V. «Парламентский» кризис и Столыпин

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

V. «Парламентский» кризис и Столыпин

Наиболее прозорливые консерваторы попросту испугались националистической разнузданности столыпинской работы. Так нельзя, – решили они, – нужно действовать осторожнее, иначе восстановишь против себя народные массы и «инородческие» – имущие классы! Другая часть, состоящая из матерых бюрократов, вроде Дурново и Витте, восстала по мотивам другого порядка: по существу дела им совершенно наплевать на земство, на поляков и на все дорогое отечество, оптом и в розницу, но они за пять лет столыпинского хозяйничанья отсидели себе ноги в Государственном Совете, им весьма хочется поразмяться, взяв в свои руки власть, а для этого нужно так или иначе опрокинуть Столыпина. Осторожный консерватизм соединился в Государственном Совете с бюрократической интригой, – и столыпинское земство провалили.

Националисты взвыли, испугавшись за судьбу земского пирога в западных губерниях. Встали на дыбы и октябристы. Им, конечно, нужна верхняя палата; как ни бесстыдно-реакционна Дума, но и для нее могут найтись пределы, перед которыми она остановится, ибо она все-таки выборная, – и ей нужен бюрократический Совет, который в известных случаях тормозил бы ее работы и давал бы ей возможность отводить от себя народное возмущение на безответственную «верхнюю палату». Но Дума хочет, чтобы Государственный Совет чинил ей оппозицию только с ее же закулисного согласия, так чтобы выходило своего рода разделение труда; в одном департаменте узлы завязываются, а в другом развязываются. Но более всех возмутился Столыпин. Глаза налились кровью у временщика: для того ли, чорт возьми, посажены эти старые колпаки в законодательную палату, чтобы перечить ему, спасителю собственности и трона! И Столыпин решил: 87 статья разрешает правительству принимать экстренные законодательные меры во время отсутствия палат. За чем же дело стало? Заставим сперва палаты отсутствовать, а затем – своя рука владыка. 12 марта законодатели были на три дня отправлены на подножный корм, и Столыпин именем своего монарха провел западное земство под подложным ярлыком 87 статьи. Прием был явно и открыто шулерский, да и самое шулерство было наглое, но неискусное, ноздревской школы. В довершение столыпинской победы два наиболее враждебных ему бюрократа вылетели вон из Государственного Совета. Но Совет не сдался. Консерваторы центра из более проницательных и осторожных окончательно пришли в ужас от военно-полевой расправы с «высокими палатами» и соединились с левой группой, состоящей из евнухов земско-профессорского либерализма; к этому блоку присоединились интриганы крайней правой, которые завтра на месте Столыпина проявят ту же натуру камаринских государственных людей – и Совет принял запрос о нарушении основных законов.

К изумлению Столыпина против него восстала также и Государственная Дума. Временщик так привык не церемониться со своими парламентскими молодцами, что даже не заметил, как, размахнувшись на Совет, он хватил по физиономии и Думу. Националисты, разумеется, с подобострастным поклоном приняли из столыпинских рук земство, как шубу с барского плеча. Но октябристы возроптали. «Нарушение главою правительства основных законов, – заявил их оратор Лерхе, – явление совершенно чрезвычайное». Конечно, это беспомощно-нелепая ложь. Единственно устойчивой и постоянной чертой во всей столыпинской работе было именно нарушение основных законов. 9 ноября 1906 г. был в порядке издевательства над основными законами проведен закон о расхищении общинных земель. Путем открытого государственного переворота, совершенного Столыпиным 3 июня 1907 года по предварительному уговору с гучковским союзом, октябристы превратились в руководящую партию Думы. Обязанные государственному перевороту всем своим влиянием, они помогли Столыпину совершить 14 марта 1910 года государственный переворот в Финляндии[224]. Целый ряд менее значительных мер был проведен Столыпиным в порядке все той же ноздревской законности. Наконец, сколько тысяч душ отправил за эти пять лет на тот свет кровавый временщик через посредство своих скорострельных живодерен, этого организованного издевательства над судом и законом. И октябристы ни разу не протестовали, наоборот, поддерживали. Да и как было не поддерживать; ужли при подавлении народа, пробудившегося от вековой спячки, считаться с такими пустяками, как основные законы и писаные уставы?

Но другое дело сейчас, когда конфликт не выходит за пределы семейных недоразумений среди самих победителей. Как ни досадно противодействие Совета национальному курсу, но нельзя же расправляться с Советом гусарскими мерами, ибо Совет нужен, он еще не раз пригодится, как оплот против натиска демократии. И нельзя же посылать законодателей на три дня проветриться, пока канцелярский писарь будет делать законы, – иначе к чему было конституционный огород городить? – так рассуждали октябристы, принимая запрос о нарушении правительством основных законов.

В ответ на запрос Государственного Совета Столыпин ссылался на всякие ученые немецкие и французские книги по государственному праву, – это выходило глупо и делало Столыпина похожим на стражника, запускающего мудреные слова. Но Столыпин мог ответить гораздо более кратко и убедительно без всяких ученых гримас. «Кто я такой? – мог бы он сказать своим недовольным союзникам – я, бывший саратовский губернатор, секутор, без политических идей, но дерзкий и с нюхом, я с самого начала ощупью искал пути, вел переговоры и с кадетами и с погромщиками, погромщиков использовал, а насчет кадет убедился в их полном политическом бессилии, а, главное, я открыл тот секрет, что единственное стремление имущих классов, под какою бы политической маской они ни выступали – защитить свою собственность от революции. И тогда я отбросил всякие условности и сказал вам прямо: „моя программа – охрана ваших земель и барышей!“ И вы хором ответили мне: „а наша программа – Столыпин“. И я с того времени вешал, душил, законодательствовал в полной уверенности, что действиями своими не могу нарушать никакие законы, ибо во мне самом воплощаются для вас и закон и пророки!»

Таким ответом Столыпин не снял бы, разумеется, с себя ответственности пред лицом народа, но он правильно распределил бы ношу преступлений контрреволюции между всеми своими союзниками, укрывателями и попустителями. Он этого не сделал, но это сделает социал-демократия. И когда наступит час расплаты, народ всем им воздаст по делам их.