысячу лет. «Доклад промышленников» (1791) частично призывает защищать промышленность Соединенных Штатов в период ее становления от нечестной конкуренции со стороны более развитых британских промышленников. И я должен сказать, что нечестная конкуренция действительно существовала, но основная аргументация

Гамильтона опиралась на некий «страх перед недостаточной успешностью новых предприятий»

(Hamilton, 1791* Р- 203) в сообществах, где обрабатывающая промышленность была того же рода, что в Великобритании и отдельных областях континентальной Европы, но менее развита.

Гамильтон писал очень убедительно, и с его аргументацией согласился Джон Стюарт Милль, хотя впоследствии ему пришлось пожалеть о том, что его аргументацию стали использовать в своих це- лях протекционисты. Эту точку зрения разделяли Сиджвик и Маршалл.

Однако учебники истории экономической мысли не уделяют Гамильтону того внимания, какого он заслуживает. Очень авторитетным в этом вопросе был немецкий ученый Лист. Лист оказал на политику разных стран влияние, уступающее разве что влиянию Адама Смита в его время и Карла

Маркса в наше время.

Он родился в 1789, а умер в 1846 году. В молодости у него возникли проблемы с правительством

(Германия в то время была поделена на множество областей), так что Лист отправился в Америку, где был потрясен тем, как Америка защищает свою молодую промышленность, и много писал об этом. Со временем он вернулся в Германию, приложил руку к формированию благосклонного мнения о создании в Германии более обширной зоны свободной торговли (так появился Zollverein, таможенный союз) и систематизировал свои взгляды на защиту неокрепшей промышленности, противоположные взглядам Адама Смита. Эти взгляды были опубликованы в книге

«Национальная система политической экономии» (List, 1841; Лист, 2005).

Лист критиковал Адама Смита прежде всего за то, что тот избрал объектом своей политической экономии инте-

32?

ресы мира, а не интересы страны. Это замечание вызывает значительные сомнения. Адам Смит был космополитом, но его нападки на меркантилистскую систему богатства основаны на идее о том, что меркантилистская система неблагоприятна для британской нации. Можно только гадать о том, что сказал бы Адам Смит, если бы ему указали на то, что иногда национальные и мировые интересы могут не совпадать. В отношении Джона Стюарта Милля ответ более очевиден.

Вторая часть критических замечаний Листа была тоже основана на неверном прочтении Адама

Смита. Лист упрекал Смита в том, что тот ошибся в истинной, национальной цели политической экономии,—что «Богатство народов» Адама Смита посвящено увеличению богатства и подчинению производства потреблению в широком смысле слова, в то время как сам Лист подчеркивал значение национальной экономической мощи. Как вы помните, вторая книга Адама

Смита посвящена накоплению капитала, а для чего нужно накопление капитала, как не для увеличения национальной мощи? Так что здесь Лист существенно ошибся с выводами.

Однако третья идея Листа заключалась в том, что он признавал пользу участия страны в свободной торговле после того, как она пройдет стадию неокрепшей промышленности. Он упрекал британское правительство в том, что то не ввело свободную торговлю после того, как достаточно укрепило благодаря меркантилистской системе и текущей политике промышленность

Великобритании. Лист считал, что Великобритания приближается к стадии, когда свободная торговля — в ее национальных интересах. Он обобщал эту идею и утверждал, что по достижении определенной стадии свободная торговля становится актуальна для каждой страны, но до этого момента она губительна.

Книга Листа имела громадное влияние в Америке и Германии, а также достаточно сильное воздействие оказала на некоторые развивающиеся страны. Несмотря на интеллектуальное влияние этой книги, в Соединенных Штатах промышленность продолжала находиться под защитой еще долгое, долгое время после того, как неокрепшие предприятия превратились в гигантов. Однако это совсем другая история. Джон Стюарт Милль признал теоретическую правильность защиты развивающейся промышленности го-

328

сударством в той или иной форме. Он писал другу, что сожалеет о том, как его аргументацию использовали любители тарифов, особенно в Австралии, и что лучше бы он написал, что неокрепшую промышленность надо поддерживать при помощи субсидий, а не защитных тарифов.

Вот приблизительно все, что я должен вам рассказать о чисто экономической стороне экономического национализма.

Вторая школа, на которую я хочу обратить ваше внимание,—это историческая школа. В некотором смысле, во всяком случае в Германии, она стала побочным продуктом изменения парадигмы в XVII 1-ХIX веках.

Историческую школу, во всяком случае в том виде, в котором она проявила себя в Германии, можно рассматривать как побочный продукт академического национализма. А она проявила себя самыми разными способами и породила заметные интеллектуальные достижения, особенно в об- ласти юриспруденции и истории. Независимо от того, сожалеем ли мы о той тенденции, частью которой являлись эти достижения, или рассматриваем их как нечто неизбежное или даже положительное в истории человечества, мы должны признать, что интеллектуальное влияние исторической школы было значительным.

В частности в области истории. Весьма выдающиеся работы были написаны о национальной истории —обо всем, связанном с национальными интересами. В XVIII веке, если вспомнить

Вольтера, Гиббона и других, история больше занималась эволюцией человеческого мировоззрения.

Второй сферой влияния исторической школы стала юриспруденция. Внимание сместилось с права вообще (естественного права) на национальное право: немецкое, английское, шотландское и т.д.

Наконец, влияние исторической школы проявилось в области, которая стала одним из величайших достижений XIX века — в филологии. Люди стали серьезно относиться к различиям между языками. В Средние века, как вы знаете, образованные люди общались на латыни. По мере изменения общества стало расти значение языка, на котором разговаривали простые люди, а не ученые и не государственные мужи. Начала появляться национальная литература, которую мы причисляем к величайшим литературным достижениям: Данте, Шекспир, Расин. Интерес ученых

329

сконцентрировался на различиях между языками, и филологи с огромным успехом изучали эволюцию языков в разных частях света.

Слово «арийский» стало ругательным, потому что его использовали Гитлер и нацисты, но индоевропейская, или арийская, группа языков, лучше других изученная, действительно демонстрирует удивительно схожие черты развития. Развитие языка (которое когда-то привлекло внимание Адама Смита, написавшего великолепное эссе о языке, обычно издающееся как приложение к «Теории нравственных чувств» не

(Smith, 1/92)) организовывается государством. Никакой орган власти не регулирует изменения в средстве человеческого общения, однако эти изменения можно изучить. Когда я был мальчиком, для изучения закона Гриммов использовалась именно романо- германская группа языков. Не знаю, удалось ли ученым опровергнуть закон Гриммов за последние тридцать лет, но его предположения весьма интересны и важны. В некотором смысле изучение эволюции языков так же завораживает, как биологическая эволюция или эволюция звездного неба. Но все это я рассказал вам только для контекста.

Предупреждаю, то, что я вам сейчас скажу, не имеет никакого отношения к национализму, и я бы очень не хотел, чтобы вы так подумали. Однако как беспристрастный историк вынужден сообщить, что значительная часть того, что составляло историческую экономическую школу, содержалась в трудах английского богослова, профессора кафедры политической экономии в Королевском колледже в

Лондоне, основанном герцогом Веллингтонским и его соратниками в качестве конкурента

Университетскому колледжу. Университетский колледж был основан философами-радикалами, учениками Бентама, Джеймса Милля, Гроута.. Поскольку Университетский колледж не требовал, чтобы его студенты и преподаватели принадлежали к англиканской церкви, он стал известен как

«безбожный колледж», и в результате список его выдающихся выпускников оказался длиннее, чем у любого другого колледжа в Англии, за исключением, разве что, Колледжа Святой Троицы в

Кембридже. Университетский колледж был открыт для всех, а Королевский колледж на Стрэнде был открыт в противовес «безбожному колледжу» и всегда был тесно связан с теологией.

33°

Одним из профессоров в нем был Ричард Джонс (1790-1855)' Он написал институциональное исследование «Опыт о распределении богатства и об источниках налогов» (Jones, 1831; Джонс, 2ои), по сути, анализ института землевладения в разные исторические периоды в различных частях света. В некотором смысле эта работа была упреком в адрес неразборчиво применявших элементы анализа

Рикардо. «Опыт о распределении богатства» был издан в 1831 году. После смерти Джонса сборник его неопубликованных работ (в викторианскую эпоху такие сборники назывались «Literary Remains») вышел под редакцией самого декана Колледжа Святой Троицы, великого историка и философа

Хьюэлла. В этом сборнике была напечатана речь Джонса, произнесенная при вступлении в должность заведующего кафедрой1; в ней он открыто критикует классическую систему. Он утверждает, что прежде чем делать обобщения о производстве и распределении богатства, необходимо рассмотреть институциональный контекст и законодательство, регулирующее производство и распределение в разных частях света и различные исторические периоды.

Всем очень полезно заглянуть в инаугурационную лекцию Джонса, которая содержит весьма здравые идеи и в более или менее вежливой форме излагает возражения против теории Рикардо и его последователей, а также ограничения применения этой теории, которые каждый беспристрастный читатель вынужден признать хотя бы отчасти справедливыми. Основная идея этой лекции в том, что политическая экономия должна опираться во всех своих максимах, которые претендуют на универсальность, на всестороннее и кропотливое изучение исторического опыта (Jones, 1859^ РР-568-

569). Это хорошо, но не оправдывает нападки Джонса на формирование гипотез как таковых и выведение из этих гипотез следствий для их подтверждения или опровержения, как это принято делать в современной науке.

Я считаю, что Джонс заслуживает уважения, и в его инау-гурационной лекции содержится почти все, что есть заслуживающего уважения в более амбициозных трудах представителей собственно исторической школы.

1. «An Introductory Lecture on Political Economy, Delivered at Kings College, London, February 27,1833», в: Jones (1859, pp. 539-579).

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

Собственно историческая школа имела огромный успех и была манифестацией того мощного национализма, типичного для университетов и университетских преподавателей в Центральной

Европе того времени. Эдмунд Берк весьма справедливо сказал, что никто не вправе обвинять целую нацию, и я не хочу, чтобы вы расценили довольно пренебрежительные замечания, которые я собираюсь высказать в адрес немецкой исторической школы, как пренебрежение всем вкладом, который Германия внесла в западную мысль. Никто не мог бы сказать, что национализмом был за- ражен, например, Кант, автор не только наиболее знаменитых философских книг в истории человечества, но и страстных призывов к международному миру и международному праву.

Конечно, в этот исторический период существовали университетские преподаватели, философы и другие деятели, придерживавшиеся иной точки зрения. Однако в целом можно сказать, что немецкая историческая школа, во всяком случае, на поздних стадиях развития, была неудачной манифестацией романтического национализма, типичного для того периода, о котором мы сегодня говорим.

В развитии исторической школы было две стадии. Лидером ранней исторической школы, был

Вильгельм Рошер, для своего времени хороший экономист. Хотя в одной или двух лекциях и предисловиях он высказал примерно те же идеи, что и Джонс, я считаю, что Рошер заслуживает такого же уважения, как и Джонс. Труд Рошера »Принципы политической экономии» (Roscher,

1854) в Америке был переведен на английский язык (Roscher, 1878).

Второе имя, связанное с ранней исторической школой,— это Карл Книс. Книс был автором превосходных трудов о деньгах, банковском деле, истории денег и банковского дела (Knies, 1885).

Он также был автором более сложных дискуссий о методе в общественных науках (Knies, 1853)-В этом отношении его работы очень сложны. В молодости я прочел их все, и это заняло очень много времени, но я рад, что сделал это, потому что труды Рошера и Книса стали темой знаменитого эссе

Макса Вебера2, к которому можно относиться по-разному, но нельзя не признать его самым

2. Это эссе воспроизводится в: Weber (1922).

ЛЕКЦИЯ 25 мощным социологическим умом своего времени. Он умер в начале igao.-x годов. Вы должны не просто быть экономистами, но иметь какое-то общее понимание о социальных исследованиях. А любой, кто всерьез воспринимает социальные науки, должен ознакомиться с Максом Вебером, даже если вы не сойдетесь с ним во мнениях.

Рошер и Книс восставали против британской традиции классической экономической мысли, особенно Рошер, хороший историк экономической мысли и автор монографии об истории экономической мысли XVII века (Roscher, 1851). Рошер включил в свои труды значительную часть того, что ему казалось разумным в классической экономической традиции.

Лидером поздней исторической школы был знаменитый Густав Шмоллер. Должен вас предупредить, что, хотя я с симпатией и уважением отношусь к Рошеру и Кнису, даже если не всегда соглашаюсь с ними, я куда меньше симпатизирую поздней исторической школе и ее лидеру.

Вспомним знаменитую книгу Поппера «Нищета исто-рицизма» (Popper, 1960; Поппер, 1993)-

Критикуя экономическую сторону историцизма, Поппер критикует именно Шмоллера. Шмоллер был очень сильной личностью. В объединенной Германии было трудно заполучить кафедру, к тому же кафедра и профессорское звание в Германии того периода довольно много значили. В дни моей молодости было достаточно написать в регистрационной книге гостиницы «профессор», чтобы персонал начал обращаться с вами с королевскими почестями. Однажды один мой не- мецкий студент, приехавший учиться в Лондонскую школу экономики, сказал мне: «Когда мы встречаем своего профессора на улице, только обстоятельства времени и места не дают нам упасть на колени, приветствуя его, и предложить ему ладан и мирру». Теперь все изменилось. После войны мы стали обращаться друг к другу по именам и обрели человеческие лица. Но Шмоллер имел огромную власть над факультетскими назначениями в Германии своего времени3. Однако его экономические взгляды мы рассмотрим на следующей лекции.

3- См. пятую лекцию, где Роббинс рассказывает о том, какую власть имел Шмоллер над кадровой политикой немецких университетов.

333