Гравилет «Цесаревич»

Роман петербургского фантаста Вячеслава Рыбакова написан на стыке нескольких жанров, главным из которых является альтернативная история (см.). Журнальная версия вышла в «Неве» (1993), годом позже появилось отдельное издание. Действие разворачивается в самом конце 90-х годов ХХ столетия. Правда, в не совсем обычном будущем. В совсем необычном.

В мире, созданном воображением писателя, российская история не оступилась, как в 1905-м, и уж тем более не съехала с рельсов в 1917-м. Соответственно и прочие страны не совершили своих роковых ошибок. Перед читателям возникает Российская империя конца XX века – конституционная монархия со столицей, естественно, в Санкт-Петербурге, с заботливым государем, прекрасно функционирующими министерствами и Правительствующим Сенатом. А коммунизм остался в качестве одной из религиозных конфессий. Ни экономической, ни политической основы здесь у коммунизма нет, есть лишь морально-этическая составляющая. Никакого насилия. Никакого «взять все, да и поделить». Философия самосовершенствования и любви к ближнему. Коммунисты в России у Рыбакова пользуются равными правами с православными христианами, буддистами, приверженцами ислама и т. п. Кстати, и главный герой романа – полковник Министерства государственной безопасности Российской империи князь Александр Львович Трубецкой по сюжету убежденный коммунист. В рыбаковском, конечно же, фантастическом смысле слова: любит ближнего, как самого себя, да-с…

Прежде чем продолжить, вспомним предыдущий опыт Рыбакова в том же самом жанре – рассказ «Давние потери» (1989). Автор задавал простой вопрос: «Что было бы, окажись товарищ Сталин не палачом, а душкой, а его соратники – ангелами и умницами?» Ну конечно, не было бы ни ужасного 1937-го, ни мировой войны в 1939-м. Все было бы чинно, благородно: технический прогресс, дружба народов, свобода творчества, отсутствие у высшего эшелона оскорбительных привилегий. Неторопливая интонация автора не настраивала на подвох. Не сразу читатель понимал, что перед ним – провокация, сплошное издевательство над сладкими мечтаниями о социализме «с человеческим лицом». Ибо вся конструкция рассказа непрочна, как карточный домик: попытка перестроить его, вытащив одну подпорченную карту снизу, приводила только к обрушению всей постройки. Невозможность советской гармонии в принципе вдруг выпирала из рассказа, как гвоздь в ботинке, впившийся в ногу. Рыбаков возвращал нас к первоначальному смыслу слова «утопия» – «место, которое находится нигде». То есть вообще нигде не находится, кроме воображения. В финале рассказа даже до самых непонятливых доходило, что перед нами ненастоящая Земля. Сказочное тридевятое царство. Мир, которого не может быть…

Читая первые страницы романа «Гравилет “Цесаревич”», тоже поначалу воображаешь, что попал в утопию – ну разве что с поправкой на альтернативность. Начало романа – тонкая стилизация. Нет-нет да и вспоминаются забавные ныне романы-предвидения, которые писались в России в начале ХХ века и имели в виду наши дни. Дескать, общество будет все то же, но мостовые почище, городовые полюбезней, полуштоф водки подешевле. Опрятные извозчики рулят экипажами на мягких рессорах и с мощными бензиновыми двигателями. А в небе над Петербургом много аэропланов и монгольфьеров разнообразной конструкции.

Будущее, придуманное Рыбаковым, похоже на эти умилительные древние романы-прогнозы. Правда, наука шагнула за пределы фантазий об аэропланах и фаэтонах с двигателями внутреннего сгорания: «На стационарные гелиоцентрические орбиты в промежуток между орбитами Земли и Марса предполагалось обычными беспилотными устройствами с жидкостным приводом забросить две серии мощных гравитаторов, которые… обеспечивали бы перемещение корабля практически любого тоннажа с постоянным ускорением десять метров в секунду». Эта технологическая научно-фантастическая заумь (к счастью, в романе ее немного) вкупе с «Вашим высокопревосходительством», «любезнейшим», «целковым», «батенькой» выглядит слишком забавно, а все общество кажется попервоначалу этаким аксеновским Островом Крымом, распространившимся на всю территорию СССР. И стало быть, никакой угрозы извне миру Рыбакова (в отличие от хрупкой аксеновской гармонии на отдельно взятом острове) нет и не предвидится. Тишь, гладь, божья благодать…

Однако стоп. Всмотритесь. Перед нами вновь «нигдейя». Как и в случае с «Давними потерями», это – ненастоящая Земля, а настоящая никогда не вступит в царство такой гармонии. Вот она, истинная Земля: маленький шарик, выращенный под стеклянным колпаком в подвале одного из немногих оставшихся на благополучной Земле-2 безумных ученых. Малявки на шарике и не знают, что очень давно их планету-игрушку обработали особым химическим составом, провоцирующим всегдашний дух конфронтации во имя… Во имя чего происходят войны, революции и прочие «неслыханные перемены и невиданные мятежи», микроскопические политики и философы потом объяснят, придумают много красивых слов. Там, на искусственной Земле. Маленькой, как шарик «уйди-уйди».

Роман больно бьет по нашему самолюбию. Наблюдать уничтожение только что обретенной идиллии «России, которую мы потеряли», обидно. В те годы, когда роман был опубликован, наши историки и «патриотические» публицисты только-только отыскали утопию в прошлом, в эпохе «до 17-го года», которую бы только почистить, смазать хорошенько, и, родимая, сама пойдет вдоль по Питерской… И вдруг фантаст вновь доводит понравившуюся многим идею до абсурда. Мол, утопия возможна, только если состав атмосферы будет другой. Избавьте Землю от ненависти и страха – вот все и образуется. Пока же извините: не будет ни дружбы с братством, ни мирного вспомоществования, ни мудрого государя. Вдобавок ко всему даже счастливой Земле-2 угрожает опасность. Реальный мир, запаянный под стеклянным куполом, начинает неким образом влиять на утопическую реальность, корежа ее. Ибо мы не просто отравлены, но и способны своими эманациями отравить всех окружающих – даже сильный и красивый макромир вокруг. И вот уже тишайший обыватель из обслуги гравилета подкладывает бомбу в летательный аппарат, на котором путешествует Великий князь. Зачем? Сам понять не может. Безумный мир взаимодействует со здравомыслящим. И поскольку безумный мир (наш) реален, а здравомыслящий придуман, мечта дает слабину…

Роман Рыбакова – вещь печальная. Альтернативная утопия в итоге оказывается антиутопией (см.) и избавляет от иллюзий. Не будь таких произведений, мы могли бы себя уверить, что наша самая большая беда – невозможность прожить жизнь вторично. Увы, есть наказание и похуже, возражает писатель: прожить вторую жизнь так же бездарно, как и первую.