Глава 4

Глава 4

Шепелявая блондинка и криминал на ТВ. Телетекст. Удобства для птиц. Прогулка с танками к военной базе. Английские заборы. Заправки и объявления в туалетах. Рыба в кляре и жареная картошка. Английские устрицы. Женщина-леденец. День рождения обезьяны и динозавры юрского периода. Лиса Бэйзел и белка Фредди. Плюш в кинотеатре. Вино после пива. Голубятина

Пока мы завтракаем, идут новости. Интересно, как здесь подбирают ведущих телепередач. Все они — самых разных возрастов и цветов кожи. Иногда попадаются симпатичные, но по российским меркам даже они далеко не красавцы и не красавицы. При этом симпатяги вовсе не правило, а, скорее, исключение. Мне одна знакомая (тоже иностранка) так объяснила этот феномен: их подбирают таким образом, чтобы у обычного населения не развивались комплексы — мол, вокруг мало красивых лиц и фигур, так вот и в телевизоре тоже — вон какие страшные, а пробились же… У меня уже есть любимый персонаж — ведущая местных новостей (после основных по всей стране показывают новости местные). Это некрасивая пожилая морщинистая крашеная блондинка, с отросшими темными корнями волос, с очень редкими зубами и сильно шепелявящая. Обычно она вовсю кокетничает, рассказывая про небольшие транспортные происшествия. Я пристаю к Джеймсу: «Что это она такое сказала?» Он отмахивается: «Отстань! Я сам ничего не понял!» Я упираю руки в боки: «Кто тут из нас двоих англичанин?! Если бы мы смотрели русское телевидение, я бы все понимала!» Он в ответ только вздыхает: у многих ведущих здесь нет ничего похожего на RP (received pronunciation — классическое английское произношение), а только ярко выраженные диалекты, в которых даже Джеймс не силен.

Как я потихоньку начинаю понимать, во всех английских новостях излюбленная тема — бытовые и уличные убийства с подробностями. Они муссируются по нескольку дней и часто занимают по времени столько же, сколько все остальные новости, вместе взятые. Англичане все это внимательно слушают (Джеймс так даже звук погромче включает) и следят за расследованием и деталями. Из-за этого ощущение такое, будто в стране ужасно много криминала, хотя я тут вычитала, что убийств, похищений детей и других преступлений в Англии не больше, чем 20–30 лет назад, и преступность здесь ничтожно мала по сравнению, например, с Россией. Забегая вперед, скажу, что почти все преступления, про которые они так подолгу и смачно говорят сейчас, через несколько месяцев оказались раскрытыми. Об этом, кстати, тоже по телевизору расскажут в деталях. При этом меня удивило, что в Англии обычным полицейским и даже тем, кто разгоняет всякие беспорядки, не положено иметь огнестрельное оружие, у них есть только резиновые дубинки.

Хоть я и не любительница телевидения вообще, но есть здесь моменты, которые мне нравятся. Нравится, например, как по утрам ведут новости на одном из основных каналов: ведущие сидят на угловых диванчиках, шутят и подкалывают друг друга; приглашают всяких знаменитостей, общаются с ними и друг с другом совершенно неформально, хохочут, принимают довольно раскованные позы. Все это немножко не вяжется с их официальными деловыми костюмами и галстуками — но как-то мило не вяжется.

После завтрака Джеймс сидит, уткнувшись в какие-то тексты на экране. При этом звук телевизора продолжает вещать про последние новости. Мне это действует на нервы: ты или смотришь телевизор, или нет, а так, наполовину, — это уж слишком! Я тяну его за рукав: «Что это ты такое странное делаешь? И сколько можно сидеть вот так, — может, уже чем-нибудь полезным заняться?» Джеймс изумляется: «А я и занимаюсь полезным делом, я свои акции отслеживаю!» И тут мне приходится выслушать, что по обычному телевизору смотрят не только фильмы и ТВ-программы. Здесь есть телетекст, по которому можно узнавать, например, прогноз погоды, текущую стоимость акций (с отставанием от торгов всего на 15 минут), курсы валют, выигравшие лотерейные билеты, победителей на скачках, приземлился ли в аэропорту нужный вам самолет и многое другое. Для этого стоит только нажать кнопку «телетекст» на пульте управления. Мы потом с Джеймсом стали вместе свои акции по телевизору отслеживать.

Выходим, наконец-то, на улицу, и я замечаю, что в общем дворе нашего дома стоит каменная штука, напоминающая мне такие подставки для питьевой воды, которые раньше попадались в парках культуры и отдыха в России. Еще она напоминает фонтан в виде небольшого, но глубокого блюда на каменной ножке. Только при ближайшем рассмотрении оказалось, что никакая вода к этой штуковине не подведена, хоть и видно, что дождевая вода там иногда скапливается. Я гадаю-гадаю, зачем это, — вроде бы никакой художественной ценности не представляет, практической — тем более, и не старинная штука, опять же. Потом сдаюсь и спрашиваю у Джеймса: «Ты, часом, не знаешь, для чего это?» — и тычу в нее пальцем. Джеймс смотрит на меня, как на дитя неразумное, и насмешливо говорит: «Это же емкость для птиц, чтобы им дождевую воду было пить удобнее!»

До обеда еще куча времени, и мы решаем проехаться по окрестностям. Оказывается, что совсем недалеко отсюда есть несколько военных баз. Все местные об этом знают, а меня очень удивляет указатель на дорогах: «К военной базе». Мы едем по этому указателю, и тут я начинаю беспокоиться: паспорта у меня с собой нет; а даже если бы и был — еще примут за шпионку! И так аккуратненько Джеймса спрашиваю: «А может, не стоит туда ехать? Еще неприятностей потом не оберемся!» Джеймс настораживается: «Что ты имеешь в виду?» Я опасливо говорю: «Ну, военная база все-таки… Может, они не хотят, чтобы иностранки типа меня шлялись мимо нее туда-сюда!» Джеймс изумленно вскидывает на меня глаза — такая мысль ему явно никогда не приходила в голову. Потом сдержанно говорит, что ничего такого страшно секретного тут нет, просто иногда по этой дороге всем можно ездить, а иногда нельзя. В последнем случае в ее начале вешают знак: «Стрельбища, дорога закрыта». Это значит, что в этот день по ней передвигаются танки и постреливают по сторонам — и никакой таинственности. А потом вешают знак: «Дорога открыта», и все опять спокойненько по ней разъезжают. Правда, весело говорит он, лучше особо не разгоняться — дорога узкая и извилистая, и за поворотом даже в обычный день можно легко налететь на танк.

Тут я замечаю необычные дорожные знаки, а Джеймс снисходительно мне поясняет: «Это как раз для них — чтобы они не носились тут быстрее тридцати миль в час». Сами-то мы с ним едем значительно быстрее, и вот за очередным поворотом и правда видим два ползущих друг за другом танка. И если честно, то не ползущих, а передвигающихся с довольно приличной для таких громадин скоростью. Мы пристраиваемся к ним в хвост, а потом все вместе подъезжаем к перекрестку, и я чуть не вываливаюсь из нашей машины от удивления: эти огромные чудовища дисциплинированно включают левый поворотник!

Все вместе мы подъезжаем к военной базе. Она окружена не глухим высоким забором, а сеткой, через которую хорошо видно, что делается внутри. И видно, кстати, приветливых, но грозно вооруженных часовых. Танки сворачивают туда, а мы снова разгоняемся и едем дальше по узкой дороге на гребне холма, по обе стороны которого открываются потрясающие виды. Вокруг луга с зеленой коротенькой, будто только что подстриженной травкой, а за ними море. «Джеймс, а куда девается старая, пожухлая трава? — задаю я, с моей точки зрения, совершенно невинный вопрос. — Не может же кто-то все эти поля без конца косить, как лужайку?» Джеймс смотрит на меня как-то странно, а потом вкрадчиво спрашивает: «Ты что, надо мной издеваешься?» Я удивленно поворачиваюсь к нему: «А что я такого сказала? Смотри: не будет же она расти так сама! Ее кто-то должен обязательно косить!» — «Или жевать…» — жестко и тихо подсказывает он. И тут до меня доходит — овцы! Ее ведь просто съедают овцы! И сразу замечаю, что по обеим сторонам дороги тут и там пасется полно овец. Как это я раньше об этом не подумала… Я прикусываю язык и решаю, что задавать свои глупые вопросы буду только в крайних случаях.

Едем мы, я глазею вокруг и уже молча пытаюсь понять, почему здесь так красиво на природе и в маленьких деревушках. Потом меня осеняет: вокруг нет ужасных глухих заборов выше роста человека. Палисадники домов отделены от остального мира или низкими цветущими кустами, или заборчиком по колено (ну, максимум по пояс), а поля друг от друга — тем же заборчиком из кустов, или низенькой стенкой из местного камня, который сливается с окружением, или невысокой сеткой. И все это совершенно не портит перспективу. Да, вот в чем дело — глаз не утыкается в бесконечные заборы. И еще нет разбросанного повсюду на природе мусора…

По дороге мы остановились на заправке. Дизель стоит дороже бензина, и еще висит объявление: «Есть бензин со свинцом» (то есть это такая редкость, что об этом надо сообщать дополнительно). Я от комментариев воздерживаюсь, чтобы не раздражать Джеймса, для которого все это в порядке вещей, и отправляюсь в туалет. Там над умывальником читаю: «Пожалуйста, оставьте раковину чистой для следующего посетителя». Возвращаюсь в машину, а меня так и подмывает спросить Джеймса, затыкает ли он в общественном туалете раковину затычкой, чтобы помыть руки, а главное, каким образом он потом эту самую раковину «оставляет чистой для следующего посетителя». Но я из последних сил креплюсь.

Пока заправляемся, Джеймс по ходу дела мне объясняет, что обычно тут нужно сначала залить бензин и только потом за него платить. Зато на всех больших автострадах все наоборот, и это создает очереди.

Наконец, возвращаемся в Свонедж. Снова обедать в пабе я не захотела, и мы пошли искать, где бы поесть рыбы. Хотя Джеймс и живет в приморском городке, оказалось, что настоящих хороших рыбных ресторанов в нем мало, зато куча забегаловок «фиш энд чипе» (где подают жаренную в кляре рыбу с жареной же картошкой). Мы зашли в одну из них, и там прямо у нас на глазах пожарили эту самую картошку и рыбу — как и положено, треску. В дополнение к ним мы взяли маринованные луковицы и гороховое пюре (которое здесь зеленого, а не желтого цвета), нам все это положили в одноразовую посуду, и мы уселись есть прямо на месте, хотя можно было всю еду и забрать с собой. Тут я с удивлением оглянулась на странный звук и увидела за соседним столом довольно необычную картину: взрослый и прилично одетый англичанин со смаком обсосал пальцы, а потом аккуратненько вытер их салфеткой! Не успела я как-то это прокомментировать, как от другого соседнего стола раздались точно такие же звуки…

Осторожно пробую свою жареную картошку. Оказывается совсем невкусно — ее в процессе приготовления не посолили. Смотрю тогда, что делает Джеймс, — а он, к моему изумлению, не просто посыпает ее солью, но еще и поливает уксусом. Не кетчупом, не майонезом, а именно уксусом! Я аккуратно интересуюсь, вкусно ли есть ее вот так, а он смеется и говорит: «А ты попробуй!» Я и попробовала — при этом, естественно, жареная картошка несколько подмокла и, на мой взгляд, совершенно потеряла свою аппетитность. Рыба же выглядела необыкновенно привлекательно, и я решила, что не стану портить ее уксусом, а просто посолю (втихаря от Джеймса). Он же, как ни в чем не бывало, уплетал свою порцию и занудливо объяснял, что не один он такой и что все англичане любят есть фиш энд чипе с уксусом. Заодно он рассказал, что есть еще одна особенность в поедании жареной картошки: это единственное блюдо, которое вполне прилично есть всем вместе. То есть никто косо не посмотрит, если вы закажете в ресторане одну порцию на двоих или на нескольких человек. А делиться другими блюдами здесь совершенно не принято… И еще мы поразмышляли о том, что чипсами тут называют исключительно нарезанную ломтиками горячую жареную картошку, а то, что продается в пакетах в супермаркетах здесь зовется словом «криспс».

Раньше, кстати, я никогда не думала об Англии как стране морепродуктов, и напрасно: здесь есть и устрицы, и омары, и креветки, и крабы, и съедобные рапаны, и мидии, и куча всяких рыб — все местное, свежайшее. В Свонедже, например, у причала расположилась маленькая и совсем непрезентабельная кафешка, но в ней подают устриц с бокалом игристого вина, и можно заказать крабов и омаров, только что пойманных рыбаками. И даже есть специальный аквариум, где все эти еще живые морепродукты копошатся.

Позже я узнала, что большинство англичан ест рыбу не очень часто — и из всех рыбных блюд предпочитает именно фиш энд чипе. Среди наших знакомых мало тех, кто по-настоящему любит устрицы; и все относятся вроде бы с пониманием, когда я их заказываю, но с отвращением, когда я их ем. При этом в Англии даже есть устричные фермы, а осенью в графстве Корнуолл проводится фестиваль устриц и «Гиннесса». Представляете, едят устрицы, а запивают все это дело темным пивом! И однажды в тамошнем ресторане, когда я заказала себе пару свежих устриц, мне их принесли густо посыпанными молотым перцем и почему-то каждую — на отдельной тарелке.

Да, так я снова отвлеклась. После нашего обеда в «фиш энд чипе» мы поехали в соседнюю деревню. Окрестности Свонеджа относятся к побережью юрского периода, и мне захотелось посмотреть, что это на самом деле означает.

Проезжаем мы мимо школы, на обочине рядом с негорящим светофором стоит толстая тетушка, одетая в накидку ядовито-зеленого и оранжевого цветов. «Лоллипоп-леди» (женщина-леденец), — мимоходом отмечает Джеймс. Я с подозрением кошусь на него: что это с ним произошло, он ведь никогда не отличался особой образностью речи! И потом — ему теперь что, нравятся толстушки? На всякий случай осторожно говорю: «Как здорово и нежно ты ее назвал!» Джеймс ошарашенно смотрит на меня и спрашивает озадаченно: «Ты это о ком? О лоллипоп-леди, что ли? Так это же официальное название ее профессии!» — «Как это?» — недоверчиво хмурюсь я. «Ну да, как вот регулировщик там или постовой», — говорит он. «А что же тогда у нее за профессия такая? Она что, леденцы непрерывно ест?» — запальчиво спрашиваю я. «Да нет же, просто у нее шест такой с круглым знаком „Стоп!“ наверху, и он вроде бы как напоминает по форме леденец», — назидательно уточняет Джеймс. «А зачем ей этот шест и что она с ним делает?» — продолжаю недоумевать я. «Разве не понятно? — удивляется он. — Когда школьники выходят к дороге, она его поднимает, и все машины должны остановиться, чтобы их пропустить. А потом она его опускает, и все едут дальше». Я проникаюсь сочувствием к бедным леди: «И что же, они так и стоят у дороги весь день?» — «Да нет, — успокаивает меня Джеймс, — они ведь только у школ работают, значит, только до или после уроков. Поподнимает свой шест раза три-четыре — и свободна. Это в основном домохозяйки так подрабатывают». Я вздыхаю с облегчением: «Ладно, тогда не самая пыльная у них профессия». А сама думаю: смешное занятие — поднимаешь шест пару раз, и домой, чай пить. И теперь, когда вижу у дорог этих леденцовых дам, каждый раз ехидно отмечаю, что все они далеко не худенькие.

Подъезжаем мы к деревушке, куда, собственно, и направлялись, и тут начинается грибной дождь: и солнце светит, и дождик идет. Джеймс улыбается и говорит: «День рождения обезьяны!» Я раскрываю рот от изумления: «Чего-о-о?! Какой день рождения? Какой еще обезьяны?!» — а сама опасливо на него кошусь: уж не совсем ли он с катушек съехал. «Чего-чего, — с досадой говорит Джеймс, — это так по-английски называется, когда и дождь, и солнце!» — «А-а, — расслабляюсь я, но тут же снова лезу к нему с вопросом: — А почему обезьяны?» Джеймс расстроенно пожимает плечами, и я прикусываю язык: в самом деле, откуда же ему это знать.

Из-за «дня рождения обезьяны» нам пришлось зайти в местную лавчонку. Торговала она окаменелыми ракушками, камнями с отпечатками растений или животных, местными минералами. Но самое главное, прямо в этой лавке (это в крошечной-то прибрежной деревухе!) в витрине была выставлена голова огромного динозавра юрского периода, найденная местным жителем всего года два-три назад. Несмотря на дождь, в лавке было очень оживленно: дети и взрослые брали напрокат специальные молотки и лопатки, оставляли залог и отправлялись на пляж — раскалывать гальку и искать в ней следы окаменелых животных. Правило в одной из витрин гласило: все, что найдете, можете оставить себе, предварительно зарегистрировав в этой лавчонке, а государство будет просить вас время от времени показывать находку на каких-нибудь выставках. Тут же была и витрина таких находок. Очень все буднично, учитывая уникальность того, что за диковины народ обнаруживает на этом довольно мрачном пляже с темно-серой галькой.

Посмотрели мы на все это и поехали домой. По дороге почему-то зашла речь о сказках, и тут обнаружилось, что и в русских, и в английских сказках часто фигурируют одинаковые персонажи. И что в местных сказках, так же как и в русских, у зверей тоже есть имена; только все эти лисы и белки здесь — мужского рода. Лису, например, во всех сказках и присказках зовут мужским именем Фредди, а белку — Бэйзел.

Дома мы попили, как и положено в это время дня, чаю, а вечером собрались на фильм 50-х годов в соседнюю деревню. Когда зашли в кинотеатр, я замерла: красные плюшевые сиденья с пепельницами на подлокотниках, старинный экран с бархатным занавесом. Перед сеансом в специальном киоске прямо в зале с приглушенным светом продается мороженое. А когда фильм начался, на экране были видны, как в старые добрые времена в Москве, царапины на кинопленке. Таким было кино в Англии еще до моего рождения, такое же оно и сейчас в этом старом кинотеатре. Что-то все же есть в этой привязанности англичан ко всему старинному: особенно здорово смотреть здесь фильмы 30–50-х годов.

После кино мы с друзьями Джеймса решили поужинать в соседнем ресторане. До еды все мужчины дружно заказали пиво, во время ужина выпили пару бутылок хорошего вина, а завершили все опять же пивом! Оказалось, что это совершенно нормальная здесь практика, и все неподдельно удивлялись тому, как я была этим озадачена.

Еще меня в этом ресторане в меню поразила голубятина. Я давно обратила внимание на то, что здешние голуби толстые, прямо-таки раскормленные, очень чистенькие, с розово-серым нарядным оперением. После долгих сомнений я все же решила попробовать, каковы они на вкус. Заказала, но есть почему-то не смогла…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.