Л. Троцкий. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПИСЬМА

Л. Троцкий. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПИСЬМА

(Фонд народного просвещения. Взыскующий града пролетарий и просвещенный «мужичок». Пресса либеральная и пресса национал-либеральная…)

Едва ли не первый голос в том хоре лжи, который поднялся в ответ на пресловутые речи о «доверии», принадлежит «Руси», газете Суворина-сына[76], отпочковавшейся, подобно преждевременно погибшей «России», от «Нового Времени», газеты Суворина-саваофа. О причинах этого отпочкования в свое время ходили темные слухи. Говорили, будто Суворин-отец по собственному почину сказал Суворину-сыну: «Чует сердце мое новую весну; может быть, скоро буду призван провозвестить ее моему народу. Но так как в жизни моей много было возвещено мною весен, больших и малых, то боюсь, что народ мой на сей раз мне не поверит. Посему, возьми посох твой, препояшь чресла и удались из Эртелева переулка на Итальянскую улицу для возвещения весны!» Так ли это было, или же г. Суворин-сын, разнообразно искушенный еще, так сказать, в родительском чреве, сам почуял весну и своевременно покинул заслуженный корабль «Нов. Вр.», или же драма «отцов и детей» разыгралась каким-нибудь третьим способом под суворинской крышей, но факт тот, что газета «Русь» возвещает ныне весну с совершенным бесстрашием.

Г. Суворин-сын обнаруживает при этом несомненное чутье. Он не только приветствует и ждет, но и пытается в весенней атмосфере организовать вокруг своей газеты подобие общественного, чуть ли не «общенационального» движения. Чтобы использовать смутное угнетенно-недовольное, политически-неоформленное, но ищущее слов и действий настроение широких кругов необразованного, но грамотного общества, настроение, скоплявшееся в течение долгого времени и ныне сгущенное войной, г. Суворин выкрикнул причину всех наших бед: тьма! и дал лозунг: мы жертвуем на просвещение!

Суворин-сын не первый в течение войны делает попытку «общественной» мобилизации. Даже в ограниченном поле его собственного политического зрения было уже два таких опыта.

Первый сделан Сувориным-отцом, который открыл подписку на флот с целью уловить таким путем возбужденную войной и ее несчастиями «нацию». Суворин вкладывал в эту подписку нечто вроде патриотически-"оппозиционной" идеи. Общество дает правительству на флот, общество хочет иметь контроль над своими капиталами и хочет считать флот своим. «Нов. Вр.» выражало при этом уверенность, что жертвовать будут «все» (из 140 миллионов населения газета отбрасывала лишь 40 мил. на «дикарей и личностей», которые по каким-либо соображениям ничего не дадут на постройку «боевого флота»), но в сущности газета вела спекуляцию на небольшую группу жертвователей-тузов, а «общественный контроль» означал, что эти жертвователи, вносящие десятками тысяч и миллионов, смогут поставить правительству кое-какие условия, хотя бы, напр., отстранить Алексеева[77], против которого «Нов. Вр.» вело явную кампанию.

Дальше шла общеземская санитарная организация. Это опять-таки попытка сплотить элементы привилегированного общества на законном и патриотическом деле помощи правительству, укрепиться, организоваться, дать наглядную демонстрацию «важности и полезности объединенной земской работы», взять в свои руки часть государственного дела, поставить правительство некоторым образом в зависимость от себя… А дальше? – дальше видно будет… Видно будет, сколько народных миллионов нужно гг. земцам бросить в жерло войны, чтобы решиться на ходатайство об увенчании неувенчанного здания.

Земская санитарная организация по необходимости очень ограничена. Она захватывает лишь самые тяжеловесные элементы либеральной оппозиции. Маленькому человеку тут нет места. А ведь кроме земского дворянина либеральная партия, как напоминал в прошлом году г. Струве, может еще рассчитывать и «на разночинца-интеллигента, представителя „третьего“ элемента, и на крестьянина, доработавшегося до политического самосознания» («Осв.» N 17).

На эти более широкие круги и рассчитывает «Русь». «Фонд народного просвещения», действительно, имеет успех. Дают, как пишет редактор «Руси», «люди всех сословий и состояний русского общества, от священников до барона, до босяка и проститутки». Целый ряд газет должен был волей-неволей признать инициативу «Руси». Даже «Русск. Вед.» объявили об открытии подписки на Московский фонд народного просвещения. Г. Стасюлевич, пр. Лесгафт, пр. Яроцкий[78] и целый ряд других либеральных нотаблей выразили свое благословение «доброму начинанию». «Образование – основа всего. Все наши беды от недостатка образования». Вокруг фонда носятся густыми клубами азбучные испарения культурнического либерализма. Политической мысли нет и в помине. Самодержавие забыто. Оппозиционное настроение направляется на путь «положительной» просветительной работы.

Политической мысли нет и в помине, сказали мы. Но, в сущности, в этом именно сказывается политический расчет или инстинкт либерализма. Между легальным мирком земской оппозиции и либеральной прессы, с одной стороны, и более широкими кругами возбужденного народа, с другой, – нет реального моста. Это создает невозможность для вождей журнальной и земской политики непосредственно и прямо опереться на широкие круги: для этого потребовалась бы с их стороны нелегальная организация и более решительные лозунги. Но это им не под силу, – их положение толкает их, поэтому, на обходный путь. Объединить разнообразные элементы вокруг фонда просвещения, а самый фонд подчинить земству (на этом настаивает большинство «компетентных» лиц, – «ибо земство, – как говорит г. Стасюлевич, – это наше единственное народное представительство»), либо специальному самопроизвольно образовавшемуся Комитету из именитых общественных деятелей, значит не иное что, как найти такой канал, по которому неоформленное оппозиционное движение могло бы быть отведено от социал-демократической партии в либеральный или национально-либеральный фарватер.

Дать городским и деревенским массам революционно-политический лозунг, который включал бы в себя культурнический лозунг народного «просвещения» – дело нашей партии. Делать такое дело, значит – попутно вышибать почву из-под ног сынов Сувориных и – иных сынов…

Среди разномастных жертвователей «на просвещение» успели отчетливо выделиться на страницах «Руси» две фигуры: городского рабочего и просвещенного хозяйственного «мужичка».

Рабочий целой головой выше остальных жертвователей. Его толкает в эту чуждую ему компанию великая идеалистическая потребность знания, понимания всего, что есть и что должно быть. Нелегальная литература неспособна ответить на все его духовные запросы, революционная работа не может в «будни» захватить целиком каждого массового рабочего, и он идет со своими жалобами и надеждами – на страницы «Руси».

«Один тяжелый физический труд, – пишет рабочий, – нас не удовлетворяет; нам нужно после продолжительного рабочего дня что-нибудь освежительное, способное вдохнуть нам интерес к жизни… Жаждем мы просвещения… чтобы не быть неодушевленными орудиями производства». «Товарищи-рабочие! – пишет другой. – Вы знаете значение образования, так как сами стремитесь к нему. Это стремление к свету знания и правды начинает принимать среди вас громадные размеры; вы кидаетесь из стороны в сторону, ищете ответов на пробудившиеся вопросы… Жертвуйте же, товарищи!» «Мы набросились на нелегальную литературу, – пишет третий, – вели подпольную агитацию, и в результате – только аресты и ссылки. И вдруг – фонд, и опять мы можем агитировать, но с более полезными и лучшими последствиями». «Из искры возгорится пламя! – пишет группа женщин-работниц. – Жертвуйте же!»

И рабочие жертвуют. Они повторяют при этом нередко те общие места о пользе просвещения, в которых расплываются жертвователи Стаховичи, священники и учителя. Но рабочие вкладывают в те же слова другое содержание. Свои жертвы на просвещение они субъективно ставят в тот ряд, в котором у них стоят прокламации, нелегальные брошюры, беседы в кружках с революционерами, вообще все то, в чем проявляется их «нелегальное» по существу чувство общественности. Они жертвуют, не думая о том, что на собранные деньги будет построена школа, в которой их детей будут просвещать «церкви и самодержавному отечеству на пользу».

Этим рабочим, «кидающимся из стороны в сторону, ищущим ответов на пробудившиеся вопросы», мы говорим: Товарищи! Не ищите здесь ответов на ваши вопросы. Обучение грамоте (а большего вам не даст не только самодержавие, но и буржуазный либерализм!) не избавит еще ваших детей от положения «неодушевленных орудий производства». Не мечите вашего бисера перед либеральными крохоборами. Ваши задачи иные, ваши пути иные… Сколько бы «искр» вашего одушевления вы, товарищи-работницы, ни принесли с собой, – все равно из прелой соломы буржуазного культурничества не возгорится то непотухающее пламя, которое нам с вами нужно!

Просвещенные и, надо думать, вполне благоустроившиеся мужички решительно и убежденно высказываются за просвещение, законность, порядок и, заодно уж, – против общины. Они ценят просвещение, потому что оно – сила, потому что оно помогает выйти в люди, и они жертвуют рубль, и два, и три на фонд, с гордостью подписываясь: крестьянин.

Патриотические граждане своего отечества, они желают ему побед и одолений, но граждане просвещенные («на медные пятаки»), они понимают, что для одолений нужно просвещение и нужна богатая казна, а для богатой казны нужна самодеятельность и свободная инициатива, а для инициативы нужна конституция. Они еще не произнесли этого слова, но они не поперхнутся им. Сторонники порядка и законности, они люди узко-практические. Им нужен контроль над государственными капиталами, чтобы хозяйство велось не зря, без мотовства, без воровства, не безалаберно. Контроль общества называется «по-высшему» конституцией? Ну, значит, конституция. Либеральная идеология их не привлечет: она им ни к чему. Их идеалом государственного человека и реформатора явился бы, если бы они были образованнее, какой-нибудь маркиз Ито, который, по превосходному выражению Суворина второго, «правдивым глазом дикаря сумел увидеть простые кирпичи там, где европейские мыслители видели повелевающих богов».

Из хороших кирпичей этот новый человек хочет построить себе здание, в котором он мог бы, как выражается Меньшиков, «сознавать себя немножечко хозяином». Это будет беспощадный хозяин.

«Для того, чтобы бороться с Японией, мы шапками японцев закидаем. А еврея прижмем мы процентом („ограничительными нормами“), а против урчания голодного брюха мы стражников поставим сорок тысяч… Зато у нас будет мир и порядок – ой, не тот ли, что бывает на кладбище?» Что же нам нужно? «От иностранцев мы набрались разных словечек, развелись у нас марксисты, социалисты да всякие прочие исты, а самих-то себя и забыли». И таким манером, неровен час, «на молоке Русь прохлебаем». Нам нужно знание. Его бояться нечего. «Знание научит работать. Власть и порядок нужны для всякой работы, и в защиту его встанут все истинно-русские люди». Так пишет вятский мужик.

«При невежестве, – говорит другой, – да при общинных порядках выходят из нас многие негодные люди, пьяницы, тунеядцы и всякий тому подобный пролетариат… Но – дайте мужику эту самую свободу и он ее использует в благо себе и вам».

Нам нужно, пишет третий крестьянин, 1) чтобы мужик не был голоден, 2) чтобы создать сильную армию и флот, 3) нам надо иметь поменьше как внутренних, так и внешних врагов и 4) нам надо поднять промышленность и торговлю до уровня европейских держав". А для этого – снять с мужика опеку и дать ему знание.

«И переменится тогда, – пишет псковский мужик, – весь строй нашего общественного быта, тогда для всех будет хорошо, и государство наше будет крепче, и всем будет доступно, и умный у нас обязательно поставится впереди всех сидней, которые занимают место и задерживают и тормозят общественное дело».

Все крестьяне, по словам новой «народной» «Русской Газеты» (в розничной продаже по копейке!), в своих письмах в редакцию заявляют, что они «желают сделаться полными хозяевами клочка земли и вовсе не стоят за общину. „Все“ начинают понимать, что „теперь пришло время, когда каждый должен жить своим разумом и надеяться на свои силы, на свои знания, на свой ум“. Эти индивидуалисты-»мужички", наиболее граждански просвещенные люди деревни, являются носителями ярко выраженных буржуазных начал. Их влияние будет в ближайший период очень значительно, потому что во всей современной деревне они одни пока знают достаточно ясно, чего хотят, и, как никак, умеют формулировать свои мысли. Ни одна из буржуазных партий не овладеет деревней, не овладев ими. Социал-демократии придется овладевать деревней против них.

На просвещенных мужичков усердно охотится в настоящие дни наша «национал-либеральная» пресса типа «Руси», «Бирж. Вед.», «Русск. Сл.» и мн. др. Над самим фондом просвещения развевается мужицкое знамя, ибо начало фонду «Русь» положила денежным взносом и письмом «простого русского крестьянина», который неожиданно оказался владельцем оптового склада в Петербурге и подстоличного «именьица» и выражал в «Новостях» свое неудовольствие по поводу того, что «Русь» «переработала его в крестьянина».

Национал-либеральная пресса (слово найдено той же «Русью») идет в гору. Она не прикрывает своей буржуазной наготы и не знает даже, для чего это нужно. Она просто говорит от «естества». В этом ее громадное преимущество пред нашей «чистой» интеллигентской либеральной прессой, которая прошла через народолюбие и рабочелюбие, вынесла отсюда кое-какие «предрассудки», питает уважение – или предполагает его, по крайней мере, в своих читателях – к общим идеям и хочет верить, что конституция – не «простые кирпичи», а изъявление воли «повелевающих богов» морали и права.

Национал-либеральная пресса не формулирует программы, вытекающей из какого-либо политического «мировоззрения» и не видит в том надобности. Она просто предъявляет ряд эмпирически нащупанных требований. Оппозиционное выжидание ее стесняет, она хочет немедленного соглашения с правительством и громко кричит об этом. Это – растущая сила буржуазного «порядка».

«Чистая» либеральная пресса, типа «Русск. Вед.», не имеет пред национал-либеральной преимуществ мужества и последовательности убеждений. Но она лишена первобытной нестыдливости. Она исторически связана с интеллигенцией, «анти»-капиталистической, «анти»-буржуазной. Эта связь обязывает ее к некоторой внешней опрятности и отчасти оппозиционно-выжидательному поведению. Ей еще предстоит эпоха некоторого влияния: это период ликвидации царизма или период соглашения с ним. Но в свободной или полусвободной России она скоро уступит свое место национал-либеральной прессе. Свобода печати, о которой она так долго мечтала, убьет ее. Ее будет по пятам преследовать социал-демократическая критика, выгоняя ее из ее идеологических убежищ, завладевая, где можно, ее позициями, а где нельзя – толкая ее в сторону окончательного буржуазного перерождения.

Уже сегодня «Русь» навязывает свою «гегемонию» «Русск. Вед.», ибо эта «чистоплотная», но малокровная газета не способна ни на инициативу, ни на отпор. Ей, как и всему «чистому» либерализму, суждена роль добродетельного резонера в том действии, где г.г. Суворины, отцы и дети, будут играть первых любовников.

«Искра» N 76, 20 октября 1904 г.