III. Исторические шансы аграрных мероприятий контрреволюции

III. Исторические шансы аграрных мероприятий контрреволюции

Таким образом по своим тенденциям закон 9 ноября представляет собою своего рода contrat social (общественный договор) тех двух классов, которые формально приобщены к законодательству законом 3 июня. Но каковы его фактические завоевания и возможные последствия?

Тов. мин. Лыкошин указал в Думе, что по 15 октября текущего года укрепилось 422.000 домохозяев с 3.200.000 десятин земли. Сколько среди них хуторских (т.-е. не чересполосных) участков, Лыкошин указать не мог, но, по всем данным, хуторские выделы составляют ничтожный процент. Цифра Лыкошина, довольно внушительная сама по себе, не удовлетворила, однако, ни земельной комиссии, ни Думы. Недостаточные успехи закона октябристско-правый блок совершенно основательно объясняет сопротивлением, которое община оказывает экспроприаторским поползновениям своих сочленов. Достаточно, в самом деле, сослаться на то обстоятельство, что из 44.000 укреплений 1907 г. только 7 тысяч, т.-е. менее 16 %, произведены с согласия общины: во всех остальных случаях требовалось вмешательство правительственных властей. Чтобы сломить сопротивление «самоуправной толпы», Дума решилась на героический шаг: все общины, в которых не было общих переделов более 24 лет, она объявила упраздненными. Даже министерство Столыпина остановилось в нерешительности перед этой насильственно-полицейской мерой, которая для экономического процесса устанавливает произвольный срок и при этом совершенно сознательно игнорирует частые переделы (переход наделов от одних семей к другим), посредством которых община поддерживала свое внутреннее «равновесие». Как велико число общин, подпадающих под чисто механическое действие нового закона? По вычислениям идеолога общины Кочаровского[178] – 17 %, по утверждению кадетского депутата Шингарева – 24 – 28 % и, наконец, по правительственным данным – 51 %. Эти цифры так же трудно проверить, как трудно будет на практике положить формальные границы применению нового закона. Ясно, однако, что десятки миллионов крестьян – от 1/4 до 1/2 всего их числа – одним думским голосованием превращены из общинных совладельцев в подворных собственников своих чересполосных участков.

Мало этого. В то время как введенная Думой новая статья, вместо того, чтобы создать юридические рамки для ликвидации общинного права, насильственно экспроприирует его в пользу права подворного, другая статья закона 9 ноября столь же произвольно экспроприирует семейно-подворное право в пользу права единоличного. Несмотря на то, что крестьянские дворы наделены землею по числу «душ», укрепленный участок объявляется неограниченной собственностью главы семьи. Семейно-бытовая собственность, как невмещающаяся в рамки гражданских законов, провозглашается несуществующей, и дети экспроприируются в пользу отца.

Столыпинский закон в его первоначальной редакции опирался на центробежные тенденции внутри общины, ставя себе задачей реализовать эти тенденции к исключительной выгоде «крепких и сильных». Пройдя через Думу, закон обогатился статьей, которая механически расчленяет десятки тысяч общин, независимо от степени и характера их внутреннего разложения. Сорвав с крестьянского землевладения общинный регулятор; закрепив подворные участки в их ужасающей раздробленности и чересполосности; усугубив этим все тягостные стороны взаимной зависимости крестьянских хозяйств и нимало не облегчив их земельной тесноты; наконец, одним ударом передав неограниченное право собственности на эти чересполосные участки главам семейств, – закон 9 ноября, прошедший через законодательную лабораторию 3 июня, широко раскрыл ворота «округлению» участков на одном полюсе деревни и беспорядочному обезземелению на другом.

"Земля потечет, – сказал в Думе черносотенный депутат Образцов[179], произнесший одну из лучших речей во время аграрных дебатов, – потечет страшным потоком в руки кулаков, и мы через несколько лет, может быть через два-три года, уже не менее будем иметь, как 20.000.000 полного земельного пролетариата… Они (эти миллионы) явятся и скажут: «Если наша собственность оказалась не священной, а прикосновенной, так чья ж теперь собственность будет священна и неприкосновенна?» Страх пред этой перспективой заставил правительство уже во время думских прений внести к собственному закону нелепую поправку, воспрещающую скупать в пределах одной общины более 25 десятин: как будто обход этого ограничения может представить серьезные трудности.

Пророчество Образцова продиктовано несомненной контрреволюционной проницательностью. Если б он был более образован, он мог бы сослаться на то, что ликвидация общинного землевладения всегда, даже при более благоприятных для господствующих классов условиях, являлась болезненным процессом и неоднократно приводила к бурным движениям крестьянства. В Англии узурпация общинных земель, начавшаяся в конце XV ст., развивается особенно быстрым темпом в течение XVIII ст., благодаря закону об огораживании общинных земель. Параллельно с этим шла палаческая борьба государства против нищих, воров и бродяг (плети, клеймение, пытки, казни), дополнявшаяся каторжно-благотворительными мероприятиями «в пользу» пауперов. В Саксонском курфюршестве расхищение общинных земель вызвало в 1790 г. массовые крестьянские восстания. Но наиболее интересные аргументы Образцов мог бы извлечь из истории французской революции. 14 августа 1792 г., т.-е. в тот критический период, когда монархия была уже упразднена, но республика еще не установлена, декрет Законодательного Собрания предписал разделение общинных земель. Наряду с последующими мероприятиями Конвента декрет 14 августа[180] был одной из причин отчаянного восстания в Вандее и Кальвадосе. 9 июня 1796 г., т.-е. уже после первых решительных успехов контрреволюции, раздел общин был приостановлен, а 21 мая 1797 г. – воспрещен. На первый взгляд у нас события развиваются в прямо противоположном направлении: закон о разделе общин является первой широкой реформой правительства победоносной контрреволюции, в то время как борьбу против этого закона ведут партии революции. Но внутренний смысл процесса на самом деле совершенно иной. Мерами и приемами контрреволюции Столыпин хочет провести реформу, унаследованную им от не выполнившей своих задач революции, подобно тому, напр., как Бисмарк при помощи прусских пушек и шашек осуществлял объединение Германии, не достигнутое революцией 48 года. Само по себе распадение общины, которая находится в разных степенях внутреннего разложения, неизбежно, – и победоносная революция, несомненно, тоже должна была бы открыть широкий выход центробежным силам внутри крестьянства. Чтобы демонстрировать эту точку зрения, наша думская фракция даже выработала особый законопроект об условиях выхода из общины. Но в обстановке победоносной революции, – что предполагает: экспроприацию дворянства; освобождение крестьянства от всепожирающего фиска; демократию; быстрый рост личности крестьянина, его образовательного уровня и хозяйственной инициативы; наконец, могущественное развитие индустрии, – в этой обстановке личные и хозяйственные элементы разложения общины сравнительно безболезненно поглощались бы новыми производственными образованиями более высокого экономического типа. Эти благоприятные условия не затормозили бы, как надеются народники, а наоборот, крайне ускорили бы распадение общинного землепользования. Но совсем другое дело Россия настоящего дня. Если бы Столыпин – предполагая невозможное! – принял выработанные нашей фракцией нормы выхода из общины и отказался от всякого давления на общину извне, его закон дал бы минимальный результат. Это значило бы детской лопаткой подкапываться под основы аграрной революции. Именно потому, что деревня остается во всей ее дореволюционной земельной тесноте; именно потому, что царизм и милитаризм по-прежнему душат мужика; именно потому, что производительные силы при этих условиях развиваются крайне туго, а местами клонятся к упадку, – именно поэтому Столыпин не может держаться по отношению к общине политики laissez passer (невмешательства), именно поэтому он вынужден консервативной упругости общины противопоставить государственное насилие в лице земского начальника, губернского правления и стоящих за ними казачьих сотен. Чтобы в кратчайший срок вышелушить из разоренной общины значительный слой «крепких» и «сильных», нужны беспощадные меры кесарева сечения. И Дума 3 июня своим замечательным дополнением к закону 9 ноября совершенно обнаженно высказала ту мысль, что никакие, даже самые отважные административно-акушерские меры недостаточны там, где необходимо без промедления вспороть общине брюхо. Если эта работа пойдет успешно, на городские мостовые, на большие и проселочные дороги будут выброшены миллионы безземельных и безработных. Логика контрреволюционных мероприятий заранее предоставляет эту армию «слабых» и «лишних» соединенному действию алкоголя, эпидемий, голода и виселиц. Логика революции требует внесения в эти кадры политического сознания во имя самого отчаянного отпора, ибо дело идет о жизни и смерти. Какая сторона – и в какой мере – победит в этой исторической тяжбе? Это невозможно предсказать. Только борьба может дать ответ. А содержание этого ответа не в последней очереди будет зависеть от нас самих: от активности, решительности и единодушия нашей партии.

«Przeglad Socyal-demokratyczny», 29 (16) декабря 1908 г.