Лекция 12. Юм о проценте и торговле— предшественники Адама Смита

/СЕГОДНЯ мы продолжим изучать Юма. Его работы так V-Л интересны, что вчера я потерял счет времени. Не стану повторяться, перейдем сразу к тому, что он говорил о проценте.

Хотя Юм не упоминает монетарное толкование теории процента Джона Локка, он критикует те идеи, которые некоторые люди приписывали Локку: идею о том, что на норму процента влияет количество денег, — фактически это чисто монетарная теория процента. Некоторые люди весьма несправедливо возмущались «Общей теорией» Кейнса, потому что ошибочно решили, что Кейнс предлагает их вниманию чисто монетарную теорию процента. Кейнс отчасти сам виноват в этом, потому что постоянно твердит о предпочтении ликвидности и о количестве денег. У Кейнса вся загвоздка в том, что он всегда переводит количество денег в единицы заработной платы, исключая любое влияние на цены.. Прав он или нет —это тема для другой лекции, и весьма непростая.

Однако вернемся к Юму, который говорит, что количество денег, не сведенное к единицам заработной платы, влияет на норму процента.

Если бы в Англии сразу исчезло все золото и каждую гинею заменили 21 шиллингом, увеличилось ли бы количество находящейся в обращении звонкой монеты или уменьшился ли бы размер процента? Конечно, нет; мы только стали бы употреблять серебро вместо золота. Если бы золото сделалось таким же обычным металлом, как серебро, и серебро, как медь, увеличилось ли бы количество денег или уменьшился ли бы размер процента? На этот вопрос можно с уверенностью дать тот же ответ. Тогда шиллинги были бы желтого цвета, а полу-

lyo

пенсы белого, не было бы гиней. Другой разницы не найти; если не придавать значения цвету металла, ничто не изменилось бы ни в торговле, ни в мануфактурах, ни в мореплавании, ни в таксе процентов.

То же, что наблюдается при крупных колебаниях количества драгоценных металлов, должно происходить при всех мелких переменах. Если увеличение количества золота и серебра в пятнадцать раз остается без всяких последствий, тем меньше изменений может произвести его увеличение в два-три раза. Единственным результатом всякого увеличения является повышение цены труда и товаров, да и эта перемена касается больше имени (Hume,

1907,1'321' Юм, 2Oia, с. 36-37)-

В сущности, Юм говорит то, что мы сегодня можем сказать в ответ на жесткую монетарную теорию процента: увеличение количества денег влияет на цену дохода и капитальных благ, а процент является по сути соотношением между доходом и капитальными благами и в статичных условиях должен остаться неизменным. Обратите внимание, что я говорю «в статичных условиях» — как только условия меняются, сложностей становится гораздо больше.

Юм рассуждает о фиктивной стоимости денег, а затем переходит к изложению собственной теории процента, которая гласит, что «высокая норма процента обусловливается тремя причинами», а низкая

—противоположными условиями. Три причины высокой нормы процента по Юму таковы: большой спрос на ссуды (потребительские займы), недостаток богатств для удовлетворения этого спроса и большая прибыльность торговли. «Все эти причины тесно связаны между собою и обусловливаются расширением торговли и промышленности, а не увеличением количества золота и серебра». Юм развивает аргументацию так: «Предположим, что в одну ночь в карман каждого гражданина

Великобритании каким-нибудь чудом опущено по пяти фунтов стерлингов; это более чем удвоило бы количество денег, которое в настоящее время обращается в государстве. Между тем ни на другой день, ни в последующие дни число заимодавцев не увеличится и норма процента не изменится».

Это все, что я должен рассказать о теории процента Юма, хотя его эссе о проценте должны прочесть все. Я только добавлю, что, несмотря на всю мою любовь к Юму, его эссе о проценте меня разочаровало, в отличие от эссе о деньгах

171

ИСТОРИЯ ЭКОНОМИЧЕСКОЙ МЫСЛИ

ЛЕКЦИЯ 12 и платежном балансе, о которых я расскажу далее. В эссе о проценте Юм не обсуждает влияние изменений, которое является одним из обязательных факторов при толковании структуры нормы процента в современных условиях. В некотором смысле прекрасная логика эссе о проценте отвлекла внимание многих классических экономистов XIX века от монетарных сложностей и заставила их сфокусировать внимание на реальных факторах, влияющих на норму процента (в нашей терминологии это предельная эффективность инвестиций и норма временных предпочтений; все это есть в книге Фишера о теории процента). Но даже с теми ограничениями, которые я озвучил в отношении жестких интерпретаций Кейнса, я думаю, то значение, которое

Кейнс придавал этим факторам, можно рассматривать как некую реакцию на некоторые примитивные утверждения, звучавшие в XIX веке, о том, что ставка процента определяется только реальными факторами. Но это к слову.

Третье эссе, «О торговом балансе»1,—самое интересное и оригинальное. Оно открывается замечанием о том, что

...нации, не знакомые с природой торговли, обыкновенно воспрещают вывоз товаров и стараются сохранить для себя все то, что они считают полезным и ценным. Они не замечают, что, поступая таким образом, делают противное тому, чего добиваются, и чем больше вывозят какой-то товар, тем значительнее становится его производство, причем он раньше всего предлагается им же самим там же с

(ibid., i:33°~331!

> -53)-

Затем Юм переходит к «такому же завистливому страху в вопросе об (экспорте) денег», который

«господствует» в некоторых странах — о меркантильной системе, как называл ее Адам Смит.

Далее он пишет обо «всех вычислениях, касающихся торгового баланса,основанных на крайне ненадежных фактах и предположениях», и высмеивает некоего Джошуа Ги, автора книги о состоянии государства. Сочинения Ги (иронизирует Юм)

1. Роббинс, вероятно, называет это эссе третьим, потому что это третье из экономических эссе Юма, которые он освещает в своей лекции. Однако в издании Грина и Гроуза это эссе приведено под номером пять.

172 вызвали у нас всеобщую панику, так как по его наблюдениям, подтвержденным множеством частных справок, сумма убытка нации в торговом балансе оказывалась настолько значительной, что по прошествии пяти или шести лет у нас не должно было бы остаться ни одного шиллинга. Между тем с тех пор прошло двадцать лет, мы перенесли дорого стоившую войну, и тем не менее можно, к счастью, с уверенностью сказать, что денег у нас теперь гораздо больше, чем в какой бы то ни было предшествовавший период.

Одним словом это представление о дурном состоянии торгового баланса имеет, кажется, то свойство, что оно возникает у всех, кто не ладит с министерством или вообще находится в дурном настроении, и так как его невозможно опровергнуть подробным перечислением всех видов вывоза, уравновешивающих ввоз, то здесь будет уместно установить общее положение, которое покажет, что пока нация сохраняет свое население и свою промышленную деятельность, ей нечего бояться потери своего богатства там же

(ibid., 1:332;

> с-55-56)-

Затем Юм доказывает невозможность дурного состояния торгового баланса в условиях, когда все платежи, как при внутренней, так и при внешней торговле, являются платежами в золоте и серебре. Вексельный кредит он не рассматривает, оставляя эту тему на потом.

Однако его теория потока металлических денег, в которой говорится о самокорректирующейся природе платежного баланса, крайне оригинальна и заслуживает того, чтобы иметь ее в виду всегда, когда вы думаете о платежном балансе и связанными с ним вопросами. Юм пишет: «Пред- положим, что в одну ночь исчезли четыре пятых всех денег Великобритании и нация, с точки зрения денег, очутилась в таком же положении, в каком она находилась во времена Генрихов и

Эдуардов». Какая нация будет в состоянии конкурировать с нами, если считать, что цены товаров и услуг вследствие этого изъятия были снижены? Наш экспорт станет процветать, объем импорта уменьшится, и в страну потечет денежный поток, который будет наполнять ее до тех пор, пока

Англия не окажется в тех же отношениях с другими странами, что и раньше.

Или (этот аргумент Юму очень нравится — он повторяет его несколько раз, взяв обратные условия)

173

Предположим, напротив, что в течение одной ночи количество денег в Великобритании упятерится; не произойдут ли отсюда противоположные последствия? Не поднимутся ли цены на труд и товары до такой высоты, что ни одна из соседних наций не будет в состоянии покупать у нас что-либо, между тем как, наоборот, их товары сделаются сравнительно настолько дешевыми, что, несмотря на всевозможные запретительные законы, они наводнят наш рынок и наши деньги будут уходить из страны, пока мы не сравнимся с соседями.

Далее следует знаменитый отрывок:

Что поддерживает баланс между различными провинциями одного и того же королевства (Великобритании), как не действие этого принципа, который не позволяет деньгам уклоняться от их естественного уровня, подниматься выше их пропорции с трудом и товарами, находящимися в каждой провинции, или падать ниже этой пропорции?

И Юм вновь иронизирует:

Если бы долгий опыт не успокаивал людей в этом отношении — к каким печальным выводам должен был бы прийти какой-нибудь преданный меланхолии житель Йоркшира, высчитав и сложив суммы, которые Лондон извлекает из его графства в виде податей, налогов на приезжих и на товары, и заметив, что соответствующий доход его графства несравненно ниже? там же с

(ibid., 1:335;

> - 5^-59)-

«Без сомнения, —пишет Юм, —если бы Англия все еще состояла из семи королевств» (союз семи королевств, для тех, кто приехал из других стран, существовал более тысячи лет назад, когда

Великобритания делилась на семь частей, причем каждой из них правил свой монарх)

Если бы Англия все еще состояла из семи королевств, то правительство каждого из них, без сомнения, находилось бы в постоянной тревоге вследствие невыгодности баланса; и так как взаимная ненависть этих государств, при их близком соседстве, была бы, вероятно, очень сильна, то они совершенно затормозили бы всякую торговлю своей завистливой и бесполезной осторожностью (ibid.; там же).

Вот оно. При условии, что бумажные заменители металлических денег свободно конвертируемы, а банки обязаны

!74

ЛЕКЦИЯ 1 2 сохранять часть выручки, чтобы обеспечить их конвертируемость, а также в случае отсутствия прочих сложностей, связанных с нормой валютных резервов других стран, анализ потока металлических денег Юма до сих пор хорош. Он объясняет сравнительное состояние равновесия, в котором находились многие страны мира в разные периоды XIX века.

Однако прежде чем вы скажете, что Юм не был чистым монетаристом в вопросах национальных условий (вспомним эссе о деньгах), но был чистым монетаристом в отношении международных денежных отношений, читайте дальше:

Единственный способ, которым может быть достигнуто понижение количества денег ниже естественного уровня

.(речь идет о международных сделках), состоит, насколько мне известно, в учреждении банков, фондов и бумажного кредита, столь распространенных в нашей стране. Благодаря этим средствам бумажные деньги уравниваются в цене со звонкой монетой, распространяются по всему государству и, вытесняя из обращения золото и серебро, соответственно повышают цены труда и товаров; в результате из страны уходит большое количество драгоценных металлов или, по крайней мере, их наличное количество перестает увеличиваться. Можно ли обнаруживать большую близорукость, чем обнаруживаем мы в своих рассуждениях по этому вопросу? Так как отдельный гражданин стал бы гораздо богаче, если бы его денежный капитал увеличился вдвое, то мы думаем, что такие же счастливые последствия повлечет за собою увеличение капитала всех граждан, и при этом забываем, что подобная перемена приведет и к соответственному повышению цен, так что с течением времени между деньгами и ценами восстановится то же отношение, какое существовало раньше там же с

(ibid., 1:33?;

> - ба).

Далее Юм продолжает распространяться о следствиях неразумного использования бумажных денег, которое, как он говорит, является лучшим способом вывести из страны все запасы ценных металлов. Однако я слишком долго рассказываю вам о своем любимом философе XVIII века, а нам пора двигаться дальше.

J75

В оставшиеся полчаса я хочу начать изучение «Богатства народов» Адама Смита. Эту тему мы будем проходить подробнее, чем предыдущие.

Позвольте сказать несколько слов о самостоятельном чтении, поскольку я знаю, как трудно у многих из вас со временем. Вы должны целиком прочесть первую часть «Богатства народов». Вы должны прочесть также вторую часть. В первой части можете пропустить отступление о серебре, а также не- которые отрывки о ренте. Вторая часть относительно невелика и должна быть прочитана целиком, не считая того раздела ближе к концу, где Смит подробно рассказывает об истории банковского дела. В третьей части изложены исторические взгляды Смита, поэтому она заслуживает прочтения. В чет- вертой части говорится о системах политической экономии, преимущественно о меркантилистской системе. Когда мы дойдем до этой части, я перечислю главы, обязательные для прочтения. Пятая часть посвящается функциям правительства, и, если у вас мало времени, необязательно читать ее целиком.

Однако если вы серьезные студенты экономического факультета, вам необходимо прочесть хотя бы какую-то часть «Богатства народов», а от аспирантов требуется еще больше.

А теперь я хочу кратко поговорить о трех авторах: Ман-девиле, Стюарте и Хатчесоне.

Бернар Мандевиль крайне важен для нас. Он был голландцем по происхождению, врачом, перебравшимся в Англию ближе к концу XVII века, дата точно не известна. Он открыл медицинскую практику в Лондоне и в 1705 году создал себе скандальную репутацию среди моральных философов.

По скандальности с Мандевилем может сравниться только Макиавелли со своими рекомендациями о том, как сохранить порядок в государстве, победить врагов и т.д.

Книга, изданная Мандевилем в 1705 году, называлась «Возроптавший улей, или мошенники, ставшие честными». Это был шестипенсовый рифмованный памфлет, в котором Мандевиль утверждал, что в обществе сохраняется порядок, некое разделение труда и рабочая занятость при помощи, скорее, людских пороков, а не добродетелей. Слово «пороки» Мандевиль использовал в очень необычном смысле. У него оно означало нормальные желания среднестатистического человека из плоти и крови, мужчины или женщины. Все, что не укладывалось в рамки строгого аскетизма,

он (иронически, разумеется) объявлял порочным. Это терминологическое отступление необходимо, чтобы вы поняли то, что я буду говорить дальше.

Я собираюсь зачитать вам отрывок из памфлета Мандеви-ля. Возроптавший улей, процветавший, пока он был полон пороков,—это аллегория человеческого общества. «Улей» был переиздан в первом томе

«Богатства народов» Кэнна-на (Smith, 1776), который до сих пор можно купить относительно недорого.

В введении Кэннан цитирует следующий важный отрывок:

Даже самый худший из всей массы (пчел)

Всегда предпринимал что-нибудь для общего блага.

Посредством искусного управления в улье сохранялось единство;

Хотя каждая из его частей и выражала недовольство, Он, как музыкальная гармония, звучал согласно.

Прямо противоположные стороны Помогали друг другу как бы против своей воли, И воздержание вместе с трезвостью Служили пьянству и обжорству. Корень зла —алчность, Этот отвратительный и гибельный порок,

Была рабом расточительности, Этого благородного греха; Роскошь давала работу миллиону бедняков, А непомерная гордость — еще миллиону. Зависть и тщеславие были слугами трудолюбия; Самый любимый каприз

(обитателей улья) — Непостоянство в еде, мебели и одежде, Этот странный, нелепый обычай, Превратился в двигатель торговли.

(он имел в виду дамские моды)

Их законы и моды в равной мере были подвержены изменениям,

Ибо то, что когда-то считалось хорошим, Через полгода становилось дурным, И, когда они таким образом изменяли свои порядки, Находя и исправляя ошибки, То своим непостоянством они в то же время Устраняли недостатки, которые не могло предвидеть само благоразумие. Так порок воспитывал изобретательность,

176

177

(слово «порок» здесь употребляется в том самом необычном смысле),

Которая в сочетании с трудолюбием с течением времени

Подняла жизненные удобства,

Истинные наслаждения, комфорт, покой

На такую высоту, что даже бедняки

Зажили лучше, чем иные богачи,

И этим сказано все (Мандевиль, 1974» с- 5?)-

Затем пчелы роптали, пока Юпитер в гневе не пообещал освободить улей от мошенничества, и улей не стал добродетельным в понимании этого слова Мандевилем. Пчелы отказались от непостоянства в еде и одежде, зажили просто и строго, и моментально их экономическая система рассыпалась на кусочки —случилась массовая безработица и т.д.

В 1714 году Мандевиль переиздал свой памфлет, сопроводив его прекрасной прозой. Ни один автор XVIII века, даже самый знаменитый, не писал на таком красивом и убедительном английском, как Мандевиль. Обновленный памфлет вышел под названием «Басня о пчелах, или пороки частных лиц —блага для общества». Мандевиль продолжал работу над этим произведением (последнее издание вышло в 1729 году), пока оно не разрослось до размера двух толстых томов, причем во втором содержался очень длинный и крайне занимательный диалог в

Платоновой манере. Должен вам сказать, что это очень интересное чтение на ночь.

Книга была очевидно задумана для того, чтобы шокировать. В этом нет никаких сомнений.

Мандевиль писал с насмешкой. Но каковы же были его намерения? Если бы вы прочли введение к прекрасному американскому изданию «Басни о пчелах», написанное Кэем (Mandeville, 1924)) вы подумали бы, что Мандевиль был на самом деле идеалистом, который хотел шокировать людей до такой степени, чтобы они перестали роптать о поведении среднестатистического человека, и изобрел собственную терминологию, чтобы заставить людей думать. Мой большой друг фон

Хайек до некоторой степени согласен с этим и считает, что Мандевиль таким образом хотел поощрить в людях самостоятельное мышление. Однако я с этим не согласен. У Мандевиля есть эссе о благотворительных школах, в котором он выступает против образования обездоленных мальчиков и девочек, от-

178

правленных в благотворительные школы после смерти родителей. И в этом эссе он выступает против образования этих несчастных. Я считаю, в Мандевиле было что-то зловещее, однако это не тема для серьезной академической дискуссии. Мандевиль шокировал моральных философов, неважно, из добрых или из дурных побуждений. Этот шок был сравним с шоком, производимым по сей день чтением «Государя» Макиавелли (Machiavelli, 195°! Макиавелли, 2ОО2). Кто читал

«Государя»? Наверняка вы были слегка шокированы. Однако почти все моральные философы следующих веков, в том числе не слишком высокоморальный Фридрих Великий, король Пруссии, писали опровержения Макиавелли. Вот и моральные философы XVIII века, когда «Басня о пче- лах» стала популярной, писали опровержения Мандевиля. Адам Смит также упоминает его в своей «Теории нравственных чувств» (Smith, 1792; Смит, 1997) и опровергает идею о том, что пороки движут миром. Однако на Адама Смита, хитроумного человека, произвел огромное впечатление аргумент Мандевиля о том, что среднестатистические желания, то есть спрос, людей

(которых Мандевиль называл одержимыми и грешными) играют важную роль в поддержании разделения труда. Нет сомнений, что Мандевиль был одним из авторов, оказавших влияние на автора «Богатства народов».

Итак, Мандевиль —самый интересный персонаж из всех, о которых я хочу рассказать. Сэр

Джеймс Стюарт был шотландским баронетом, он, к своему несчастью, принял участие в мятеже якобитов в 1745 Г°ДУ- Для иностранцев поясню, что после великой и славной революции, которая свергла с трона Якова II, его ближайшие родственники (сын и внук!) пытались вернуться на трон

Великобритании и Шотландии. В 1715 году такую попытку предпринял сын Якова. В 1745 Г°ДУ внук Якова, весьма романтичный персонаж и любимец женщин, предпринял более успешную по- пытку: благодаря плачевному состоянию британской армии он сумел добраться до Дербишира, прежде чем армия наконец подавила восстание.

Бедный сэр Джеймс Стюарт был в окружении внука Якова в тот момент, когда тот взял Эдинбург.

После провала мятежа он был выслан из королевства, путешествуя с одного континентального курорта на другой. Наконец, он получил

179

прощение, в основном усилиями леди Мэри Уортли Монтегю и других сочувствовавших ему людей, понимавших, что он был добропорядочным гражданином и не сыграл большой роли в мятеже. Годы ссылки Джеймс Стюарт провел за тщательными и интересными исследованиями экономических систем других народов, и в 1767 году издал двухтомник «Принципы политической экономии». Это был первый случай, когда это название прозвучало в английской литературе. Во французской литературе этот термин впервые использовался в XVII веке в названии бестолковой книги, о которой я не стану рассказывать.

Что можно сказать о «Принципах политической экономии» Джеймса Стюарта? Во многих отношениях это умная, скрупулезная и аргументированная книга. В некотором смысле она соединяет в себе многие принципы меркантилистской системы —не в узком, Смитовом понимании слова, но в более широком понимании — Хекшера, Шмоллера и других авторов, пишущих о меркантилистской системе как о национальной экономической политике прошлых веков. В некотором смысле это лучшее изложение широкой меркантилистской системы, но оно не оказало практического влияния. Бедный сэр Джеймс. Его труд затмило «Богатство народов» Сми- та, опубликованное в 1776 году. При этом Смит нарочно, как он писал в письме другу, избегал упоминаний о книге сэра Джеймса Стюарта, но при этом не пожалел сил на то, чтобы опровергнуть разные аргументы, изложенные в его работе.

Профессор Тереке Хатчисон (Hutchison, 1967)1 мой большой друг, которого я чрезвычайно уважаю как историка экономической мысли, написал рецензию на переиздание Стюарта вместе с современными статьями о нем. Профессор Хатчисон считает, что Адам Смит поступил некрасиво.

Я не разделяю его мнение. Я считаю, что, разделавшись с аргументами Сэра Джеймса, Смит имел полное право не рекламировать своего оппонента, который в то время вернулся в Шотландию и вращался с ним в одних кругах. Но специалистам в этой аудитории (магистрантам), возможно, имеет смысл почитать современное издание сэра Джеймса Стюарта, которое сейчас продается в букинистическом магазине по сниженной цене. В этой книге вы найдете очень хорошее предисловие Эндрю Скиннера, а также все стоящее из написанного Стюартом.

l8o

ЛЕКЦИЯ 12

У меня осталось времени только на то, чтобы рассказать вам о третьем авторе, оказавшем влияние на Смита, на этот раз положительное. Влияние Мандевиля тоже было положительным, но Смит сторонился той морали, которую он вынес из странной терминологии Мандевиля. Влияние

Стюарта было негативным в том смысле, что Адам Смит всячески старался опровергнуть его аргументы. Однако сам Смит признавал влияние (не столько на «Богатство народов», но в целом на образ своего мышления) Фрэнсиса Хат-чесона. Хатчесон был предшественником Смита на кафедре логики, которую Смит возглавлял, когда жил в Глазго.

Хатчесон, должно быть, был превосходным человеком. Он родился в 1694 Г°ДУ в Ирландии, образование получил в Глазго, а затем в 1730 году вернулся в Ирландию. Его ранние работы по моральной философии были написаны там. Тем, кто интересуется эстетикой или историей моральной философии, я рекомендую исследование Хатчесона о происхождении нашего понимания красоты и добродетели (Hutcheson, 1729)- Оно не принадлежит к обязательной про- грамме даже для аспирантов, но если вам нравится теория эстетики, вы оцените Фрэнсиса

Хатчесона.

Хатчесон был назначен профессором в Университете Глазго в 1730 году и оказал огромное влияние на интеллектуальное возрождение шотландских университетов, которые тогда уступали только французским, в то время как Оксфорд и Кембридж (не считая Ньютоновой традиции в

Кембридже) погрязли в праздности. Хатчесон отказался от традиции читать лекции на латыни и был дружелюбным и красноречивым преподавателем. Адам Смит называет его «незабвенным»

Фрэнсисом Хатчесоном (Rae, 18951 Р- 411)-После смерти Хатчесона один из учеников опубликовал его лекции о моральной философии (Hutcheson, 1755) в ДВУХ то" мах, и если вы увидите это издание у букиниста, не покупайте его, не посоветовавшись со знающими людьми.

Хатчесон научил Адама Смита той части моральной философии, к которой принадлежали замечания об этике, передал значительную часть Аристотелевой философии, которая выжила после переработки средневековыми теологами и современными юристами, в частности

Пуфендорфом. То, что сам Фрэнсис Хатчесон пишет об экономической науке в своей книге

«System of Moral Philosophy» («Система мо-

i8i

ральной философии») (Hutcheson, 1755)> весьма близко тем отрывочным замечаниям, которые можно найти об экономике у Аристотеля; Хатчесон следует Пуфендорфу.

Остальные его труды также не лишены интереса. Для своего времени Хатчесон был радикалом. В своих заметках о колониях он выражает симпатию к тем, кто роптал под гнетом правительства

Великобритании. Хатчесон также заслуживает внимания как связующее звено между Аристотелем и аналитической экономической теорией Адама Смита. Обо всем этом написана книга Уильяма Тейлора, профессора в Солсберийском институте Родезии: «Francis Hutcheson and David Hume as Predecessors of

Adam Smith» (Taylor, 1965) («Фрэнсис Хатчесон и Дэвид Юм как предшественники Адама Смита»).

Это хорошая и продуманная книга. Тейлор не пишет о Юме так занимательно, как Юм того заслужива- ет, но его замечания прозорливы и крайне полезны всем вам, потому что я рассказал о них слишком кратко, слишком поверхностно и слишком отвлекаясь.