Замысел как художественное произведение

Замысел как художественное произведение

Пушкин о Данте…

Рисунки Микеланджело и Леонардо – замыслы.

Надпись Эрнста Неизвестного на подаренном мне альбоме графики «Юрию от Эрнста – КАК ТЕНЬ ЗАМЫСЛА».

Черновики Достоевского, Пушкина… – то же самое, что рисунки Микеланджело и Леонардо, это – их рисунки, рисунки словом. Особая задача, которую не только никто не решал, но даже, кажется, и никто не ставил – исследовать сам ритм, тон, музыку этих черновиков, замыслов, рисунков.

Перечитываю воспоминания В.В. Тимофеевой (Починковской):

«В либеральных литературных кружках и в среде учащейся молодежи, где были у меня кое-какие знакомства, его бесцеремонно называли „свихнувшимся“, а в деликатной форме – „мистиком“, „ненормальным“, что, по тогдашним понятиям, было одно и тоже.

Это было время только что замолкнувшего процесса Нечаева и романа «Бесы» в «Русском вестнике». Мы, молодежь, читали речи знаменитых защитников в «Голосе» и «С.-Петербургских ведомостях», и новый роман Достоевского казался нам тогда уродливой карикатурой, кошмаром мистических экстазов и психопатии <…>

Но ведь тот же Достоевский так волшебно и сладостно расширял нам сердце и мысли! И кто знает, думалось мне теперь, под впечатлением первой встречи с знаменитым писателем, может быть, именно он вывел нас всех из нормы и до того пронзил нам душу любовною жалостью, состраданием ко всему страдающему, что нам сделалось тесно в семье, и все больное, забитое и приниженное стало нам близко и родственно, как свое! А если так, не все ли равно, как его называют другие?! Он с полным правом мог ответить этим другим, как Торквато Тассо – врачу, присланному лечить его:

Geheilt will ich nicht sein!

Mein Sinn ist kr?ftig,

Da w?r’ich, ja, wie And’re, niedertr?chtig!

Я не хочу быть исцеленным!

Если б мой разум был крепким,

Я был бы такое же ничтожество, как другие!

В.В. Тимофеева описывает первую встречу с Достоевским в 1872 году, т. е. ей было всего 23 года.

Одна эта запись В.В. Тимофеевой делает честь и сердцу ее, и уму. Она ведь не знала и не могла знать ответ Достоевского на все эти укоры (чтобы не сказать – травлю) в «ненормальности», ответ, оставшийся в записных книжках: «Да моя болезненность здоровее вашего здоровья…».

Удивительно красиво еще и такое совпадение. Японский писатель К. Оэ в своем романе «Записки пинчраннера» нарочно – с вызовом – цитирует Шекспира (кажется, из «Макбета»), цитирует, если так можно выразиться, наоборот. Примерный смысл: у Шекспира – не дай мне Бог сойти с ума, а Оэ подает эту цитату так – дай мне Бог сойти с ума. Потому что нормальным разумом это невозможно понять.

Существует предрассудок о плохой памяти Достоевского. Ослабление памяти усугубилось падучей («кондрашка с ветерком»). Сам он сколько раз жаловался (приходится перечитывать написанное, потому что забыл). Не узнавал людей – те обижались. В начале «Преступления и наказания» у Катерины Ивановны четверо детей, в конце – трое (да еще и имена перепутаны).[147] Примеров можно набрать много.

Но:

Во-первых, главные чувства, главные мысли, главные формулы, главные слова он на протяжении всей своей жизни повторял на редкость удивительно точно, лейтмотивно, несбиваемо.

А во-вторых, существует масса свидетельств его прямо-таки удивительной, феноменальной памяти – наизустной памяти не только на стихи, на любимые стихи и на любимую прозу. И не только в молодые годы, но и на склоне лет.