III. Бюджет и водка

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

III. Бюджет и водка

Основой нашего фиска служат косвенные налоги. Их огромное преимущество для власти в том, что они незаметны глазу, не вооруженному знанием. Налоги на предметы первой необходимости, заставляя беспомощные народные массы задыхаться от дороговизны, вернее всего наполняют казенный сундук. А в центре всей системы косвенного обложения на протяжении ряда столетий бьет животворящим фонтаном – водка!

Сейчас у нас, в связи со сменой министерства, только ленивый не бранил казенной винной монополии. И впрямь она срамом покрыла наш бюджет. Да разве срам этот случайный? Разве он со вчерашнего дня пошел? Разве введенная 20 лет назад водочная монополия – единственный способ превращать народное бедствие – пьянство – в источник обогащения для имущих классов и государства?

Сыздавна князья облагали напитки. Тысяча лет назад уже существовала «медовая дань». Первоначально облагались данью вольные корчмы, затем стали заводить княжеские корчмы, а вольные преследовать. При Иване III (1462 – 1505 г.) не только продажа, но и производство вина было уже казенной монополией. И дальше питейный доход получался преимущественно посредством продажи вина из «царевых кабаков». Этот порядок то чередовался, то сочетался с откупной системой, по которой право спаивать народ сдавалось с подряда хищным дельцам. Где правительство само торговало вином, оно, не хуже частных кабатчиков, смешивало хорошее вино с плохим и сурово наблюдало за тем, чтобы к концу года был выпит весь запас. Отец, который препятствовал сыну посещать кабак, подвергался жесточайшим наказаниям. И все другие меры были в том же роде. Это привело к таким волнениям, что пришлось восстановить откупа. Но от этого лучше не стало. И при Федоре Алексеевиче (1676 – 1682) пытались снова отменить откупа, как «злодейство». При императрице Елизавете, особенно в семилетнюю войну (1756 – 1763), когда деньги больше обыкновенного занадобились, старались изо всех сил развивать употребление водки. От монополии снова отказались, ввиду непомерного чиновничьего воровства. Системы менялись, а народ попадал из огня да в полымя. При Екатерине II (1762 – 1796), которая любила называться матерью отечества, винные откупа приняли небывалое развитие. Народное пьянство, организованное сверху, давало уже 1/3 государственных доходов. При Александре I (1801 – 1825) все это продолжалось в полной мере. Министр финансов Гурьев высоко держал знамя винных откупов{72}. Доход от них покрывал по-прежнему треть бюджета. А когда раскрылись скандальные «откупные» плутни, в которых была по уши замешана высшая знать, Гурьев сделал новую попытку заменить откупа монополией. Вице-губернаторам предписывалось побольше продавать вина, и они, чтобы торговать бойчее, завели в государственных кабаках музыку и всякие иные приманки. Сидельцы подмешивали к вину дрянь и обмеривали крестьян, а вице-губернаторы брали взятки. В казну доходила только половина выручки. Губернаторы жаловались в столицу, что народ «мало пьет». В ответ на это к подушному налогу прикидывали недопитую сумму: не пей ниже нормы! Вот это была подлинная питейная «фиксация»{73} в духе отечественных традиций – не чета интриганской затее гр. Витте. От монополии пришлось отказаться, и крепостнический бюджет держался дальше на двух китах: на водочных откупах и подушной подати. В 1863 г. откупа уступили место акцизной системе, т.-е. свободной выделке и продаже вина с уплатой налога в казну. Акциз, разумеется, из года в год повышался. С 1882 г. до 1892 г. питейный доход давал в среднем свыше 250 миллионов рублей, более трети всех государственных доходов.

В 1894 г. вводится нынешняя винная монополия – отчасти в интересах помещиков-винокуров, которым выгоднее иметь дело с бюрократией, чем с капиталистическим рынком, а главным образом, – в интересах фиска. В рамках монополии потребление вина растет, как лавина, далеко обгоняя рост населения и рост производительных сил. Правительственные люди-сидельцы являются ретивыми агентами по спаиванию народа. В этом отношении они продолжают лишь прочные традиции кабацких годов XVII в. и откупщиков XIX в. В 1904 г. казна выручила за водку 504 милл. р., из них 365 чистой прибыли. В 1914 г. винная монополия дает не менее миллиарда, в том числе около 750 миллионов чистого барыша. За одно десятилетие валовой и чистый доходы увеличились в два раза! Несмотря на то, что помещикам государство платит за спирт втридорога, оно взимает затем за водку в 4 раза больше, чем расходует за нее само – свыше 300 % чистого барыша… При Екатерине II весь наш бюджет был менее 50 миллионов руб.; с того времени он вырос в 70 раз; но водочные барыши по-прежнему составляют целую треть государственных доходов. Поистине водка – самый надежный государственный устой!

Да так оно и есть. Алкоголь – это не просто дурманящий напиток, в котором Лев Толстой открыл волчью, лисью и свиную кровь. Нет, это историческая сила огромной важности. Ни волк, ни лисица, ни свинья тут не при чем. Животные, звери не знают пьянства. Пьянство есть отличие и привилегия человека. Общество, где немногие тысячи пользуются всеми благами богатства и культуры, а народ живет в тяжелом и грубом труде, в нищете и тьме, без радости, без просвета, без надежды, – такое общество не может удерживать свои части в равновесии без алкоголя. Для такого общества водка есть предмет первейшей государственной необходимости. Она отрывает озлобленного, отчаявшегося или затравленного человека от земли, дает ему на несколько часов поддельное, обманное наслаждение, а затем униженного, физически и нравственно опустошенного, снова возвращает его под ярмо труда и нищеты. Водка парализует силу социального сопротивления угнетенных. Водка духовно принижает те классы, которые принижены материально. Водка создает необходимое для правящих соответствие между психологией эксплуатируемых и их положением в обществе. В распоряжении правящих имеются и другие средства – разные виды духовного опиума, усыпляющего сознание. Но те средства недостаточно надежны. А водка, великий социальный усыпитель, не обманет.

Имущие классы и государство несут ответственность за ту культуру, которая не может существовать без вечной алкогольной смазки. Но их историческая вина еще несравненно страшнее. Через посредство фиска они превращают алкоголь, физическую, нравственную и социальную отраву, в главный источник государственного питания. Водка не только делает народ неспособным к управлению собственными судьбами, но и покрывает расходы по управлению привилегированных. Поистине дьявольская система.

И не г. Барку[250], министру «нового курса», изменить ее. Смета государственных расходов, это – золотая книга бюрократии и привилегированных верхов. Каждая строка в этой книге говорит о чьем-либо праве на народное достояние. Из центрального бюджетного резервуара золото течет через десяток кранов в меньшие чаны; оттуда через сотни кранов в новые приемники, а у последних кранов стоят живые приемники – бюджетные питомцы – с широко раскрытыми пастями. Попробовать закрутить или хоть слегка прикрутить один только кран – немедленно раздается утробный протест. Министр финансов только казначей и бухгалтер властвующих групп, клик и слоев. Расходный бюджет для него неприкосновенен. Но вечно опустошаемый золотой бассейн необходимо наполнять. Те, которые опустошают его, наполнять не хотят, – иначе их государственная роль свелась бы к переливанию из пустого в порожнее. Остается народная масса, та, которая собственными руками своими творит хозяйственные ценности. С нее спрашивается вдвое и втрое больше, чем она может дать. И только алкоголь способен вырвать из ее хозяйства то, чего никакими другими путями извлечь из него невозможно. Вот почему ни один министр финансов при нынешнем режиме не может посягать на алкоголь. Лица сменяются, водка остается. Не посягнут на нее ни Дума, ни Государственный Совет. Ибо в них руководят те, которые опустошают бюджетный бассейн, а не те, которые наполняют его.

Перестроить бюджет в соответствии с народными интересами может только сам народ, уяснивший себе свои интересы.

«Борьба» N 2, 2 марта 1914 г.