Кошмар на проспекте Вернадского

Кошмар на проспекте Вернадского

Я так разозлился, что был готов буквально задушить Германа Грефа собственными руками, — говорит Чубайс.

Десятки встреч с инвесторами, тысячи часов работы сотен людей, миллиарды долларов инвестиций — все это повисло на волоске и через сорок восемь часов могло оборваться окончательно. От кого угодно из врагов ожидал глава РАО “ЕЭС” такой бомбы под реформу, но только не от своего же союзника. А дело обстояло именно так: на ключевом этапе реформы, когда генерирующие компании стали переходить в частную собственность, министр экономического развития Герман Греф потребовал процесс остановить.

Собственно, с самой успешной сделки все и началось. В конце 2006 года контрольный пакет ОГК-3 был продан группе “Интеррос” Владимира Потанина. Конкуренция на торгах была сильной — с “Интерросом” всерьез боролись иностранцы. Поэтому компания была оценена значительно дороже, чем можно было ожидать для пилотной сделки — в 4,5 миллиарда долларов. РАО “ЕЭС” за свою долю в ОГК-3 на этом конкурсе выручило 3 миллиарда.

Торжествующий Чубайс отправился в инвестиционное road-show за рубеж. Встречался с руководством того же Enel, германских RWE и Е. On — словом, со всеми мировыми энергетическими грандами. История успеха идеально подходила для их агитации за участие в приватизации

российской генерации; надо было поспешить ею воспользоваться, пока менеджеры РАО готовили к первичному публичному размещению (IPO) дополнительные выпуски акций ОГК и ТГК. Следующим по очереди было ОГК-4, его IPO намечали на весну-лето 2007 года.

Единственное, что слегка портило триумф, — неуверенность в том, что Потанин действительно вложит в строительство и ремонт электростанций все деньги, которые он заплатил РАО за акции ее дочерней компании. Ведь эти деньги по условиям продажи были сразу же зачислены на счета ОГК-3. Смысл всей затеи с продажей акций заключался именно в том, чтобы привлечь живые деньги в конкретные компании.

А компания теперь принадлежала Потанину. И он, как хозяин, имел реальный доступ к ее деньгам, включая только что заплаченную за акции сумму. Захочет направить полмиллиарда долларов на строительство какого-нибудь энергоблока — направит. А может распорядиться этими деньгами и как-нибудь поумнее. Проектов, способных окупиться быстрее и мощнее, чем энергетика с ее рентабельностью чуть выше уровня инфляции, вокруг полно... Ничего личного — только звериный оскал капитализма.

Разумеется, Потанин в разговорах с Чубайсом неизменно обещал, что вложит все до копеечки именно так, как его обязывает соглашение акционеров, прилагавшееся к договору купли-продажи. А Чубайс, вдохновленный удачной сделкой, энергично поручался за Потанина на встречах с госчиновниками.

Но у последних тем не менее все больше крепло убеждение, что обещания в инвестиции могут и не превратиться. А вскоре это беспокойство публично высказал Путин. На официальной встрече с Чубайсом в мае 2007 года, выслушав его рассказ о подписании инвестиционных соглашений с покупателями ОГК, президент прямо спросил: “А если не выполняются эти условия? Мы это проходили в прежние годы: компании подписывали и ничего не делали”. А это был камешек в огород Чубайса: Путин явно намекал на инвестиционные конкурсы в период массовой приватизации. Самый известный пример—покупка комбината “Апатиты” одной из фирм Михаила Ходорковского в 1995 году. Как и большинство победителей тогдашних конкурсов, Ходорковский инвестиционные обязательства по сделке проигнорировал и принялся эксплуатировать “Апатиты” по собственному сценарию. Когда после нескольких судов РФФИ добился от него выполнения инвестиционных обязательств лишь на четверть от ранее оговоренной суммы, это расценивалось как крупная победа над олигархами.

Чубайс говорит, что и в начале 1990-х он сильно сомневался в работоспособности инвестиционных конкурсов. Но авторитетный для него юрист Петр Мостовой его убедил. Сейчас же правоведы прямо говорили: в российском законодательстве соглашений акционеров, которые подписывают покупатели ОГК, не существует. Это вообще элемент британского права, а не российского. В России такие документы никого ни к чему юридически не обязывают. И это было очевидно всем — и юристам, и Потанину, и Чубайсу, и, самое ужасное, Грефу.

Дальнейшее в описании Чубайса выглядело так. За пять дней до совета директоров РАО “ЕЭС”, на котором предстояло утвердить очередное размещение доли компании в ОГК-4, министр внезапно объявил:

— Анатолий Борисович, поскольку у вас нет предложений о том, как заставить инвесторов заплатить по-настоящему, мы пока ваши IPO приостановим.

— Как, вообще?! Вы это серьезно? — не поверил Чубайс. Воображение немедленно подсунуло набор последствий: обвал фондового рынка... разрыв с трудом выстроенных отношений с иностранными компаниями... международный скандал...

— Да, вообще. И это абсолютно серьезно, — невозмутимо ответствовал Греф. — Кстати, чуть не забыл: послезавтра я уезжаю в отпуск. Если все-таки хотите решить проблему — двое суток у вас на это есть.

Греф сейчас ничего драматического в этой истории не видит—то ли дело, мол, сражения с Илларионовым и с депутатами в Госдуме.

Чубайс же первые сутки провел, как он сейчас вспоминает, погружаясь то в ужас, то в ярость:

— Все мои лучшие интеллектуальные силы пытаются хоть что-то придумать — ничего не выходит. К его ребятам идем. А те разводят руками: да мы и сами не знаем, что предложить. Я, конечно, понимаю, что Герман Греф хочет луну с неба. Но по сути-то он прав! Мы впервые за время реформы уперлись не в политический барьер, а в содержательный. Мы не можем придумать конструкцию, которая действительно заставила бы Потанина деньги, внесенные в компанию, направить на инвестиции. И теперь у нас все действительно по-крупному закачалось, всерьез.

Чтобы уберечь акции РАО от обвала, страшную тайну о кризисе имени Грефа в компании хранили так крепко, что многие наши собеседники — даром что в теме — узнали об этой истории только от нас.

В полночь Чубайс позвонил Грефу.

— Я не пойму, чего вы от меня хотите! — в смятении говорил в телефонную трубку председатель правления РАО “ЕЭС”.

— Послушайте, Анатолий Борисович, да я бы и сам хотел вам помочь... — начал было министр, и Чубайс осознал: Греф действительно не знает ответа на свой вопрос.

— Ни мои юристы, ни ваши ничего не могут предложить — а у меня из-за этого все рушится! “Все, все, что нажито непосильным трудом... куртка замшевая три штуки...” — вылезла откуда ни возьмись любимая цитата из гайдаевского фильма “Иван Васильевич меняет профессию”. — Черт возьми, да есть ли в стране хотя бы один юрист, которого бы вы, Герман Оскарович Греф, считали компетентным специалистом для решения этой задачи? Или такой юрист всего один на белом свете—тот, с которым я имею счастье беседовать?

Греф погрузился в раздумья.

— Антон Иванов, председатель Высшего арбитражного суда.

— Класс! Герман Оскарович, у меня тогда к вам одна просьба — позвоните сейчас господину Иванову, объясните ситуацию. Завтра в девять утра я у него. Пусть собирает всех, кого хочет. Мне все равно, какую юридическую конструкцию он изобретет, — приму любую. Но тогда и вы подпишитесь под тем, что он придумает. А если не примете, — пригрозил Чубайс, — клянусь, найду вас на Черном море, на Лазурном берегу — везде, где вам вздумается отдыхать! Испорчу вам отпуск, но просто не вылезу оттуда, пока не получу вашего одобрения.

Греф позвонил Иванову среди ночи, и тот согласился провести совещание.

В девять часов утра немного успокоившийся Чубайс вошел в здание Высшего арбитражного суда. С председателем ВАС Антоном Ивановым они знакомы не были — как шутил позже глава РАО, “это уже четвертое поколение питерских, перебравшихся в Москву”. Иванов произвел на него хорошее впечатление — молодой доброжелательный профессионал, и юристов своих собрал во множестве, таких же молодых и доброжелательных. Он предоставил слово Чубайсу. Юристы обратились в слух.

Потом начались вопросы из зала:

— Скажите, а как устроен этот ваш рынок электроэнергии?

— А чем киловатты отличаются от киловольт? Надо же, как интересно, никогда бы не подумал!

— Вот вы тут упоминали рынок мощности. Нельзя ли в двух словах пояснить, что такое мощность? Ну, просто чтобы нам определиться с понятийным аппаратом.

— О нет, только не это, — прошептал про себя Чубайс.

Юристы, собравшиеся в зале у Антона Иванова, впервые в жизни

услышали о законодательном регулировании электроэнергетики. Они

были специалистами высокого класса, это чувствовалось. Но теперь драгоценное время уходило на то, чтобы просто объяснить им суть дела.

А Герман Греф через несколько часов собирался отправиться в отпуск. Если до отъезда он не получит решения — государственная директива для голосования по вопросу о проведении IPO следующей по списку генерирующей компании не будет подписана. Катастрофа с последующим разоблачением становилась неизбежной.

После полудня потрясенный Чубайс покинул кабинет председателя Высшего арбитражного суда.

— Мне это до сих пор кажется абсолютным чудом, что Иванов со своими юристами придумали решение за три часа. В ходе дискуссии. С юридической стороны —- просто гениальное, — счастливо улыбается он. — Я даже не подозревал о существовании той статьи в Гражданском кодексе, о которой он вспомнил. В переводе с юридического языка на человеческий она означает вот что. Если вы не выполнили договор со мной, у меня есть право попросить третью сторону исполнить этот договор за вас. И при этом на вас в полном объеме будут возложены все обязательства по возврату мне денег, которые я заплачу третьей стороне.

Решение, предложенное председателем ВАС, и впрямь удачно легло в систему отношений между субъектами в отрасли. Тут надо сделать небольшое отступление, чтобы разобраться с рынком мощности. По замыслу реформаторов, он нужен для обеспечения надежной и бесперебойной поставки электроэнергии. Выглядит это так. Поставщики — то есть ОГК и ТГК — получают от “Системного оператора” плату за установленную мощность своих электростанций. При этом они обязаны поддерживать оборудование в постоянной готовности к выработке электричества (по согласованию с “Системным оператором” загружать конкретные турбины по отдельно оговоренным параметрам, в случае необходимости менять эти параметры и т.д.).

Размер платы за мощность напрямую зависит от выполнения обязательств генерирующими компаниями. Поэтому у них появляется прямой финансовый стимул соблюдать требования “Системного оператора”. Такой механизм позволяет застраховать национальную энергосистему от снижения текущей надежности при растущем спросе на электроэнергию.

В общем, генерирующие компании получают большие деньги — это десятки миллионов долларов в год на компанию, — по сути, за то, что у них есть электростанции, готовые к работе. Теперь представим, что владелец какой-то ОГК не стал строить новых энергоблоков, а потратил деньги на что-то другое. Мощности, на которую в перспективе рассчитывал “Системный оператор”, у него, соответственно, не оказалось. А раз так — “Системный оператор” имеет полное право этому владельцу недоплатить. Чем дольше не будет новых энергоблоков, тем дольше и больше он будет ему недоплачивать.

И это еще полбеды для недобросовестного инвестора. Потому что если по генеральной схеме размещения энергообъектов до 2020 года в конкретном месте должна быть построена новая станция — она, по завету Чубайса, должна быть построена. Иначе — дефицит электричества со всеми вытекающими последствиями. Значит, эту станцию построит кто-то третий. А потом этот третий придет к владельцу ОГК и выставит ему счет за строительство электростанции. И тот обязан будет ему заплатить, никуда не денется.

Так что сэкономить на инвестициях, раз уж ты взялся их обещать, не получится. Главное — зафиксировать все это в официальном договоре в момент заключения сделки.

“Абсолютно убойный инструмент”, по квалификации Чубайса.

Выйдя от Иванова, он принялся звонить Грефу и зачитывать по бумажке: слушайте, Герман Оскарович, вот нашлась статья в ГК, которая гласит то-то и то-то...

— У Грефа есть такая особенность: когда ему серьезные вещи рассказывают, он обычно внимательно слушает, долго молчит, а потом произносит: полная чушь, полнейшая, какой только идиот мог это придумать? Так что это у него типовая реакция.

Греф выслушал. Выдержал паузу. И сказал: “Гениально! Блестящее решение!”

Кризис разрешился. Совет директоров РАО “ЕЭС” бодро проголосовал за размещение пакета акций ОГК-4. Юристы компании засели за разработку типового договора о предоставлении мощности. Осталось только предложить его инвесторам. А те, разумеется, люди грамотные — поняли, к чему дело клонится, и закручинились. Причем, что особенно смешит Чубайса, иностранцам этот договор не нравился так же, как и соотечественникам.

— Все как один встали в позицию: “Да мы инвестировать готовы в два раза больше! Да мы только из-за того приходим, чтобы инвестировать! Да лучше нас инвесторов вы в принципе не найдете — но только зачем же подписывать эту гадость?!” Я ведь сам заново объехал всех потенциальных покупателей, чтобы предупредить об изменении условий, показал им договор — и Потанину, и Вексельбергу, и западным капиталистам. И уже на пятый раз слушал, с трудом сдерживая хихиканье, от президента Е.Оn Бернотата один в один то же самое, что накануне от Вексельберга и Потанина: “Анатолий Борисович, инвестиции — святое дело, а вы вообще такой великий реформатор, что мы точно готовы на все ради этого. Да что там пять миллиардов долларов — вообще не вопрос, десятку минимум точно заплатим. Вот только эта дрянь-то зачем?”

Чубайс говорит, что потратил много усилий, чтобы донести до своих собеседников простую мысль: если вы хотите в Россию, в энергетику, для этого надо выполнить политическое условие. “В принципе, в энергетику-то ни во Франции, ни в Италии, ни в Германии просто так не войдешь, не правда ли? Серьезная тема, вы знаете не хуже меня, — убеждал капиталистов глава РАО “ЕЭС”. — Чудесно, что вы хотите строить у нас электростанции. Но если вас уволят, а меня, допустим, пристрелят — что дальше? Так что вы бумажку-то, пожалуйста, будьте готовы подписать”.

Для полной надежности конструкции договор на предоставление мощности утверждается не генеральным директором генерирующей компании, а советом директоров либо собранием акционеров. С юридической точки зрения такое решение отбивать совсем трудно. “Окончательная бумажка! Броня!”, как говорил профессор Преображенский у Булгакова.

— Правда, недавно к одному из наших топ-менеджеров пришли представители двух олигархов и сказали: слушай, этот ваш договор на предоставление мощности — жуткая вещь, конечно, но поскольку мы к Чубайсу неплохо относимся, пусть до тридцатого июня все остается как есть. Но с первого июля мы тебя нанимаем, чтобы ты придумал юридическую схему, как эту чудовищную конструкцию отмотать обратно. Значит, действенный документ помог нам написать Антон Иванов! — завопил Чубайс.

— Когда мы прочитали типовой договор на предоставление мощности, то поняли, что для инвесторов эта конструкция выглядит абсолютно неприемлемо и ужасно, — хмурится президент “СУЭК” Владимир Рашевский.

А ведь Рашевский—дружественный инвестор. Он работает в одной команде с Поповым и Мельниченко. Они, напомним, одними из первых в России решили вкладывать деньги в электроэнергетику и в трудное для РАО “ЕЭС” время стали по собственной инициативе скупать на рынке акции компании. Только за 2002-2003 годы группа МДМ, в которую входил “СУЭК”, вложила в РАО “ЕЭС” и региональные АО-энерго миллиард долларов, разогнав их капитализацию в несколько раз. Больше, чем МДМ, в то время в отраслевые бумаги не вкладывал никто. С тех пор Мельниченко и Рашевский по очереди входили в совет директоров РАО, деятельно участвовали в обсуждении реформы и послереформенных моделей развития электроэнергетики.

Но даже Рашевский, несмотря на всю лояльность по отношению к Чубайсу, не находит в себе сил сохранять сдержанность, когда речь идет о злосчастных договорах.

— Мы предлагали: если уж вам так нужно срочно продать ОГК-4, примем сейчас этот документ как есть. Но вопрос заключения типового договора на поставку мощности рассмотрим на следующем совете директоров. И если новый вариант окажется лучше, чем тот, который сейчас заключит покупатель ОГК-4, то и для него этот договор будет изменен. Понятно, что это своеобразное политическое обременение. Можно даже сказать, плата за то, что реформа энергетики вообще происходит. И ряд существенных изменений нам все-таки удалось пробить. Но я до сих пор считаю, что эта юридическая конструкция является абсолютно недружественной по отношению к инвесторам.

— Сейчас невозможно оценить адекватность инвестиционных программ ОГК и ТГК. А рынок еще откорректирует эти программы, я просто уверен в этом, — поясняет логику инвесторов давний соратник Чубайса Дмитрий Васильев (после отставки с поста первого зампреда правления “Мосэнерго” в 2006 году он работает исполнительным директором JP Morgan в Лондоне). — Очень сложно прогнозировать спрос в электроэнергетике. Трудно, например, оценивать энергосбережение. Или изменение места страны в международном разделении труда. Темпы роста энергопотребления на рубль ВВП могут быть разными в зависимости от того, какой путь экономического развития выбирает страна. И то, что сейчас инвесторов заставляют подписывать конкретные инвестиционные обязательства, многих из них просто пугает.

Разумеется, государству нужно быть уверенным в том, что после ухода Чубайса из энергетики преемственность в привлечении инвестиций сохранится, рассуждает Васильев. Вот только для этого, с его точки зрения, был выбран довольно грубый механизм.

Хотя в целом для реформы и для экономики это, в общем, не так уж и страшно:

— Некоторых инвесторов этим договором действительно отпугнули. Но те, кто остались, — они, по-моему, просто понимают, что к реалиям России (как и Украины, например) надо относиться с чувством юмора. Только тогда здесь и можно сделать большие деньги!