Призрак грядущего

Роман-предупреждение британского прозаика и публициста Артура Кестлера «The Age of Longing» был впервые опубликован в 1951 году. В России издавался под двумя названиями – «Век вожделения» (2000) и «Призрак грядущего» (2004). Второй из вариантов перевода еще менее точен, чем первый, но лучше отражает главную идею произведения.

За свою жизнь Кестлер выпустил немало книг. Среди них – сборники эссе о литературе и политических статей, историческое исследование о хазарской империи, роман «Гладиаторы» (1939) о восстании Спартака, роман «Воры в ночи» (1946) о первых киббуцах в Палестине, а также роман «Слепящая тьма» (1940) о сталинских палачах и жертвах. Роман «Призрак грядущего» в чем-то продолжает тему, начатую «Слепящей тьмой», – с той разницей, что речь идет о недалеком будущем (по сравнению с годом написания, конечно). Время действия – 50-е годы, место действия – Париж.

Обычно романы-предупреждения «ближнего прицела» живут недолго: едва конкретная дата, обозначенная автором, совпадает с датой реальной и читатель обнаруживает, что описываемых ужасов не случилось, книга отправляется в архив. Исключение в этом ряду – «1984» Джорджа Оруэлла. Даже через три с лишним десятилетия после того, как Уинстон Смит «полюбил Большого Брата», призрак тоталитаризма продолжает впечатлять и ужасать. Книга Оруэлла оказалась пророческой: и сегодня можно найти аналоги и «десятиминуткам ненависти», и «полиции мысли», и Министерству Правды. «Призрак грядущего» – тоже политическая фантастика, отчасти плакатная, когда современность и конкретная адресность высказывания для автора важнее формы. Сюжету книги Кестлера далеко до оруэлловских пророчеств, но некоторые опасения, высказанные автором более шести десятилетий назад в намеренно гиперболизированной форме, выглядели не такими уж беспочвенными.

Одним из главных персонажей романа является русский коммунист Федор Никитин. Его официальная должность атташе по культуре Свободного Содружества (переименованный Советский Союз) лишь прикрывает его тайную миссию как сотрудника МГБ: герой должен составлять «расстрельные списки» французских интеллектуалов, готовясь ко дню «Икс», когда его страна оккупирует Францию. Как и главный персонаж «Слепящей тьмы» Николай Рубашов, предавший женщину, которая его любила (ту осудили как «врага народа»), Никитин готов откреститься от возлюбленной (она не отреклась от репрессированного отца и потому сама стала преступницей). Внук простого сапожника, сын одного из двадцати шести расстрелянных бакинских комиссаров, герой ни на секунду не сомневается в величии идеи, во имя торжества которой погиб когда-то его отец и в скором времени будут уничтожены еще сотни и тысячи не согласных с ней.

По сюжету романа, многие из тех, с кем Никитин общается в Париже, догадываются, чем он занимается. Но они так слабы и безвольны, что не могут противостоять его витальности. Недаром американка Хайди, приехавшая в Париж вместе с отцом, вскоре влюбляется в Федора. Для нее он отличается от знакомых парижских интеллектуалов – всех этих нежных тепличных растений, чей смысл жизни неясен. «У него есть вера, – подумала она, сгорая от зависти, – ему есть во что верить. Это и делало его таким замечательным и совершенно не похожим на людей, которых ей обычно доводилось встречать».

Подобный образ мыслей чрезвычайно пугал самого Кестлера, писавшего свой роман-предупреждение после Второй мировой войны, когда в Европе демократическая идея ослабла, симпатии к коммунистам были чрезвычайно сильны и авторитет Советского Союза был гораздо выше, чем авторитет США. «Вы – измывающаяся над неграми полуцивилизованная нация, которой управляют банкиры и гангстеры, тогда как ваши оппоненты покончили с капитализмом, и в их головах есть хоть какие-то идеи», – бросает француз американке. Другой персонаж, высокопоставленный французский чиновник, не без горечи объясняет представительнице Нового Света: «Умереть просто и спокойно может лишь тот, кто знает, за что умирает. Но именно этого никто из нас не знает! О, если бы вместо консервированных персиков и противотанковых орудий вы смогли подбросить нам какое-нибудь новое откровение…»

Романисту вовсе не казалась абсурдной мысль о том, что французы, пережившие немецкую оккупацию, не станут сопротивляться оккупации советской, а элита нации будет готова «встречать приветственным гимном» тех, «кто ее уничтожит» (цитата из Брюсова тут вполне уместна). Недаром в книге мадам Понтье, супруга профессора-ренегата, произносит: «Если бы пришлось выбирать, я бы лучше сотню раз сплясала под балалайку, чем один раз – под скрежет музыкального автомата». Это перекликается с известным высказыванием Жан-Поля Сартра: «Если мне придется выбирать между де Голлем и коммунистами, я выберу коммунистов».

Роман «Век вожделения» слабее «Слепящей тьмы», он более публицистичен и схематичен: боясь, что его предсказание вот-вот сбудется, автор торопился и не слишком тщательно прорисовывал образы героев. И все-таки книга тревожит даже сегодня. Читая роман, вспоминаешь и аксеновский «Остров Крым», и гладилинскую «Французскую ССР» (явный парафраз с романом Кестлера), и – что особенно грустно – высказывания некоторых представителей европейской элиты, чья терпимость к авторитаризму и «пассионарному» исламскому экстремизму даже после теракта в редакции «Шарли Эбдо» подчас выглядит просто самоубийственно. Да, конечно, коммунизм Европе уже не опасен – тут Кестлер промахнулся. Новой оккупации Парижа тоже, скорее всего, не будет. Тем не менее автор книги точно уловил склонность некоторых европейских политиков к ползучей капитуляции перед «грядущими гуннами», и неважно, под какими они придут знаменами: красными, зелеными, в крапинку или в полоску.

Именно такой Европы – сибаритской, эгоистичной, податливой, трусоватой, склонной к гнилым компромиссам и тайно мечтающей подгадить США – и боялся Кестлер, задумывая свой роман-предупреждение. Опасения писателя не сбылись, Европа устояла, советской оккупации Франции не произошло. Призрак грядущего так и остался призраком.