Токи Москвы

Токи Москвы

Москва — столица нашей Родины. Потому что здесь Кремль и президент, потому что здесь правительство и парламент, потому что так записано в нашей Конституции, наконец. А еще потому, что здесь — Лужков. Юрий Михайлович такой же атрибут столицы, как Красная площадь и храм Василия Блаженного. Уже выросло целое поколение москвичей и гостей столицы, которые не знают Москвы без Лужкова. А если вести отсчет, ориентируясь на сознательный период жизни, то некоторые даже успели отслужить в армии, вернуться, жениться и завести собственных детей, которые пока тоже не видели Москвы без ее нынешнего мэра. Юрий Михайлович Лужков, переоснователь Москвы, одним словом.

А еще в Москве есть “Мосэнерго”, которое так же неотделимо от Москвы, как Кремль и Красная площадь. И, по определенной логике вещей, “Мосэнерго” неотделимо от московского мэра. Вот тут-то у них с Чубайсом и возникли разногласия. В тысячу двести сорок шестой раз. Принципиальные и непримиримые. У Чубайса не было и нет никаких возражений против Красной площади и храма, а вот с “Мосэнерго” у главы РАО своя логика. Да, в Конституции про столицу записано. А про “Мосэнерго” — ни слова. Зато в реестре этой уважаемой московской компании контролирующим акционером записано было РАО “ЕЭС”. На этом, по сути, чисто логическом пространстве и возникли непримиримые разногласия (если не считать всех остальных споров и конфликтов этих двух ярких представителей эпохи молодого российского капитализма). С одной стороны — реестр, а с другой — Москва и ее атрибуты. И ее мэр. Кто не только живет, но и работает в Москве, знает, что это такое.

Когда Чубайс только появился в РАО, к нему подошел один из членов правления и сказал:

— Анатолий Борисович, тут у нас непросто все, не восприняли ваше назначение, мало на кого можно опереться. Буквально единицы людей, который понимают, что вы хотите сделать. Имейте в виду, я — полностью на вашей стороне, буду с вами от начала и до конца. Я сам пытался что-то подобное провести. Но мне не дали. Можете на меня положиться.

Чубайс так и поступил. И страшно прокололся. Преданным сторонником назвался Александр Ремезов, который позже попытается слегка “подправить Конституцию”. Дописать туда что-то вроде: Москва — столица, а “Мосэнерго” — это столичная компания.

В мае 2000 года в РАО решили сменить Нестора Серебрянникова, руководившего московской энергетикой еще с конца восьмидесятых. В свои семьдесят с лишним авторитетный и в общем-то нейтральный энергетик не мешал проводимым преобразованиям, но и не помогал особо. А Чубайсу в Москве, с учетом масштабов компании и специфики взаимоотношений с московским мэром, нужен был твердый сторонник. Тут-то он и подумал про человека, с первых дней заявившего о своей твердой поддержке, преданности и так далее,

Серебрянников покидал свой пост спокойно и достойно. Теперь оставалось согласовать кандидатуру нового гендиректора с мэром. Всего-то-навсего. Лужков не хуже Чубайса понимал значение “Мосэнерго”—для всего! — и у него, естественно, была своя кандидатура. Началась сложная процедура переговоров. Каждая из сторон настаивала на своем. Чубайс начал построение сложного плана, при котором он в итоге соглашается снять кандидатуру Ремезова, но предлагает другого своего человека, но такого, с которым Лужков, по расчетам Чубайса, должен согласиться. И вот на четвертом или пятом раунде переговоров, когда Чубайс уже готов был извлечь своего нового кандидата и только для проформы спросил про Ремезова, неожиданно услышал в ответ:

— Хорошо, я согласен

Тут Чубайс понял, что он что-то недоузнал, недорассчитал, недо-сконструировал. Но результат его вполне устраивал. И в любом случае он теперь, после четырех попыток утвердить свою кандидатуру, не мог сказать, нет, не Ремезов, а вот еще другой человек.

Ремезов приступил к своим обязанностям в “Мосэнерго”, Чубайс продолжил исполнять свои в РАО. Поначалу новый гендиректор принялся активно выбивать долги у московских неплательщиков, чем вызвал некоторое недовольство мэра. Но уже через несколько месяцев Чубайс почувствовал, что его московский генерал куда-то отгребает в сторону. И не куда-то, а понятно куда — в сторону Лужкова. В ситуации острейшего конфликта с московским мэром это означало работу против реформы, которую проводил Чубайс.

Постепенно новый гендиректор начинает демонстрировать все большую независимость от РАО, и как-то очень быстро дело переходит в открытое противостояние. Ситуация для Чубайса абсолютно неприемлемая, независимо от его личного отношения к Ремезову. Демонстративное неподчинение одного из АО-энерго, да еще такого, означало через шаг потерю управляемости всего холдинга. Ситуация осложняется еще и тем, что это противостояние автоматически превращается в драку “Чубайс-Лужков”. Один говорит: “Ремезов должен быть уволен!”, адругой: “Я категорически против!” Полный клинч. А для Чубайса этот вопрос еще важнее, еще острее, чем борьба со взбунтовавшимся и попытавшимся выйти из состава РАО гендиректором “Тюменьэнерго” Валентином Боганом. Потому что “Мосэнерго” в системе играет такую же роль, как сама Москва в России. Ну и конечно же потому, что этот спор — часть многолетнего выяснения отношений с московским мэром. И на данном этапе — часть решающая.

С точки зрения технической увольнение гендиректора АО-энерго не представляет никакой проблемы. Собрание акционеров “Мосэнерго”, где у РАО большинство голосов, а у правительства Москвы, наоборот, относительно небольшой пакет, принимает решение об увольнении Ремезова. Это происходит в конце августа 2001 года. Этому предшествовала двухмесячная настоящая судебная война между “мамой” и “дочкой”, которые затаскали друг друга по региональным и московским судам.

С одной стороны, Замоскворецкий суд Москвы признал незаконным само решение о проведении собрания акционеров, на котором, понятное дело, готовилось увольнение Ремезова. Собрание акционеров запретил и Абаканский суд (где Москва и где — Абакан?). А с другой стороны, Орловский районный суд запретил кому-либо проводить действия, препятствующие проведению собрания, а Ленинский районный суд Кемерова вообще запретил Ремезову исполнять свои обязанности. РАО, как это ни покажется странным, было поддержано Московским арбитражным судом.

Аргументом с другой стороны было решение московского правительства, отказавшегося реструктурировать долг РАО в два миллиарда рублей перед бюджетом города. В день собрания в офисе “Мосэнерго” побывали судебные приставы, запретившие проведение собрания.

Настоящая полноценная корпоративная война. Ремезов уже не первую неделю находится в режиме ежедневных пресс-конференций. И естественно, РАО все те же три недели вынуждено делать то же самое. Понятно, что не только журналисты, но и все энергетические генералы с пристальным интересом наблюдают за развитием событий.

Вот Ремезов заявил на пресс-конференции, что, по его информации, накануне собрания здание “Мосэнерго” будет захвачено силой с помощью службы судебных приставов. Правда, не пояснил, на каком основании они будут действовать. В РАО “ЕЭС” заявление Ремезова назвали бредом. “Бронетанковые и ракетные войска выстроены вдоль Кремлевской стены и ждут сигнала к штурму “Мосэнерго”, — прокомментировали в энергохолдинге. “У меня на руках уже три решения и четыре определения различных судов по искам миноритарных акционеров “Мосэнерго”, запрещающих проводить собрание”, — объяснял Ремезов журналистам .

Чубайс поднял вопрос на высокий политический уровень и поставил его там предельно прямо: “Кто назначает и увольняет генеральных директоров дочерних энергокомпаний, в частности “Мосэнерго”, — РАО или глава субъекта Федерации, в частности Лужков?”

У Москвы в “Мосэнерго” на тот момент 7 процентов, у РАО — почти 51. С этой точки зрения вопрос, кто главнее, трактуется однозначно. Заручившись еще и политической поддержкой, Чубайс предпринимает последнюю попытку решить вопрос переговорным путем. Они встретились втроем: Волошин, Ремезов, Чубайс, Волошин прямо сказал, что есть корпоративное решение об увольнении и, нравится оно или нет, его надо исполнять. Ремезов ответил, что в принципе согласен, но, с его точки зрения, были нарушены некоторые процедуры, поэтому, как только будет принято повторное решение, я сразу же... Эту речь Чубайс уже слышал несколькими месяцами раньше, когда сообщил Ремезову о своем решении его заменить. Тогда гендиректор тоже говорил о полном праве акционеров его уволить, и он обязательно исполнит правильно оформленное решение. Воспроизведение известных аргументов в данной ситуации означало: попробуйте меня уволить, если сможете.

Собрание прошло, и решение по Ремезову состоялось. Сам он ушел то ли в отпуск, то ли на больничный, оставив вместо себя первого зама. РАО назначило своего исполняющего обязанности гендиректора. Двоевластие. В такой ситуации решающее значение могут иметь “технические” детали. Кто контролирует здание. Кто занимает кабинет гендиректора.

Вечером 1 сентября 2001 года и.о. от Ремезова стоял с группой людей у входа в “Мосэнерго”, охраняя, видимо, его от непрошеных гостей.

Он не пустил в здание даже председателя совета директоров “Мосэнерго”. Когда журналисты его спросили об этом, он, как ни в чем не бывало, сказал:

— А какое он вообще имеет к нам отношение?

— Председатель совета директоров вашего как-никак...

— А рабочий день закончился, — не моргнув глазом объяснил он. — У нас рабочий день с полдевятого до пяти. А после пяти ему нечего у нас делать.

И видимо, чтобы самому удостовериться в своих словах, зачем-то добавил:

— Видите, и я стою здесь, а не в здании*.

Тележурналисты, столпившиеся здесь же, бросались к каждой большой черной машине, ожидая поймать кого-то из правительства или из депутатов. Никто не приезжал.

Становилось понятно, что без “выноса тела” из здания “Мосэнерго” не обойтись. Надо было физически освободить кабинет гендиректора. Задача осложнялась тем, что при всей легитимности решения о смене руководства “техническая” операция по выдворению одного и водворению другого должна в обязательном порядке согласовываться с органами милиции, на чьей территории такая операция осуществляется. На профессиональном языке это называется “правило земли”. Но это правило могло поломать всю операцию, потому что ясно, кто следующим за московским милицейским генералом узнает о ней и немедленно включит все ресурсы, чтобы этого не допустить.

То есть, с одной стороны, надо, чтобы милицейский генерал присутствовал или хотя бы знал об операции, а с другой — не сообщил об этом Лужкову. Задача казалась неразрешимой. Да и саму операцию надо было проводить на Раушской набережной, в трехстах метрах от Кремля. А в здании “Мосэнерго” на разных этажах и около кабинета Ремезова комфортно расположились крепкие, реально вооруженные ребята, прошедшие горячие точки, из трех частных охранных предприятий. Понятно, что никакие решения судов для них не указ. И если дойдет до силового захвата, даже с участием службы физической защиты судебных приставов, вероятность того, что обойдется без стрельбы, была далеко не стопроцентной. А получить стрельбу в этой ситуации, в этом месте, а если, не дай бог, еще и ранят кого-то...

Есть, правда, еще запасной вход, но там две двери, обе железные. Вторую охраняет опять же очень серьезный ЧОП, может быть оказано настоящее сопротивление. Но на всякий случай составили список подручных инструментов: кувалда, болгарка, фомка. Чубайс лично просмотрел и утвердил этот список инструментов штурма, чтобы ничего лишнего там не оказалось.

Оставалась нерешенной проблема начальника милиции. Расчетное время операции минут сорок, не меньше. Решение могло быть только одно: известить милицию как положено, при этом исключив ее контакт — а также контакт Ремезова с Лужковым — в эти сорок минут. В расписании мэра удалось обнаружить большое представительное совещание человек на пятьсот, с которого его для Ремезова точно вызывать не будут.

Как рассказывают люди, знающие о деталях операции, Чубайс в этот день выехал на своей машине в сторону мэрии и за двадцать минут до начала операции, не выходя из машины, звонил Лужкову. Вот, мол, последний шанс договориться. Встречаемся сейчас и договариваемся. Если нет, то нет. Машина стояла на Тверской, Чубайс звонил и был готов через несколько минут появиться у Лужкова и отменить операцию, если бы тот соединился. Но он так и не ответил. Как только началось совещание у мэра, судебные приставы, прикрываемые “робокопами” из службы физической защиты приставов, пошли на выполнение окончательного законного решения суда. После недолгого сопротивления пройдена первая парадная дверь, за ней вторая... По телефону Чубайсу докладывали: при прохождении второй двери встретили сопротивление неустановленного ЧОПа, и фоновые крики в телефонной трубке: “Осторожней, руку, руку!.. Звоните в МВД!” Звон разбитого стекла...

А в это время Андрей Трапезников голосом, больше подходящим для передачи “Спокойной ночи, малыши!”, рассказывал в прямом радиоэфире: “Продолжаются мероприятия по реализации корпоративных решений, связанных с дальнейшим укреплением менеджмента в “Мосэнерго”. В настоящее время идет реализация решения совета директоров, направленного на восстановление управляемости и дальнейшее повышение надежности энергоснабжения москвичей”.

Больше всего опасались ЧОПа, который осуществлял личную охрану гендиректора. Но после того, как был пройден первый барьер, охранники психологически сдали. Ремезов быстро дал команду не оказывать сопротивления, взял портфель и покинул здание. Болгарка, кувалда и фомка не понадобились.

Совещание у Лужкова прошло успешно. Когда ему доложили про Ремезова, он, как рассказывают, ругнулся, но развернуть ситуацию уже было невозможно.

Ответ на вопрос о том, кто назначает и увольняет генеральных директоров, был получен.

Лужков, при всей его агрессивной риторике в адрес Чубайса, не встраивается в один ряд с Наздратенко или ульяновским губернатором Горячевым. Он никогда не говорил: не платите энергетикам. Все эти десять лет у Лужкова был в руках такой мощный инструмент в борьбе с РАО и лично с Чубайсом, как тарифы. Он мог бы придушить их обоих. Но даже в периоды особого обострения противостояния он никогда этим инструментом не пользовался. Потому что он хорошо понимает экономические реалии.

Лужков мог лично выступить автором язвительных статей про Чубайса и его реформу в “Московском комсомольце”. В них будет говориться “о принципиальной ущербности всей реформы энергетики”, о том, что Россия “не может и не должна терпеть цинизм и профнепригодность в управлении энергетической кровеносной системой страны”, и о том, что руководство РАО “продолжает упрямо гнуть свою линию реформы электроэнергетики, направленную на разрушение целостности энергосистемы”*. Но он не будет опускать тарифы, чтобы наказать Чубайса.

История взаимоотношений этих двух ветеранов российской политической и хозяйственной жизни практически совпадает с началом их публичных карьер. При этом надо сказать, что даже в тех случаях, когда Лужков требовал увольнения Чубайса, а Чубайс, скажем так, не поддерживал Лужкова на выборах мэра Москвы, их борьба, заметная и яркая, как и ее участники, всегда велась в ринге. Она никогда не выходила за рамки того, что может себе позволить публичный политик и вменяемый человек. Никаких попыток посадить, создать с помощью своих ресурсов какие-то специфические проблемы оппоненту зафиксированы не были.

Первая “пятилетка” противостояния — 1992-1997 годов — прошла под знаком борьбы Лужкова за специальную московскую экономическую модель. В ее основе была попытка столичных властей не участвовать в “грабительской” или “преступной чубайсовской приватизация”. Ей противопоставлялась и особая московская модель приватизации. “Мы в Москве не позволим...” и так далее.

В конце девяностых, когда Лужков особенно активно включился в политическую борьбу, стал одним из лидеров блока “Отечество-Вся Россия” (ОВР), полемика двух непримиримых оппонентов на время приобрела идеологический характер. Чубайс публично говорил о том, что между Лужковым и Кремлем, между мэром Москвы и президентом страны есть разногласия по базовым ценностям. Это, например, взаимоотношение власти и бизнеса.

“Для Ельцина, — говорил в эфире “Эха Москвы” Чубайс в июле 1999 года, предпринимательство, бизнес — это то, что создано им и при нем. Он никогда не выстраивал таких государственных решений, которые бы подчиняли любые предпринимательские действия решениям власти. В моем понимании, представления Юрия Михайловича на этот счет иные. Они просто облекаются в привлекательные слова про государственный контроль и про роль государства. Но по сути это содержательные разногласия”*.

Лужков со своей стороны заявлял, что по таким-то вопросам ОВР будет занимать в Думе солидарную с коммунистами позицию.

Пожалуй, относительно непродолжительный период политического союза Примаков-Лужков был самым политизированным и острым.

И всякий раз, когда Лужков предлагал вернуть государству все то, что досталось новым владельцам “грабительским способом”, Чубайс отвечал, что если грабительским, то должен разбираться суд, а если конфискационным, то даже Зюганов понимает, что мирно такой передел провести невозможно.

Через год-полтора после того, как Чубайс “перешел на хозяйственную работу” и занялся российской энергетикой, тема приватизации постепенно исчезла из полемического оборота московского мэра. Возникла тематика реальных экономических интересов.

Любопытно, что “антимонетарист” и борец с “чикагскими мальчиками” Лужков практически поддержал назначение Чубайса в РАО. Он даже публично предположил, что это может дать приличный результат для государства, и признал за новым главой энергомонополии талант сильного и толкового администратора.

Как однажды заметил Чубайс, никто так последовательно не критиковал его и никто так не выиграл от реформ, как Москва и ее мэр.

Под разговоры о недопустимости антинародных экспериментов, проводимых “чикагскими мальчиками”, столица на практике получила

больше рыночных инвестиций, чем все прочие, и дальше многих других регионов продвинулась в рыночных преобразованиях.

Какая ирония судьбы, — говорит в одном из своих интервью Чубайс. — Идеология реформы ЖКХ была впервые официально сформулирована в 1997 году одним членом правительства — Немцовым Борисом Ефимовичем, первым вице-премьером. В ответ тогда же раздался дружный хор под руководством мэра Москвы: никогда в жизни. Категорически. Ничего “младореформаторы” не понимают. Не сделают. Сделать невозможно. Будем бороться с ними до конца дней. И действительно, остановил Юрий Михайлович все.

Что в Москве происходит сейчас? Юрий Михайлович исполняет планы “молодых реформаторов” —- не только по коммунальным делам. Частная собственность на землю в Москве наконец-то появляется. Читаю — слезы льются. А ведь совсем недавно: “Чубайс вообще жизни не понимает! Что он мне тут объясняет про частную собственность на землю? В Москве! Это же коммуникации, теплотрассы! Никогда в жизни Москва на это не пойдет”.

Что сейчас в Москве? Да, говорит Лужков, есть специфика. Но будем делать. Инвестиции получать. Сколько потребовалось человеку, чтобы понять? Пять лет. Город потерял эти годы, страна потеряла*.

Выгодно ли городскому правительству сокращать расходы на субсидирование жилищно-коммунального хозяйства, к чему, в числе прочего, ведет реформа ЖКХ? Какие могут быть вопросы — конечно выгодно. Выгодно ли получать инвестиции в приватизированные “по Чубайсу” предприятия и объекты недвижимости? Ответ тот же. Так почему же тогда, отдав должное критике оппонента, не воспользоваться новыми открывающимися возможностями? Пусть и не сразу, пусть с некоторым опозданием.

Лужков все эти годы опасался, что Чубайс старую систему развалит, а новую не соберет. И что тогда делать московскому градоначальнику?

“Пусть Чубайс занимается Приморским краем, а мы не собираемся реструктурировать “Мосэнерго”, — посылал на Дальний Восток главу РАО московский мэр.

Когда публичная риторика и лоббистские усилия на уровне министерств и ведомств не помогли, Лужков использовал главное оружие — президента. (Можно вспомнить, что Лужков то же самое делал при Ельцине в борьбе за “особую московскую экономическую модель” и добился определенного успеха.)

Рассказывают, что на заседании президиума Госсовета по реформе электроэнергетики, в январе 2001-го, похоже уже смирившись с неизбежными переменами, Лужков прямо спросил Путина о том, что его реально волновало: “Кто же будет всем этим управлять, когда все разделят и раздадут в разные частные руки?” Путин на секунду задумался, посмотрел на Лужкова и тихо сказал: “Рынок. И мы с вами, Юрий Михайлович”.

Все. Лужков побежден. Чубайс может праздновать победу. Но долгая история взаимоотношений обязывала обоих лидеров договариваться, а не плясать на костях. Да и Чубайс наверняка понимал, что, даже несмотря на политическое поражение, Лужков остается сильным противником. Он это и подтвердил, когда в Думе пошло первое чтение законов по реформе электроэнергетики. Лужков выступал в числе активных противников реформы.

После тяжелого первого чтения законов Чубайс позвонил ему, предложил встретиться и приехал к нему в мэрию обсудить, как разделять московскую энергетику можно и как нельзя.

“То, что я услышал, — рассказывал потом АБЧ в интервью газете “Газета”, — было одним из самых больший потрясений в моей жизни, которая, как вы знаете, не слишком бедна потрясениями. Первое: мы попытались вас остановить, но остановить не смогли. Второе: поскольку мы не смогли вас остановить, то теперь будем в Москве делать не просто рынок, а такой рынок, который будет на голову более продвинутым, жестким и сильным, чем все, что вы пытаетесь сделать”*.

Среди прочего Лужков спросил, что РАО собирается делать с тепловой генерацией в Москве. Чубайс ответил, что это очень сложная тема и трогать ее он пока не будет. “Это неправильно, — начал горячиться Лужков, — вы просто не понимаете, что тепло важнее электроэнергии, особенно в Москве”. И дальше он начал объяснять Чубайсу, что разные станции производят тепло с разной себестоимостью и что нужно поощрять тех, кто производит дешевле. Для этого каждую станцию выделить в отдельное юридическое лицо, отменить централизованное ценообразование на гигакалории и дать возможность им конкурировать между собой: пусть выживает сильнейший. Чубайс был совершенно потрясен и ответил, что не настолько либерал, чтобы идти на такие радикальные шаги, но глубокий рыночный порыв мэра оценил.

Ходят слухи, что осенью 2002 года, когда в Думе шли горячие дебаты по реформе энергетики, Лужков и Чубайс заключили и подписали секретное соглашение. Фракция “Отечество-Вся Россия” не будет топить законы об энергетике, а Чубайс поддержит Москву, которая хотела после разделения “Мосэнерго” получить блокирующие пакеты в тепло- и электрических сетях города.

Было ли реальное соглашение?

В одной из телепередач Николай Сванидзе допытывался у Чубайса

о его “секретных протоколах” чуть ли не с паяльной лампой (вернее, с “Зеркалом”): было или не было? Вы договорились с Лужковым? На не очень конкретный ответ о том, что есть некая договоренность с московским мэром о распределительных и тепловых сетях Сванидзе отреагировал требованием уточнить: “То есть вы сели с Лужковым рядком и об этом договорились?” — “Да, — ответил Чубайс, — мы сели с Лужковым многократно, и много часов, и много раз. И в итоге не без труда и с большими усилиями, но все-таки встали над какими-то понятными существующими личными проблемами и реально договорились”*.

В результате этих договоренностей Москва стала собственником в электроэнергетике. Блокирующий пакет в “Мосэнерго” (генерация), контрольный пакет в тепловой и перспектива получения блокирующего пакета в сетевой компаниях. Правда, не так, как изначально хотел Лужков — просто взять и передать “Мосэнерго” в Москву. Городу пришлось заплатить деньги, и большие, а основным акционером “Мосэнерго” стал “Газпром”, заплативший еще больше. Но Лужков, похоже, считает, что реформы здесь не главное. Просто надо было еще раньше Чубайсу сходить к Путину, чтобы тот поручил “Газпрому"’ проинвестировать московскую энергетику.

Весной 2003 года нужные законы были приняты. Лужков и Чубайс в 2006 году подписали теперь уже публичное соглашение о развитии Московской энергосистемы. До 2010 года в нее будет вложено почти 400 миллиардов рублей живых денег. Это огромные деньги, на которые до реформы нельзя было рассчитывать даже теоретически.

Инвестиции примиряют. Конечно, не сразу, не всех, не во всем и не всегда. Но — случается, это факт. Когда весной 2006 года Лужков и Чубайс вместе закладывали первый камень в основание строящегося нового энергоблока 21-й ТЭЦ на севере Москвы, “Известия” написали, что между давними оппонентами пробежал кот Леопольд. Это Лужков на митинге по этому случаю процитировал мультик, слегка подправив знаменитую фразу кота Леопольда: “Ребята, давайте работать дружно!” А потом добавил, что начинать строить новые станции надо было раньше.

Выступивший затем Чубайс поддержал-упрекнул мэра: “Прав Юрий Михайлович: начинать надо было раньше. Время было потеряно в малорезультативных дискуссиях о необходимости энергореформы”. Этой идиллической картине, впрочем, предшествовала зима 2005/2006 года, когда Юрий Михайлович с Анатолием Борисовичем сначала опять поругались, а потом помирились.