II

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

II

(Церковно-приходская школа и школа грамоты. Разрозненные странички из жизни этих школ на Илиме. «Бывшие люди», как насадители религиозно-нравственного просвещения)

Отчеты Епархиальных Училищных Советов твердо отличают школы грамоты от школ церковно-приходских: первые «часто не имеют правильной организации, случайно возникают и случайно исчезают», вторые – «правильно организованы»{6}.

На практике это различие далеко не всегда наблюдается. Не безынтересный материал для суждения «о правильной организованности» ц. – пр. школ могут дать некоторые факты, относящиеся к Илимскому краю (3-е благочиние Киренск. уезда). Приводимые ниже данные тем более поучительны, что большинство ц. – пр. школ Илимского края учреждено не вчера: так, Шаманская школа основана в 1888 г., Кеульская – в 1885, Тубинская – в 1885, Коченгская – в 1886 и Илимская (городская) – в 1886. Было, значит, время дать этим школам «правильную организацию». Как же это время использовано?

Начнем с Илимской школы. Несколько лет тому назад (до 98 г.) в этой школе занималась постоянная учительница, которою население было довольно, но заправилы города вытеснили ее по каким-то чисто личным мотивам. После нее стали заниматься члены причта, и число учеников начало систематически убывать.

Короткое время в школе занимался дьякон, вскоре переведшийся в «Россию». После него (осенью 99 г.) школа была «на время» препоручена дьячку, к педагогической деятельности нимало не приспособленному.

Прием, к слову сказать, весьма распространенный: вследствие непостоянства педагогического персонала ц. – пр. школ, периоды учительских «междуцарствий» занимают весьма значительную долю общего учебного времени. В такие периоды школа сдается кому попало, что не мешает ей фигурировать в отчете не только в качестве функционирующей, но и «правильно организованной».

Освободивший дьячка от педагогического бремени дьякон, учительствующий по сей день, отнюдь не может быть назван удовлетворительным учителем как по общим для всех членов причта причинам (гл. обр., разъезды), так и по частной (?) причине{7}.

(В скобках отметим, что илимские мещане постановили в прошлом году ходатайствовать об открытии в городе министерской школы, и ходатайство это, как мы только что узнали, удовлетворено: с начала 1901 – 1902 учебн. года в Илимске начнет функционировать министерская школа.)

Сходные факты дает Коченгская школа. До 1900 г. в ней занимался вполне удовлетворительный учитель, которым местное население было довольно. Недоволен учителем был, однако, местный священник – и учитель, оставив ц. – пр. школу, перевелся в министерскую на Лену. После него школа была «на время», для заполнения графы в отчете, передана в ведение юного батюшкина сына, не доучившегося в духовном училище. В феврале 1901 г. в школу прибыл учитель (надолго ли!), еще не определившийся.

В недолго существовавшей Карапчанской школе «преподавал» дьячок, о педагогической деятельности которого местные крестьяне отзывались приблизительно так: «Есть ребята, которые по 2, по 3 года ходят, а и азбуки не знают… Учитель больше за коровами ходит, редко и в училище бывает… Ребята уйдут с утра в школу, сидят там, дожидаются его, а он иной день так и не зайдет совсем…». Конечно, против бедного дьячка, который живет впроголодь, ничего нельзя иметь за то, что он своих «буренок» и «красулек» предпочитает худо оплачиваемой и мало знакомой ему педагогике, – но помилуйте, где же тут «правильно организованная» школа?

В 99 году эта школа прикончила свое существование, и на ее место была учреждена ц. – пр. школа в Невоне, где до того существовала школа грамоты с учителем-дьячком, относительно которого известно лишь, что он не протрезвлялся.

Первым учителем Невонской ц. – пр. школы был местный крестьянин, прошедший сквозь «медные трубы» нескольких волостных правлений; поражал даже на Илиме своей безграмотностью и стихийным пьянством; приезжая в село Нижне-Илимское за жалованьем, ходил к обывателям и просил «на чаек» и «на рюмочку».

В сентябре 1900 г. на его место был «привезен» учитель из Иркутска, занимающийся в школе до настоящего времени. Главные усилия этого учителя направлены на распевание с учениками псалмов и иных церковных кантов, так что местные крестьяне недоумевающе спрашивают: «Дьячков он из них готовит что ли?».

В Шаманской школе в 1896 – 97 уч. г. учительствовал глухой дьячок, в Кеульской до 1900 г. занималась матушка, обремененная болезнями и многочисленным семейством: о правильных занятиях не могло, значит, быть и речи.

Таковы в «эпизодическом» изображении наиболее устойчивые, давно существующие ц. – пр. школы. Новые прививаются крайне туго. Выше мы имели уже случай отметить это на примере Карапчанской школы. Но это не единственный случай. Около трех лет тому назад была открыта ц. – пр. школа в с. Шестакове, но после того, как учитель (если не ошибаемся, поселенец) оставил ее, школа прекратила свое существование. Вместо нее открыта школа в с. Кочерге, но первый, приехавший туда из Иркутска учитель, едва осмотревшись, бежал, так что школа не функционирует.

Приведем еще некоторые данные о Романовской школе грамоты. В течение нескольких лет в ней учительствовал поселенец, малограмотный и во всех смыслах неприличный субъект. Его сменил в 95 году присланный из Иркутска, не окончивший курса, семинарист, беспробудный пьяница, именовавший себя племянником Щапова; относительно этого учителя бывший благочинный, он же наблюдатель ц. – пр. школ, с изумлением отзывался: «И откуда этаких берут?..». Затем следовал дьякон (без особых примет). Его сменил весьма нетвердый в грамоте священник П., обучавший учеников дробям, когда они еще не владели таинством сложения. Священника сменил новый дьякон, повинный не только в пристрастии к вину, но и в «дубоширстве» (по собственной, сего дьякона, орфографии). Новый учитель (с сентября 1900 г.) насаждает просвещение главным образом при помощи «часослова», чем выгодно отличается от учителя Тубинской школы, который – к великому неудовольствию о. благочинного – дает ученикам такие зажигательные книги, как «азбука» Толстого.

Мы понимаем, что сообщаемые нами данные далеки от полноты. Но и они, думаем, отводят надлежащее место неоднократно повторяемым в епархиальных отчетах заявлениям о благотворном влиянии церковного просвещения не только на учащихся, но «через школу и на взрослое население, на духовную жизнь всего прихода»."…Церковная школа, – говорит один из отчетов, – приобрела уже прочную симпатию населения не только там, где она существует уже много лет, но и там, где она только начинает свою деятельность" («Ц.-пр. школы и школы грам. Ирк. еп. в 1896 – 97 уч. г.», стр. 79).

Если духовные лица, по приведенному выше вполне справедливому отзыву епархиального наблюдателя, представляют самый плохой и нежелательный контингент учителей, если они не только не руководят общим направлением умственной и нравственной жизни учащихся, но даже не могут обыкновенно дать положенного числа уроков по закону божию (!), то каким же, наконец, путем исходит от них это благотворное влияние? Или достаточно поручить малограмотным поселенцам дело народного обучения в стенах, украшенных вывеской ц. – пр. школы, чтобы духовная жизнь молодого крестьянского поколения оказалась на верном пути?

К слову сказать, совершенно напрасно епархиальные отчеты с такой брезгливостью относятся к «таким нечистым источникам просвещения как бродяги-ссыльные», – практика школьного дела не отличается таким пуризмом, и нередко носителями «церковно-приходского» просвещения являются именно эти самые бродяги-ссыльные.

В какие ужасающие формы отливается иногда бесконтрольная власть этих последних над детьми, показывают поистине потрясающие страницы из жизни ц. – пр. школы с. Красноярова (на Лене). Но об этом говорить пока еще не приходится…

«Восточное Обозрение» N 173 – 176, 4 – 9 августа 1901 г.