Мистер Терри

Вто время, как я плыл по Средиземному морю на греческом корабле «Lady Terry», моя, тогда еще не совсем бывшая, жена принесла в дом щенка ирландского терьера и назвала его «Терри». При том, что название моего теплохода она знать не могла.

Я не очень-то верю в передачу на расстоянии мыслей или слов… Но тут имелись некоторые облегчающие обстоятельства: при покупке щенка жене задали первую букву, то есть имя должно было обязательно начинаться на «Т», во-вторых, если вспомнить, что сущестовал уже к тому моменту такой персонаж, как Джерри-островитянин… То можно предположить, что если жене и нужен был какой-то внешний импульс, чтобы связать несколько букв вместе, он мог быть совсем небольшим и просто даже микроскопическим. Вот с этими оговорками я могу допустить, что это была телепатия, хотя я все равно бы предпочел слово «совпадение».

Жена не могла знать название корабля, потому что сначала я узнал от нее имя собаки. Позвонив по прибытии в порт назначения, первое, что я услышал в трубке, – это то, что у нас «появился новый член семьи. Щенок. Он рыжий и такой уматный… Я назвала его Терри». И тут только я, несколько удивленный, сказал, что корабль, на котором я плыл, назывался «Леди Терри».

Так что с именем его была такая история. Но совпадения (как таковые) я уже достаточно (для меня) отрефлектировал в другом тексте («Кино и немцы»), сейчас же я подумал о другом: почему вообще жена завела собаку именно в мое отсутствие? Может быть, я был против собаки (не Терри, конечно, а собаки как таковой), но, думаю, что не категорически, нет, все детство я ведь только и делал, что мечтал о своей собаке, каждый божий день изводил родителей просьбами купить щенка… Хотя к тому времени, когда у нас появился Терри, я отчасти уже об этом перемечтал, кроме того, нам и так было тесно в двухкомнатной хрущобе с ребенком – если учесть еще, что одну комнату занимала бабушка жены… Ну, куда нам было еще собаку?

К тому же я признавал собаками только больших собак. Потому что маленькая собака – это не собака, это – «всегда щенок»… А мне хотелось, не так сильно, как в детстве, но все-таки… Скажем: я был бы не прочь иметь большую собаку, для которой в нашей квартире, как на зло, совершенно не было места…

Насколько это было уловкой с моей стороны, я теперь уже точно не помню, но могу себе представить, что мне и в самом деле хотелось иметь… если уж пса, то – ПСА.

Поэтому жена поступила хитро: она завела небольшую собаку, но сказала мне, что собака эта большая, ну когда вырастет, станет большой. Как в анекдоте про медведя (мужик ведет на поводке медведя и объясняет, когда его спрашивают: «да жена когда-то хомячка на птичьем рынке купила…»), только с точностью до наоборот (и то в каком-то приблизительном смысле, а так Терри не был ни медведем, ни хомячком, скорее – средним арифметическим между ними). Я высказывал сомнения по поводу перспектив роста «нового члена семьи», но моя бывшая жена вплоть до достижения Терри собачьего совершеннолетия продолжала уверять меня, что он еще вырастет. «Вспомни, – говорила она, – у Джека Лондона они охраняли негров, разве могли бы маленькие собаки это делать? И еще: они потомки древнейшей породы ирландских волкодавов, а это были гигантские псы…» «Не знаю, может быть, они и потомки каких-то баскервилей… но явно не прямые, – отвечал я, – а этот роман Лондона я не читал…»

И даже тогда, когда Терри совсем перестал расти – достигнув сантиметров сорока, наверное, в холке, или сорока пяти… Мне некоторое время все еще обещали «большую собаку».

Я, по-моему, не очень-то верил в это с самого начала, хотя… Интернета тогда, конечно, и в помине еще не было, в клубе собаководов я никогда не состоял, то есть достоверно справиться особенно было негде, и что да – то да, я всегда был на порядок наивнее своей бывшей жены… Но какая теперь уже была разница – к тому моменту, когда стало окончательно ясно, что Терри больше не вырастет, я уже гулял с ним несколько месяцев, я к нему привык… Кстати, любимцем он был, безусловно, не моим, а жены, но именно я в основном и гулял с ним все последующие восемь лет – пока мы не разошлись с женой…

После развода я иногда видел Терри, но гулял с ним редко, а так вообще-то он прожил 15 лет и, по словам моей бывшей, это года на два-три больше средней продолжительности жизни для его породы. Родился Терри в Харькове, умер в Мюнхене, на своей исторической родине никогда не был, но я надеюсь, что здешний Английский сад отчасти должен был заменить ему или, по крайней мере, создавать иногда ощущение – что он на зеленой родине предков.

Где он похоронен, я не знаю, да и вообще – похоронен ли мистер Т… Я сейчас даже не имею в виду мистерии его многократных исчезновений и мини-смертей (об этом, вероятно, чуть позже, если я буду и дальше писать этот текст)… Но я просто ни разу не видел в Германии собачьих кладбищ – может, не замечал… А бывшую жену я об этом не спрашивал – не хотел бередить.

Написать о Терри я вообще-то думаю давно, но начал сейчас после того, как прочел новый текст Краснящих – «Инферно собаки», появившийся в «новых описаниях»: http://russ.ru/ novye_opisaniya/inferno_sobaki. Ну, и соотвественно, раздраженные комменты: «аффтар, убей себя ап стену» и все такое.

Просто в каком-то месте – когда я читал текст, у меня в памяти поневоле всплыла такая сценка из семейной жизни: человек, которого я в тот момент называл «я», приходит домой. Очень поздно, неважно теперь уже почему, но практически ночью, жена спит, ребенок, естественно, тоже – в другой комнате, там же и прабабушка ребенка… «Я» осторожно перелезает через спящую жену (кровать очень широкая) и еще метр примерно «я» перекатывается после этого, чтобы достичь своего места у стенки и сразу уснуть…

Покрывало с моей стороны не снято, я поднимаю его, чтобы свернуть к ногам, и вдруг рука моя натыкается на что-то холодное, твердое, но не металлическое, нет…

Я ощупываю крупный предмет и вздрагиваю – мне кажется, что я уже сплю, и надо теперь не заснуть, а наоборот – проснуться. Я включаю свет и вижу, что в постели, под покрывалом, на том месте, где я обычно засыпаю, лежат кости. Огромные… Какие-то гротескные – я бы теперь сказал… Но тогда мне было не до смеха…

Это на следующий день я узнал, что бабушка жены купила на базаре суповые кости – специально для Терри… Но, когда я ночью впервые (это потом повторялось, но уже не вызывало у меня никаких эмоций, кроме, разве что, раздражения нечистоплотностью мистера) их обнаружил, отвернув покрывало, в первый момент мне было совсем не смешно, знаете… Когда я частично пришел в себя, отнес кости на кухню, отряхнул простынь, потушил свет и заснул, во сне, ясное дело, эти кости вообще срастаются в целый скелет – «я» кричит… На следующее утро мы пьем кофе на кухне, входит собака, я начинаю ее ругать, но жена становится на защиту: «Как ты можешь! Он же принес тебе самое дорогое, что у него было, он хотел поделиться с тобой… Потому что он такой хороший! Он же хотел показать, как он тебя любит!» Вот, собственно, такое воспоминание, навеянное и самим текстом Андрея и его названием… Хотя писать – если уж писать – о Терри нужно совсем другими красками, не впадая в «готику»… Потому что Терри был не только холериком и экстравертом, но вообще – квинтэссенцией жизненной силы. Те, кто хотя бы раз видел собак этой породы, знают, о чем идет речь… «Ирландцы», как я уже сказал, совсем не большие собаки, но при этом – самые быстрые в мире… Ну, то есть – на втором месте по скорости, наверное, после каких-нибудь гончих… Я не навожу справок, хотя теперь уже есть интернет… Но нет Терри – и в то же время его так много есть – в памяти, что зачем мне еще справки, лишняя инфо.

Если я приведу какие-то неточные данные – не о Терри, конечно, – тут уж я ручаюсь за каждое слово… а о всей его породе – то пусть это будет на совести моей бывшей жены, все эти данные я ведь слышал от нее.

Один раз я даже начинал писать о Терри – где-то внутри текста «Кино и немцы», а так как мне сейчас надо уже уходить, я, пока суть да дело, скопирую сюда тот самый фрагмент, а завтра посмотрю на все это вместе и пойму, стоит ли продолжать…

В том, что Терри достоин отдельного текста – притом, написанного гораздо лучшим пером, чем мое, у меня как раз сомнений нет… Сомнение в том, сможет ли мое перо за ним угнаться, не будет ли это так же смешно, как мои попытки догнать его, когда он летел через микрорайонные пустыри огненно-рыжей стрелой… Завтра попробую это понять, пока же просто такой вот drag and drop – из «Топоса» (причем, если завтра я решу, что еще не готов рисовать Терри по памяти, что надо мне, скажем, перед этим походить на занятия в изостудию для взрослых… То пусть хоть будет пока этот набросок):

«Я часто видел в Мюнхене куниц, перебегавших дорогу, а однажды я даже сам видел, как куница забралась в машину. Правда, она это сделала вынужденно, за ней погнался мой пес. Но по тому, как она быстро сообразила, что нужно делать, и юркнула под ближайшую машину, я понял, что водители не сочиняли. Мой пес стал бегать вокруг машины, заглядывая под нее, и я тоже заглянул вслед за ним и ничего там не увидел, куница исчезла. Терри грустно вздохнул и, качнув головой, предложил двигаться дальше. Впрочем, вздохнул он скорее для виду, Терри – собака древней охотничьей породы, но он ни разу в жизни не ходил на охоту. Однажды, когда он еще жил в Харькове и стоял там на остановке в ожидании трамвая, я заметил, что вокруг нас ходит тип, одетый во что-то защитное и как-то странно поглядывает на мою собаку.

Может быть, мне так показалось, потому что накануне, когда я гулял с Терри внутри микрорайона, бомж, который шел нам навстречу, поравнявшись с нами, сказал: «Уезжай, а то тебя тут съедят». Терри, услыхав эти слова или заметив, что глаза у бомжа полыхнули не тем светом, бросился к нему и залаял, я натянул поводок. Бомж (или кто бы то ни был) пошел дальше, но потом оглянулся и, осклабившись, сказал мне в спину: «И тебя съедят, и собачку твою».

Ну, бывает… Но мужик, исподволь оглядывавший Терри на трамвайной остановке, был явно другой, то есть взгляд у него был не совсем потухший (как у большинства людей вокруг – время тогда было невеселое), но и ничего в нем такого не полыхало. А встретившись с моим вопросительным взглядом, он подошел к нам и все объяснил. «Я смотрю, – сказал он, – идеальная ж собака для охоты. На лисицу с ней идти. Идеальная! Не хотите вместе поохотиться? Ваша собака, мои навыки. Да я его быстро обучу». Подошел трамвай, мы в него сели втроем, и незнакомец продолжил: «Находим нору, запускаем в нее твою собаку и натягиваем над входом сеть. Появляется лиса, я ее бью молотком. И все. И готово». «А почему молотком?» – спросил я. «А как же иначе? Чтобы дырки в шкурке не было, она тогда дороже стоит. Хорошее дело я вам предлагаю. Ну давайте пойдем!»

То есть Терри даже не надо было становиться убийцей. Но оттого, что лису будут кончать молотком, мне стало тоскливо. В этом была какая-то подлянка, молотком часто совершаются так называемые бытовые убийства… А при чем же тут лесная тварь? Разве она виновата в устройстве нашего быта? Мы вышли с Терри на своей остановке, распрощавшись с охотником навсегда…

Это я все к тому, что Терри вряд ли причинил бы вред кунице, так же, как и кошкам, которых он – просто для порядку – загонял на деревья.

Теперь он так же загнал куницу, только не на дерево, а в железную воронку в днище машины (по крайней мере, так я это себе представляю – что там есть какая-то воронка), и точно так же – для виду, тяжело вздохнув, предложил мне двигаться дальше.

На Скапинеллиштрассе в тот вечер, как всегда, не было ни одной живой души, если не считать большой черной BMW, стоявшей всегда на одном и том же месте, напротив унылого маленького бара. BMW стояла там не каждый день, но довольно часто и, когда мы с Терри проходили мимо, она оживала и все становилось похоже на мультик. Маленькие домики с островерхими крышами, месяц в небе, немецкая абсолютная тишина, и вдруг тра-та-та: машина начинала раскачиваться, из нее доносился стук или какой-то сдавленный рокот…

Там, внутри, помещался огромный ротвейлер, хозяин не мог или не хотел брать его с собой в бар и поэтому надолго запирал в машине. Ротвейлера не было видно (но мы с Терри однажды видели, как хозяин прогуливал его вокруг машины), стекла были тонированными, и, когда BMW начинала раскачиваться… В общем, когда я прочел, что «Внутрь BMW забрался крот», у меня в памяти всплыли две картинки и наложились одна на другую. Куница, забегающая под машину (не помню, какой марки), и невидимый зверь, раскачивающий BMW изнутри – все это соединилось в моей голове в какой-то гаджет-гештальт…»

Вчера было 15 марта 2008 года. Утром я прочитал текст Андрея Краснящих и начал набрасывать свой «парафраз», уходя в четыре часа дня, я думал, что на этом его пока и закончу – приведенной автоцитатой. Но вечером в гостях я открыл свой почтовый ящик и увидел там один новый мэйл, вот он:

От кого: ANDREAS GRIMM <info@andreasgrimmgallery. com>

Кому: milstein…

Дата: Sat, 15 Mar 2008 11:47:56 -0600

Тема: TERRY HAGGERTY, OPENING MARCH 20, 2008, ANDREAS GRIMM NEW YORK

Ну что бы еще это могло означать, кроме того, что надо дописать этот текст, не думая о бедности палитры и пр.? То есть о прочих видах бедности… Терри Хэггерти я видел в Мюнхене, наверно, эту же самую выставку, такой «оп-арт», да, optical art, вибрации частых полосок… Нет, мне не хочется пускать сюда какую-то радиотехническую метафорику, что де… Нет, нет.

Сегодня, проснувшись, я прежде, чем написать эти предложения, попробовал найти место в своей квартире для картины другой художницы, тоже выставлявшейся у Андреаса Гримма, строго говоря, это не совсем картина, это – офорт. На котором изображена собака, живущая в маленькой типографии, где и был напечтан этот офорт, – в Берлине, неподалеку от Герман-плац.

Два офорта этой же художницы (которую я бы назвал «infant terrible современной живописи», но, во-первых, кто-то до меня ее уже так называл, а во-вторых, я не знаю, как будет «инфант террибл» женского рода, не «инфантерия» же… Не говоря о том, что в словосочетании слышится не только «Терри» – что придает, кстати, имени оттенок, который я ни разу в нем не слышал, а «инферно», созвучное «инфанту», вообще вернет текст в тональность, из которой я хотел его вывести… Лучше замечу, что художница между прочим преподает в данный момент графику и технику вот именно офорта – в Columbia university) уже висят у меня в гостиной, по обе стороны от картины Алеши Климова «Сестра», а вот для ее «Собаки» я так сразу, сходу, места не нашел и, положив лист в широкий ящик шкафа, вернулся за письменный стол.

В моем мобильном телефоне сохранились два кадра с его изображением, и если бы я рисовал Терри красками или карандашами, мне бы это облегчило задачу… Но я этого не делаю, потому что статику я еще как-то могу воспроизвести карандашом, а динамику – точно не смогу и наивно полагаю при этом, что словами мне это удастся… Передать этот бег, особенно на фоне снега, но не рыхлого (в сугробах Терри перемещался, естественно, не так быстро, перетекая этакой волной), но вот если снег был не глубоким, а скользким настом, то по нему Терри летел с огромной скоростью – я вообще не видел никогда, чтобы живое существо перемещалось так быстро, будь-то зверь, человек или птица… При этом он никогда не поскальзывался на снегу и даже на льду, когда была гололедица…

А вот по мраморным полам, свойственным мюнхенским подъездам, он ходил плохо – там ноги его то и дело разъезжались, хотя мои ни разу, тогда как на льду – случалось, и, если я при этом падал, Терри подбегал и тыкался носом или давал мне лапу, но я за нее не брался – он же не в силах был меня поднять, да и не нужна мне была его помощь, чтобы встать…

Зато он катал на санках моего сына и даже – хотя, как я уже сказал, Терри был не очень большой собакой, вдвоем со своим братом он в эксклюзивном порядке промчал меня через парк имени Горького: я сел на санки сына, взял в руки поводки обоих псов и – понеслось, замелькало, парк мгновенно превратился в какую-то тундру… Это было всего один раз – жена сказала, что братьям вредно тащить такого тяжелого меня, для их грудных клеток…

Раз уж тут мелькнул его брат, два слова о нем, не больше, потому что текст посвящен, как уже было заявлено, исключительно Терри.

Родной брат Терри – Ронни, появился одновременно у сестры моей бывшей жены, но через некоторое время в силу разных обстоятельств он перешел к моей теще. У нее он и прожил до конца своих дней, ненамного пережив брата.

Ронни был крупнее, грудь была гораздо шире и мощнее, а морда вообще совсем другой формы. Терри, по словам знатоков, был идеальных пропорций и, если бы мы этим занимались – ходили на стадионы, на выставки, мог бы завоевать кучу медалей. Ронни же был переростком, гораздо более мосластым, вот он отдаленно приближался к моему представлению о СОБАКЕ как таковой, но излишне при этом говорить, наверно, что весь остаток моей детской любви был отдан целиком и полностью его брату меньшему (по росту). Терри на самом деле был красивее. Но была, если уж быть совсем объективным, одна вещь, которой обладал только Ронни…

Этот верзила умел улыбаться. По-моему, довольно редкое качество у животных.

Ронни действительно улыбался – скалил зубы так, что у вас не было сомнений в том, что это – улыбка… Он улыбался во весь рот, при этом радостно вилял хвостом и, повторяю, ни разу никто не подумал в этот момент, что Ронни злится… Когда он злился, это было сразу видно и – слышно, еще как, а смеялся Ронни совсем бесшумно.

Иногда братья дрались между собой, не без этого, но я очень быстро разнимал этот лающе-рычаще-огненно-рыжий клубок мышц, клыков и когтей, и вот уже снова это были два отдельных существа, «два братца-тунеядца»…

Вспомнил: иногда мы называли его «Терцем» и приговаривали «Абрашка Терц – воришка всем известный» – отчего Терри пускался в пляс. Он начинал быстро крутиться вокруг своей оси… В прыжке поворачивался на 360° и приземлялся на все четыре лапы. На паркете он был настоящий фигурист – делал «двойной тулуп» без разбега, на всех четырех – это надо было видеть…

Это выглядело так, как будто Терри вздумал ловить свой хвост, хотя на самом деле хвост он не ловил, а вот именно плясал от счастья… Если он проделывал это много раз подряд, начинало казаться, будто он попал в невидимый со стороны смерч…

И если я хлопал в ладоши, он снова совершал полный оборот, причем, никто его этому не учил – это было что-то природное.

(P.S. Все же, дописав текст, я сейчас заглянул в Интернет. Я прочел, что это у собак якобы осталось от волков – привычка так крутиться… но я не уверен: там написано, что волки, а потом и собаки это делают перед сном, чтобы утоптать площадку, а Терри делал это только, когда градус счастья зашкаливал за некоторую отметку.)

Признаюсь: когда я сейчас вспомнил, как Терри крутился волчком, я впервые почувствовал ком в горле, а так – я думаю, потому-то я и решился писать этот текст, что в моем отношении к собаке не было и малой доли тех эмоций, которые испытывала к нему моя бывшая благоверная… Что – скажете вы – снова «опыты на собаках»? Но это же не космос – этот текст, и Терри – не Белка, не Стрелка… Терри – это Терри.

Для жены же это было самое близкое существо на Земле, да-да, не мать, не сын, не отец, не говоря о муже… Я не клевещу на нее задним числом, это просто так было и все, такие вещи ведь от нас не зависят…

Они были связаны какой-то невидимой, ненормальной нитью…

Если Терри убегал, с женой творилось что-то страшное. Я отпаивал ее валерьянкой, я действительно боялся – за нее, а не за Терри, конечно, она же непрерывно рыдала, пока рыжий бесенок снова не появлялся и никогда – что бы ни случалось, повторяю, с близкими ей людьми, с ней, слава богу, не происходило ничего подобного.

Терри бывал в бегах как в Харькове, так и в Мюнхене. А также существенную часть пути между этими городами он тоже проделал – бегом… Но попробуем по порядку, а то я чувствую, что его беспокойная сущность ведет себя в тексте так же, как и во всех других пространствах до этого, – то и дело убегает, появляется и снова куда-то летит… «Стремглав», – вот вспомнилось самое подходящее к нему наречие…

В Мюнхене это произошло всего один раз, но почему-то именно тогда жену колотило сильнее всего, хотя, казалось бы, обстановка была намного спокойнее… Во всяком случае, призрак будки живодера не маячил теперь в сознании…

Вокруг вообще не было ни души и быстро темнело, мы шли вдоль горной реки, которая текла недалеко от нашего дома, и кричали «Терри!» – пока оба не сорвали голоса…

Другое дело, что вскоре после переезда в Мюнхен все три собаки (я не оговорился, была еще и третья, другой – неизвестной нам породы, угольного цвета, а роста такого же примерно, как два рыжих брата… Звали приблудного пса Гаррик, и он тоже жил с тещей – вместе с Ронни, а после переезда в Мюнхен – с бабушкой жены или прабабушкой моего сына) почти одновременно едва не откинули копыта, причем, каждая вполне нетривиальным образом.

Терри, стало быть, убежал из дома уже после череды инцидентов – может быть, поэтому жену так перетрусило: перед глазами у нее еще стояла эта сцена… Нет, я не буду придерживаться хронологии, это просто невозможно, кода речь идет о Терри…

Вот еще одна сцена из семейной жизни: мы идем в полном составе по Бодензеештрассе – очень широкой, восьмиполосной, наверно, не меньше… И на ней, как на Садовой, – большое движение…

Терри заметил на дальнем берегу трассы маленькую собачку. Уже почти стемнело, и я думаю, что он ее заметил именно потому, что собачка была хоть и маленькая, но беленькая… А Терри шел рядом с нами без поводка и, увидев ее, сразу же кинулся – прямиком через дорогу.

Ему было уже лет шесть тогда или семь, то есть был он совсем не так глуп, но в такие моменты ничего не соображал. Машина на другой стороне трассы, мчавшаяся на большой скорости, затормозила, но было уже поздно… Мы мчались к ней, движение на трассе было частично парализовано…

Подбегая к машине, под которой исчез Терри, я не сомневался, что его уже нет в живых… А когда мы его увидели, это стало ясно окончательно… Терри лежал совершенно неподвижно. Машина откатилась немного назад, водитель вышел со словами, что ему очень жаль, но что он мог сделать… И вдруг Терри прыжком вскочил сразу на все четыре лапы, отчего пространство задребезжало, воздух стал разряженным, мы на мгновение лишились дыхания… После чего… этот безмозглый ловелас побежал через дорогу – в обратном направлении, может быть, не заметив, что мы стоим рядом – он еще был не в себе, конечно, и бежал не так, как перед этим, а медленнее, пьяными такими зигзагами – и мы снова за ним… Он едва не угодил под машину второй раз – снова визжали тормоза, но и на этот раз обошлось… В общем, какой-то хоррор, можно представить, что творилось при этом с моей бывшей спутницей жизни…

Но на теле Терри мы не нашли ни одной раны. Ну, может быть, там было несколько небольших царапин, трудно было их рассмотреть под густой жесткой шерстью, какие-то ссадины там были наверняка, все же его протащило несколько метров по асфальту…

Брат Терри – Ронни примерно тогда же, в первый день по приезду в Мюнхен (он переехал позже, чем Терри на год или полтора), как только впервые увидел уток – так же, очертя голову, как Терри в бурный поток машин на Бодензеештрассе, прыгнул в не менее бурную горную речку под названием Вюрм.

Это узкая, но очень быстрая речка – Ронни сразу это понял и, забыв про уток, стал отчаянно грести к берегу, и ему как-то удалось на мгновенье причалить, но берег был слишком крут для него – Ронни не смог выскочить из воды, соскользнул назад, нырнул, снова попал на середину реки, стремнина понесла его дальше и дальше… Почти до замка Блютенбург его дотащило течением, а там ему удалось наконец выскочить на берег, когда мы уже в это не верили, потому что по дороге он предпринял несколько попыток, и все были тщетными…

С третьей собачкой (с Черным Гарри) беда приключилась прямо в квартире прабабушки.

Она делала в этот момент свое коронное блюдо – фаршировала пшенной кашей утиную шейку. При этом шейка зашивается, и прабабушка предупреждает потом всех, что шейки надо есть осторожно – там нитки, их легко вынуть, иногда уже просто изо рта – «потяни за веревочку…» Зашивала шейку прабабушка толстой – так называемой цыганской – иглой. И когда зазвонил телефон, она взяла трубку, оставив на мгновение недошитое блюдо на столе… Гаррик тем временем подпрыгнул и сцапал все разом – и шейку, и кашку и, соответсвенно, «цыганскую» иглу. Я не помню: то ли прабабушка, поговорив, забыла о начатом ею приготовлении, то ли не забыла, но про иголку не подумала, впрочем, что бы она уже теперь сделала…

Гаррик стал орать благим матом где-то под утро, его повезли в ветеринарную клинику и там, прооперировав, извлекли огромную иголку, торчавшую в прямой кишке, в нескольких сантиметрах от выхода… То есть еще немного и он бы сам справился, оправился… И вся выходка сошла бы ему безнаказанно. Но не повезло – игла застряла, и понадобилась настоящая операция.

Таким образом, все три собаки пережили что-то вроде адаптации к новым окрестностям, или «боевого крещения»… Один пострадал из-за весны и любви (Терри, бросившийся поперек трассы за белой собачкой). Второй – из-за чересчур сильного (в наших условиях) охотничьего инстинкта… Кстати, после этого Ронни вообще не обращал внимания ни на уток, ни на другую какую пасущуюся вокруг него или водоплавающую, дичь, это Терри мог сделать вид, что погнался за гусем, Ронни же – ни-ни… Ну, а третий – за бытовую кражу, причем, он больше всех пострадал, братья-то отделались можно сказать легко, один – двумя царапинами, другой вообще легким испугом…

Хотя у Терри испуг был не такой уж и легкий, что мы вообще знаем о собачьей памяти.

Я потом, когда шел с ним в ту же сторону по Бодензееш-трассе – на поводке теперь уже, разумеется, я его вел только на поводке… И вот примерно за сто метров от того места, где он выскочил впервые на тот свет, Терри вдруг начинал упираться и наглухо останавливался. В первый раз, столкнувшись с этим явлением, я тянул его за поводок, но это было совершенно бесполезно. Терри упирался, как маленький ослик, его невозможно было сдвинуть и единственное, что оставалось сделать, – это свернуть на боковую улицу и обойти это проклятое место десятой дорогой…

(Продолжение следует)

© А. Мильштейн, 2014