Звезда. Девочка. Сон

Звезда. Девочка. Сон

От апреля 1877-го обратимся к октябрю – ноябрю 1866-го.

С 4 по 29 октября Достоевский диктует юной «стенографке», Анне Григорьевне Сниткиной, десять листов «Игрока». Момент высшего творческого вдохновения, а еще и момент зарождения любви. Тайное тайных – вдвойне.

3 ноября, в четверг, он впервые навещает ее в доме на Костромской. А 8 ноября, во вторник, Анна Григорьевна сама приходит к нему, в Столярный. Он – крайне возбужден и радостен.

«– Не случилось ли с вами чего-нибудь хорошего?

–?Да, случилось! Сегодня ночью я видел чудесный сон! Я придаю снам большое значение. Мои сны всегда бывают вещими…»

И он рассказывает, как, перебирая (во сне) свой палисандровый ящик, где хранились его рукописи, письма и дорогие по воспоминаниям вещи, он увидел вдруг, как что-то там блеснуло – «какая-то светлая звездочка», оказавшаяся маленьким бриллиантом.

«– Что же вы с ним сделали?

–?В том-то и горе, что не помню. Тут пошли другие сны…» А потом он рассказывает, что хочет написать роман о художнике, который все не справлялся с «формой», которому все не давалось новое слово.

«– И вот в этот решительный период своей жизни художник встречает на своем пути молодую девушку ваших лет. <…> Поставьте себя на минуту на ее место, – сказал он дрожащим голосом. – Представьте, что этот художник – я, что я признался вам в любви и просил быть моей женой. Скажите, что вы бы мне ответили?..

–?Я бы вам ответила, что вас люблю и буду любить всю жизнь».

Когда Анна Григорьевна уходила, он остановил ее.

«– А ведь я знаю теперь, куда девался бриллиантик.

–?Неужели припомнили сон?

–?Нет, сна не припомнил. Но я, наконец, нашел его и намерен сохранить на всю жизнь…»

«Мой сон третьего ноября», – говорит Смешной. Сон Достоевского – восьмого, но третьего он побывал у нее впервые.

Звезда. Девочка. Сон. Художник, ищущий новые слова. Третье ноября…

Неужели случайность – все эти поразительные совпадения?

Не залетела ли в «Сон смешного человека» искорка счастливого мгновения из жизни Достоевского? И не было ли на то его художнической воли?

Вскоре он писал Анне Григорьевне: «Ты мое будущее все и надежда и вера, и счастье, блаженство все… Мне Бог тебя вручил, чтоб ничего из зачатков и богатств твоей души и твоего сердца не пропало, а напротив, чтобы богато и роскошно взросло и расцвело; дал мне тебя, чтоб я свои грехи огромные тобою искупил…» (28, II; 184).

Да, всегда он искупал «свои грехи огромные» работой, главным образом работой, творчеством («Одно убежище, одно лекарство – искусство и творчество. <…> Мое житье, конечно – работа»). Искупал, а все равно – страдал, все равно – корил себя за то, что мало отдает, мало спешит дать непосредственного добра людям, близким, родным.

Но тут все сошлось, как никогда.

И еще сильнее чудится, что в той картине, в картине «Сна смешного человека», мерцает, живет и не стирается уже облик самого Достоевского, и падавшего, и воскресавшего.

«А ту маленькую девочку я отыскал… И пойду! И пойду!»

«Сон» – образ осуществленного призвания человека и в жизни, и в творчестве.

И вот еще один сон, реальный (начало 1860-х годов).

Достоевский – неустановленному лицу: «Объясните мне мой сон, я у всех спрашивал; никто не знает: на Востоке видна была полная луна, которая расходилась на три части и сходилась три раза. Потом из луны вышел щит (на щите два раза написано “да, да” старинными церковными буквами), который прошел все небо, от востока на запад, и скрылся за горизонтом. Щит и буквы осиянные.

Достоевский.

У всех спросите, решительно у всех, он меня очень интересует» (30, I; 244).[81]

Что это? Сон о призвании? О призвании пророка – «идти и идти»?

«…“да-да” старинными церковными буквами… Щит и буквы осиянные»…

Тут уж и невольно вспомнишь:

…И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился…

Вспомнишь:

Восстань, пророк, и виждь и внемли…

«Я придаю своим снам большое значение…»

Не откликнулся ли и этот сон в «Сне смешного человека?»

«Сны, как известно, чрезвычайно странная вещь: одно представляется с ужасающей ясностью, с ювелирски-мелочною отделкой подробностей, а через другое перескакиваешь, как бы не замечая вовсе, например, через пространство и время. Сны, кажется, стремит не рассудок, а желание, не голова, а сердце. <…> перескакиваешь через пространство и время и через законы бытия и рассудка, и останавливаешься лишь на точках, о которых грезит сердце».

Отбросьте здесь слово «сны», замените его на слово «искусство», и вы получите именно образ искусства. «Сон смешного человека» и есть такой образ.