Колыбельная и Vita Nostra

Роман «Lullaby» (2002) американского прозаика украинского происхождения Чака Паланика и роман «Vita Nostra» (2007) украинских фантастов Марины и Сергея Дяченко, ныне живущих в США, объединены общей темой всевластия Слова в мире людей.

Главный герой «Колыбельной», журналист Карл Стрейтер, готовя цикл статей о синдроме внезапной смерти младенцев, обнаруживает, что в семьях, где произошли смертельные случаи, детишкам читали на ночь книгу «Стихи и потешки со всего света» – точнее, колыбельную песню на странице 27. Постепенно наш герой выясняет, что составитель сборника имел неосторожность включить в книгу колыбельную из колдовской Книги Теней: услышавшие текст умирают. Герой, невольно выучивший страшную песенку, понимает, что теперь обладает властью над жизнью и смертью любого человека – на каком бы расстоянии он от него ни находился. Достаточно пробормотать про себя заклятье и подумать, кому ты его адресуешь, – и жертва падает замертво. Поначалу жертвами Стрейтера невольно становятся десятка два абсолютно посторонних людей, но постепенно герой осознает свою миссию: ему нужно быстрее уничтожить тираж злополучных «Стихов и потешек», пока информация о них не прорвалась наружу.

Сюжет можно толковать как развернутое иносказание: «мертвые слова» (если перефразировать Николая Гумилева) могут не только «дурно пахнуть» сами по себе, но и заражать своим мертвящим дыханием окружающих. Автор пишет про то, что оруэлловский Большой Брат на самом деле не следит за всеми нами, а, напротив, постоянно говорит сам, усыпляя бдительность, засыпая бессмысленными мелочами, держа в стороне от главного: «Хороший способ забыть о целом – пристально рассмотреть детали. Хороший способ отгородиться от боли – сосредоточиться на мелочах. Вот так и надо смотреть на Бога. Как будто все хорошо». Финал у романа разомкнут. Герой обречен еще долго странствовать, прежде чем все последствия черного колдовства будут искоренены. Сам Стрейтер понимает утопичность быстрой победы над злом, но отступить уже права не имеет. Иначе мир обрушится в хаос.

Примерно о том же и роман супругов Дяченко «Vita Nostra» (перевод с латыни – «Наша жизнь»). Точнее говоря, тема та же, а ракурс иной. Мир состоит из людей-чисел, но изменить его могут лишь люди-слова, считают авторы. Сила людей-слов велика, однако процент их ничтожен, а истинная природа чаще всего скрыта от самих уникумов. Правда, способности можно развить, если подобрать ключик к каждому, быть настойчивым и абсолютно не стесняться в средствах. Писатели растворили в узнаваемых бытовых реалиях притчу мрачноватую и завораживающую. Сашка Самохина, героиня романа, долго не подозревает, отчего ее преследуют и почему направляют ее судьбу, определяя ее после школы в странный Институт специальных технологий в городе Торпа. Ускользнуть невозможно. Одна ошибка – и за твое непослушание здоровьем (как минимум) расплатятся твои же родные и близкие.

Увы, Институт не похож на благообразный Хогвартс из сказки про Гарри Поттера (см.). Скорее, это механическая пыточная машина из рассказа Кафки; удавка, из которой не вырвалась бы даже люк-бессоновская Никита. Не хочешь – заставим, не можешь – зароем. Бесполезно вякать про права человека: педагоги – давно уже не люди. Более того, профилирующие дисциплины должны и студентов к третьему курсу превратить в некую философскую абстракцию, совокупность символов, архимедов рычаг… Но что такое – перестать быть человеком? И на что способно чистое Слово, бывшее когда-то девочкой Сашкой Самохиной? Мысль о возможности воздействия на материальную среду лишь с помощью второй сигнальной системы вносит сумятицу в стройную иерархию традиционных ценностей, ослабляет позиции пресловутых «людей дела». Получается, что и героев вроде тургеневского Рудина (с его сентенцией «Доброе слово – тоже дело»), вознесенных над унылой эмпирикой, тоже можно причислить к демиургам…

Как и Паланик, Дяченко сознательно избегают точек над «i» и «окончательной» формулировки ответа. В обоих романах открытый финал нужен для того, чтобы дать читателю право сделать выводы самостоятельно, а не для того, чтобы оставить задел для сиквела: все ведь уже сказано.