Глава 6. Аргентина-Япония
Глава 6. Аргентина-Япония
…Изучая японо-аргентинские и японо-уругвайские отношения во время второй мировой войны, можно запросто обнаружить, что наиболее тесную связь правительство Тодзио поддерживало не с Уругваем с его достаточно хорошо развитой банковско-финансовой системой (услугами которой Япония в условиях войны не могла воспользоваться с приемлемой для себя эффективностью), а с богатой на всякое промышленное сырьё и полезные ископаемые Аргентиной. Во время войны Аргентина вовсю импортировала сельскохозяйственные продукты и разнообразное ископаемое сырьё всем странам без исключения, которые могли платить за это золотом или качественными товарами.
Не являлись исключением, конечно, и страны Оси, причем для Гитлера и Муссолини продукцию закупал испанский диктатор Франко, а для Японии — Салазар. Причем португальские корабли, загруженные аргентинским импортом, брали курс прямиком на Японию, не опасаясь мощи военно-морского флота союзников, стоящего на этом нелегком пути. Дело в том, что у португальцев, подобно испанцам сохранивших гордую независимость от каких-либо воюющих сторон, в непосредственной близости от японских берегов находилась собственная колония в Китае — Макао[84], вот туда официально и предназначались все грузы. Естественно, и англичане, и американцы прекрасно понимали, к кому в руки эти грузы в конце концов попадают, однако они ничего не могли сделать. Португальские посредники получали от этих перевозок огромные барыши, в деле были замешаны также политики и промышленники многих стран (имеются документальные свидетельства, что в политической стороне этого дела был кровно заинтересован также хитрый и всемогущий Сталин), и потому японцы относительно спокойно получали из Аргентины абсолютно все, что им было нужно, что в некоторой степени и позволило подорванной экономике империи, полностью переведенной на военные рельсы, продержаться аж до 1945 года!
(…В числе прочего португальские и аргентинские пароходы везли в Японию и такой стратегический продукт, как танин, 90 % всего мирового производства которого в те годы находилось ТОЛЬКО в Аргентине. Танин — это экстракт из аргентинского “железного дерева” кебрачо, без которого не может обходиться ни одно кожевенное предприятие в мире. Смышленые японцы нашли этому дефицитному продукту еще одно применение — они пропитывали раствором танина с некоторыми другими химическими элементами все деревянные детали своих самолетов, тем самым значительно уменьшая губительное воздействие на них морской воды, предотвращая гниение а также повышая их прочность и огнеупорность. Но дело в конце концов не в самом танине, и даже не во всей той продукции, питавшей японские армии в Бирме, на Новой Гвинее и других театрах военных действий. Все дело во внутриполитической обстановке, царившей в Аргентине в 1943-м году.)
С самого начала второй мировой войны аргентинское правительство поняло, что у него имеется великолепный шанс самым кардинальным образом укрепить экономику своей страны, и потому ни о каком присоединении к какой-нибудь из воюющих сторон, как это сделали почти все зависимые от США центрально-американские государства (Гватемала, Сальвадор, Коста-Рика и прочие), и речи не было. Вспомним хотя бы тот факт, что именно в Аргентине за всю ее историю так и не были объявлены вне закона многочисленные фашистские, нацистские, прогермански и прояпонски настроенные группировки, громко именующие сами себя партиями.
“…Все военные годы в Аргентине и до сих пор вполне справедливо считают “аргентинским золотым веком”. - писал в своей замечательной книге “Аргентина и аргентинцы” известный аргентинский историк-публицист Виктор Сапала. — Мир за океаном, втянутый в кошмарную войну, голодал и протягивал руки, прося аргентинского мяса, пшеницы, кукурузы, кожи, льняного масла… “Боже милостливый, пусть война НИКОГДА не кончится!” — молились дельцы и прилагали все усилия к тому, чтобы правительство как можно дольше оставалось нейтральным. За несметные дары аргентинского солнца и плодородной пампы обе воюющие стороны платили такую цену, которая не снилась никому из промышленников за все годы существования аргентинской экономики. Достаточно привести только один такой факт: до войны импортеры аргентинского хлопка платили по 80 песо за тонну “белого золота”, и это считалось прекрасно. В 1941-м цена этой же тонны перевалила уже за 580 песо, причем ни о какой девальвации аргентинских денег речь не шла — за время войны песо укрепился настолько, что ему мог бы позавидовать и всеразрушающий североамериканский доллар…”
“…Эту игру — и вашим и нашим, — продолжает Сапала, — правительство президента Эдельмиро Фаррела смогло дотянуть до самого 27 марта 1945 года, когда под неимоверно усилившимся давлением Соединенных Штатов Америки оно наконец не объявило войну Японии и Германии. Никогда за всю историю Аргентины платёжный баланс страны не был в таком благополучном состоянии, как во время войны — в бюджете даже появилось активное сальдо, быстро увеличивающееся и составившее к концу войны почти три миллиарда долларов. Впервые в истории страны прекратились забастовки и всяческие бунты городской и сельской бедноты. Это не значило, конечно, что бедноты вообще не стало, но то, что каждый житель страны получил наконец свой кусок хлеба и мяса — это было бесспорным и очевидным любому скептику…”
Власть президента в стране за первый год войны здорово укрепилась, что позволило президенту объявить свою собственную войну (неофициальную, правда) английским компаниям, без всякого преувеличения оккупировавшим за более чем столетие независимости Аргентины всю аргентинскую промышленность и транспорт. В самый короткий срок были выкуплены практически все железные дороги, при этом правительство не постеснялось применить к завязшим в разорительной для себя второй мировой войне британцам самое натуральное “выкручивание рук” — мгновенно припомнились все обиды, принесенные аргентинцам за сто лет иностранного владычества. Англичане сдавали все свои позиции буквально без боя, и в этом аргентинскому президенту негласно помогали и сами американцы, надеявшиеся после окончания войны занять такое же положение в Аргентине, какое занимали их основательно ослабевшие ныне союзники с туманного Альбиона.
К сорок третьему году процесс национализации шёл полным ходом, что позволило аргентинцам считать себя независимыми от мирового сообщества сверх всякой меры. При всем при этом правительство благоразумно воздержалось от наращивания собственных вооружений, и в этом оно встретило полную поддержку тех же американцев. Однако, невзирая на взятый явно пацифистский курс, конструкторская мысль аргентинских инженеров и конструкторов не дремала. К концу 1943 года на полигонах аргентинской армии начали испытания новейшие аргентинские танки “Бичо” /”Тварь”/, которые по тактико-техническим данным не только ни в чем не уступали американским аналогам, но даже превосходили их. После войны выяснилось, что эти танки удивительно смахивают на японские танки “Чи-Ри-8”, но по этому поводу и аргентинцы, и японцы до сих пор хранят загадочное молчание…
Благодаря небывалому доселе количеству собственных денег экономика Аргентины стала развиваться быстрыми темпами. Как по мановению волшебной палочки в диких прежде районах стали появляться суперсовременные заводы и фабрики, все основные морские порты и транспортные узлы прошли срочную модернизацию и значительно расширили свои пропускные способности. Да, это на самом деле был поистине ЗОЛОТОЙ ВЕК, и прекрасно понимая, что с окончаниям войны все это может запросто кончиться, президент постарался как можно больше средств вложить в краткосрочные планы дальнейшего укрепления экономики.
Особое внимание президент Фаррел уделил развитию авиации (в свое время он сам прошел летное училище в Куарто), и особенно транспортной, здраво рассудив, что она займет доминирующее положение в послевоенной транспортной системе. Сбежавший в 1949-м году в Уругвай аргентинский председатель национально-хозяйственной комиссии Дуре Мирандо в своих мемуарах писал, что президент прямо-таки был одержим манией развития авиации, а так как японцы к тому времени были единственными, кто достиг в этой области потрясающих успехов и одновременно был заинтересован в аргентинском импорте (не считая, конечно, Германии), то тайное заигрывание с японцами превысило всякие пределы. По воспоминаниям Мирандо, окрыленный собственными успехами президент порою вел себя так, словно намеревался вступить в мировую войну на стороне Японии. В президентском дворце постоянно отирались какие-то японские генералы и адмиралы, а однажды на подводной лодке Буэнос-Айрес даже посетил ни кто иной, как сам… премьер-министр Тодзио!
Конечно, заявление это сенсационно, но никто его всерьёз так и не принял. Сам Тодзио по этому поводу на суде после войны не сказал ничего, да его никто и не спрашивал. Впрочем, в подобном визите, как вы сами понимаете, ничего противоестественного не было бы. Аргентина в те годы пользовалась полной экономической и политической независимостью, и не боялась, как говорится, ни бога ни черта. К тому же подобную независимость имел соседний Уругвай, благодаря своей развитой банковской системе получивший среди прочих государств хоть и крайне льстивый, но вполне справедливый статус “южноамериканской Швейцарии”; также свою собственную политику проводили еще некоторые южноамериканские государства, не объявившие еще пока войны странам Оси и использовавшие на полную катушку то положение, в котором волею Господа — в данном случае бога войны Марса, — очутились… Например, Чили нажилась на селитре, вывоз которой из страны по поистине императорским тарифам составил более 80 % от всего национального экспорта, и большая часть этой самой селитры попала ни куда-нибудь, а прямиком в Японию. Перу завалил японские заводы и фабрики медью и шерстью, используя для прикрытия все тех же португальцев, которые настолько осатанели от тяжести оседающих в их карманах комиссионных, что даже стали угрожать самому президенту Рузвельту в случае нежелательных санкций с его стороны тем, что намерены подстрекнуть ко вступлению в войну на стороне Германии не только Испанию, но и все испаноговорящие американские страны, которые еще не сделали своего выбора.
Как можно заключить из всего вышеизложенного, ничего неестественного в идеальных японо-аргентинских отношениях в самый разгар мировой войны не было. В своей “монографии” опальный аргентинский министр Мирандо поведал о том, что на праздновании очередного Нуэве-де-Хулио — ежегодного государственного праздника Независимости Аргентины, проводящегося 9 июля, по словам президента должны были присутствовать некоторые высокопоставленные чины из штаба японских ВВС, прибытие которых, якобы, ожидается со дня на день. Президент, правда, не сообщил ни имен, ни способа, каким гостей должны были доставить в Аргентину через океан, однако Мирандо обратил внимание на тот факт, что когда упомянутые лица на торжествах так и не появились, то состояние президента “оставляло желать лучшего”. На все расспросы Фаррел посоветовал своему председателю заткнуться и больше по этому поводу ему не надоедать.
Мирандо последовал президентскому совету, потому что в те времена излишнее любопытство “при дворе” не только не поощрялось, но и всячески каралось, свидетельством чему могли служить необъяснимые смерти и бесследные исчезновения многих активных членов правительства и армии, происшедших в период 1940-46 г.г., пока власть в стране не принял гораздо более демократический, чем его предшественники, бывший министр труда небезызвестный Хуан Перон… Если принять версию о том, что японские “парламентарии” готовились произвести высадку на берлинском аэродроме именно 8 июля, то можно запросто убедиться в том, что время для этой самой высадки они выбрали самое что ни на есть неподходящее. Во-первых, за несколько дней до этой даты на Восточном фронте началось самое крупное сражение второй мировой войны — Курская битва, и с самого начала было ясно, что события поворачиваются далеко не в пользу немцев. Так что ни самому Гитлеру, ни кому-либо из его помощников было совсем не до японцев, которых американцы только недавно вышибли с Алеутских островов — единственной территории Американского континента, оккупированной японской армией. Во-вторых в Голландии началось вооруженное восстание, и с трещавшего по всем швам фронта пришлось снимать боевые дивизии, для того, чтобы утихомирить взбунтовавшихся голландцев. В добавок ко всем этим неприятностям разведка донесла вконец измотавшемуся фюреру, что со дня на день на Сицилии может открыться так нервировавший немцев своим затянувшимся ожиданием “второй фронт”…
Теперь честно спросим себя — ЧЕМ ИМЕННО в этой ситуации могли немцам помочь находящиеся в не менее бедственном положении союзнички? Какими такими ценными советами могли засыпать руководство дружественного рейха трое бюрократов из штаба японских ВВС? В том, что и Йосида, и Симидзу, и Касииди являлись именно высокопоставленными БЮРОКРАТАМИ, сомневаться не приходится, потому что всем более-менее полезным специалистам работы было по горло и в самой Японии. Да и в Берлине бюрократам в те критические для нацистского государства дни абсолютно нечего было делать.
А вот в Буэнос-Айресе — было что. Потому что 9 июля по всей Аргентине должен был праздноваться День Независимости страны. И присутствие на проведении в столице праздничных торжеств свежих лиц из высших японских кругов было не просто желательным.
Оно было обязательным.