Глава 14

Глава 14

Лотереи и что бывает с их победителями. Места для споров. «Когда свиньи полетят». Что значит «Ой!» по-английски. Белые и черные коты, стремянки, разбитые зеркала и число тринадцать. День Флоры в Хелстоне. Диетические супы с острым перцем

Сидим завтракаем, и Джеймс рассказывает мне, что его бывшая жена каждую неделю покупает лотерейный билет и надеется на выигрыш и что так поступают очень многие англичане. Мы смеемся и начинаем обсуждать, не начать ли и мне делать то же самое, как вдруг по телевизору показывают репортаж про бывшего торговца мебелью, который 12 лет назад выиграл в лотерею 3 миллиона фунтов. Он тогда накупил домов, вложил деньги в паб, ночной клуб, массажное заведение, организовал поп-группу и женился на молоденькой манекенщице. Все это длилось до недавних пор — и вот теперь он опять торгует мебелью.

После завтрака едем с Джеймсом в городок Хелстон, и по дороге он мне объясняет, что англичане любят спорить на что-нибудь. Для этого существует целая индустрия: даже в маленьких поселках обязательно есть по нескольку «букиз» — мест, куда можно прийти и сказать, например: «Спорим, что на Рождество опять пойдет снег!» Вам там скажут (в особо нестандартных случаях посоветовавшись с головным офисом): «Спорим на два к одному, что не пойдет!» Вы тогда делаете свою ставку, платите деньги, получаете билет и ждете Рождества. А потом идете получать свой выигрыш (или никуда не идете, что случается чаще). Недавно в газете Джеймс прочитал, что один старичок получил таким образом 25 тысяч фунтов. Двадцать пять лет назад он поспорил, что доживет до ста лет, и вот только недавно выиграл. Теперь много заработать таким же образом не удастся — все больше народу в Англии доживает до 100 лет, и букмекеры больше не делают на это хороших ставок.

Я спрашиваю Джеймса: «А тебе как кажется, ты сможешь выиграть, если решишься на что-нибудь поспорить?» Он смеется и говорит: «Когда свиньи полетят!» Мне выражение очень нравится, но я его раньше никогда не слышала. Я тогда улыбаюсь и говорю: «Это ты, что ли, имеешь в виду, когда рак на горе свистнет?» Джеймс напрягается: «Почему свистнет? Они же не умеют свистеть! И потом, разве раки на горе бывают?» Тут я понимаю, что с полетами свиней разобраться гораздо легче…

Мы болтаем про все это и решаем остановиться, чтобы зайти в паб передохнуть и выпить пива. Там по телевизору показывают футбол, и Джеймс оживляется и начинает мне объяснять, что больше всего народу делает ставки как раз на бега и на футбол (тут могут спорить и на счет, и на то, в какую минуту будет забит первый или третий гол — ну, и на что дальше хватит воображения). Причем делать это можно и по телефону, и даже в то время, когда игра уже началась. Тут мы видим знакомого, который внимательно (даже как-то чересчур внимательно, с моей точки зрения) смотрит на экран. Выясняется, что он сделал ставку до начала футбола, а на половине игры понял, что точно проиграет. Он тогда позвонил и сделал другую — и вот теперь ждет, чем все дело закончится. Закончилось тем, что он таким образом ничего не выиграл, а только сумел вернуть потерянные в первой половине игры деньги.

Я забираю свой бокал пива со стойки, в это время меня кто-то нечаянно толкает, пиво мое расплескивается, и я восклицаю: «Ой!» Джеймс почему-то с извиняющимся видом улыбается моему обидчику, а меня подпихивает в бок: «Ты потише, не очень-то прилично женщине так выражаться!» Я от возмущения просто теряю дар речи, а потом выпаливаю: «Ты чего это, что я такого сказала?!» Тут выясняется, что по-английски «ой!» означает очень фамильярное и грубоватое обращение типа «эй, ты!», так что для женщины это довольно забавный способ привлечь к себе внимание.

Выходим из паба, а рядом с его входом кто-то установил стремянку. Я пытаюсь под ней пройти, но Джеймс хватает меня за рукав: «Ты куда?! Давай обойдем!» Я задираю голову и ничего особенно опасного наверху не вижу. Он тогда, видя мое недоумение, смущенно говорит: «Это примета такая — не стоит проходить под лестницей, а то будут неприятности». — «А-а-а, — говорю я и обхожу ее сторонкой. — Ладно, лишний раз не буду рисковать, хотя, может, на русских это и не распространяется! А какие еще приметы ты знаешь?» Джеймс задумывается, а потом говорит: «Ну, еще если вдруг разобьешь зеркало — это к семи годам несчастий. И плохо дело, если белый кот дорогу перешел, — надо быть очень и очень осторожным». — «Да ты что? — удивляюсь я. — А у нас плохо, если черный!» Джеймс добродушно отзывается: «Ну нет, это белые коты приносят всякие напасти, а черные, наоборот, в Англии — хорошая примета. Их даже иногда рисуют на поздравительных открытках». — «Как же нам теперь быть, если для тебя черный кот хорошо, а для меня плохо?» — подкалываю его я. Джеймс принимает вопрос близко к сердцу, мы начинаем совещаться и приходим к общему выводу: если черный кот перебежит дорогу, когда мы едем на машине, я могу успокаивать себя тем, что мое невезение уравновесится грядущим счастьем моего будущего мужа. А еще, уточнил Джеймс, тринадцать — не очень хорошее число, поэтому в английских самолетах даже нет тринадцатого ряда. И сам он старается не летать тринадцатого в пятницу, хотя билеты, как правило, в этот день дешевле. При этом он вдруг сделал неожиданный для меня вывод: вообще-то англичане не очень суеверные люди!

Наконец, приезжаем в Хелстон на фестиваль Дня Флоры. Народу на улицах огромное количество, при этом толпа не агрессивная, а, наоборот, совершенно расслабленная и дружелюбная, и в ней много детей. Все выстроились вдоль улиц и ждут шествия, а оно потихоньку приближается: женщины и мужчины всех возрастов (по преимуществу пожилые) разряжены в пух и прах; первые — в вечерних платьях и больших нарядных шляпах, вторые — во фраках и серых котелках. И все, не останавливаясь, танцуют незамысловатый танец, типа «два прихлопа, три притопа» и меняются местами и парами. А толпа радостно на это глазеет и подпевает — все англичане явно знают эту мелодию с детских лет.

Мы с Джеймсом посмотрели на шествие и решили перекусить. Зашли в ближайшую забегаловку, и она меня сразу же чем-то смутила. А когда мы уселись и хотели заказать еду, я поняла, в чем дело: обслуживать нас подтянулась хромая и не самая опрятная старушка лет восьмидесяти пяти. Для начала она принесла нам приборы, и я заметила, что моя ложка была грязной. Чтобы не обижать старушенцию, я попросила другую официантку мне эту ложку заменить. Вышло еще хуже: та же самая старуха принесла мне очередную ложку, проверяя ее на ходу на предмет чистоты: сначала протирая грязным полотенцем, а потом, на всякий случай, подчищая пальцами. Аппетит у меня от этого пропал совсем, тем более что суп, который я попробовала, отхлебнув через край суповой чашки, оказался слишком острым.

В Англии мне поначалу понравилось, что в меню почти всегда бывают супы (правда, едят их здесь чаще на ужин). Теперь выяснилось, что радовалась я рано: сколько ни пытаюсь их заказывать, они всегда оказываются переперченными или просто острыми. Мне до сих пор кажется странным: готовят прекрасный диетический протертый суп из овощей, а потом бухают в него столько перца и специй, что съесть его без пинты пива и горы хлеба оказывается невозможным.

А в этом кафе даже пиво и хлеб не помогли…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.