4

4

Там, где Таврия тонкой Арбатской стрелкой переходит в Тавриду, где степь бильярдно ровна, а грузная вода Сиваша не знает волны в любой ветер, лежит городок Геническ. По мнению осведомленных херсонцев, в бычково-арбузный сезон и даже в цветенье акаций он не уступит любому курорту. Но я приехал тотчас после жестокого январского урагана, провозвестника пыльных бурь февраля.

Лед Азова был сер от кубанской земли, впрямь не море — «Меотийские болота». В Сиваш нагнало воды, уровень его поднялся на два с половиной метра. Рассказывали, что на Бирючьем в шторм гибли заповедные олени; на окраинах городка повредило крыши, снесло заборы. На опоры высоковольтных линий нанесло соли, изоляторы пришлось мыть теплой пресной водой. В колхозах, однако, серьезных потерь не было: отстояли и крыши, и трубы, и скирды. Чуть ли не неделю степнякам пришлось быть матросами на терпящем бедствие корабле, держались тут, как всюду на юге, блестяще. Взрыва эрозии пока не было, озимые не внушали тревоги.

Но степь вдруг грозно напомнила, что она — «дикое поле», не курорт.

Привело меня в Геническ желание повидать в деле Ивана Петровича Обода. Главный агроном района, он интересно выступил на том совещании в Киеве, оставил ощущение уверенности, спокойствия, один из немногих говорил, что делается, не что происходит. Район прошлой осенью поставил 16 тысяч тонн сильной пшеницы — треть всех улучшителей республики. В Присивашье эта культура — самая урожайная из зерновых, сеять здесь ячмень, прочий фураж — значит без толку переводить землю и энергию солнца. Вредителей нет, извели их лущевкой, но серьезную опасность представляет горчак розовый, он занял десятки тысяч гектаров, боится он только мощных тракторов, пара. К специализации хозяйства готовы, есть опыт, есть уважение к пшенице, помогут азотом и техникой — район гарантирует полтораста тысяч тонн в год, в большей части — сильной.

Наголо обритый, плотный, или, как определяет украинский юмор, «натоптанный», районщик и одеждой, и повадкой, он, я заметил, был очень прост в обращении с учеными — и не как передовик, а как ровня. Потом выяснилось, что агроном завершает диссертацию и многих пшеничников знает лично или по статьям.

Правда, дома, в озябшем Геническе, Иван Петрович не показался мне ни спокойным, ни уверенным. Это уже был не деловитый ученый, а просто человек районного аппарата с не всегда решающим голосом. Кое-какие причины беспокойства выяснились. Подал новому секретарю райкома докладную со смелыми предложениями, как оно еще обойдется… В управлении без энтузиазма приняли просьбу об отпуске для кандидатской: и так часто в разъездах, а работа стоит. Главное же — баталия в крестики-нолики: сводили структуру посевных площадей. Зоотехник ярится, опять обделили кормовыми; агроном же: «Какой мы ему урожай зеленой массы планируем — сто сорок? Ладно, накинем двадцать, пусть успокоится». Зоотехник молчит — как же против роста урожайности? А что кукуруза больше ста центнеров не дает, записывать нечего, и так все знают… Словом, Киев был праздником, а тут — будни, служба, а на службе всегда важно, на уровне ты или нет.

У Обода есть служба, уравнивающая его с тысячами других, но есть и дело — оно резко выделяет его.

Это агроном отнюдь не бедарочного типа. И уже не того типа, какой в недавнюю пору сберегал хозяйства от лихих новшеств, «ложью во спасение», защищая здравый опыт колхозника и сам довольствуясь этим опытом.

Обод — агроном знания. Того сельскохозяйственного знания второй половины двадцатого века, какое многое сместило на глобусе, сделало вековых импортеров Европы торговцами зерном, а индусов, бирманцев шлет изучать рисоводство на Апеннины, в Калифорнию. В этом знании он представляет именно Генический район Украины (почвы темно-каштановые, солонцеватые, среднегодовая осадков — 320 миллиметров, безморозных дней — 200). Он выпаривает факт до ясности и прочности кристалла, и этот научный факт будет мерилом моральным. Он интеллигент не по социальной только прослойке, а в силу постоянной мыслительной работы, побуждаемой причинами нравственного порядка. Уровень его знаний превосходит уровень полевода-колхозника, разница тут, вероятно, не меньшая, чем была между мужиком и выпускником Петровской академии. Поддерживать ту разницу (а южный механизатор в большинстве хорошо обучен, развит и по натуре склонен «расти») позволяют ему технические достояния времени: самолет как полевая машина, карбамид — концентрат азота, лаборатория. Уже колосящуюся пшеницу можно удобрить с воздуха, и за две внекорневых подкормки клейковина в зерне поднимется на целых семь процентов, хозяйство получит с гектара дополнительно 17 рублей 52 копейки, а элеватор — сильную пшеницу. (Данный опыт, уточню, организовал Институт физиологии растений, но Иван Петрович самостоятельно вел работы не проще.) Этика тут в том, что азот внесен намеренно очень поздно, не для роста вала только, а для заполнения зерен белком. Формула «если дождь да гром — не нужен агроном», четко выражающая «нищенства тормоз», к Ободу отношения просто не имеет, ибо для дела, на какое он способен, нужны и дождь, и гром, и карбамид, но только он превратит их в протеин. Его кредо, надо полагать, заключается в мельком сказанной фразе: «Преодолевать трудности все умеем, а как не создавать их?»

Иван Петрович пригласил съездить посмотреть хлеб. Я понял так, что отправимся на озими — какой же еще хлеб в январе? Обода интересовало состояние узла кущения. Но затем свернули к Партизанскому элеватору, и тут выяснилось, что едем смотреть геническую пшеницу, которая здесь «дозревает», пока не достигла качества сильной. Четыре тысячи тонн колхозы летом продали с отметкой «25–27», зерно в лежке поднимает клейковину. Как достигнет двадцати восьми, элеватор произведет перерасчет и выплатит хозяйствам премию — тысяч около шестидесяти.

Невероятно. Немыслимо! До сих пор не отправлена, не смешана, не исчезла в водовороте — ладно. Но чтоб ведомство хлебопродуктов по доброй воле выплатило надбавку за силу, которая пришла уже потом, в складах, не к колхозному уже зерну? Однако — платит, в прошлый сезон «дозрело» пять тысяч тонн, колхозы были довольны.

Технолог Анна Ивановна открыла нам хранилища: вспугнув зимующих тут воробьев, мы взяли образцы. Пока шел анализ, агроном и Анна Ивановна мирно толковали про какие-то красные квитанции… Мир, рассказала потом женщина, между ними царит зимою, а летом Иван Петрович — человек ужасный. Заставляет пробовать на клейковину каждое поле, загонял лаборанток, руки все стерты, а красных квитанций (по ним колхозы отправляют сильную) на автовесах просто боялись: не дай бог послать грузовик не туда. А из-за чего вся колгота? Ведь никто на элеваторе и копейки за сильную не получит. Только из уважения к Ивану Петровичу, — посмотрим еще, как он покажет себя Восьмого марта…

Элеватор — финал. Начало в сроках сева, противоречие между валом и качеством и здесь прослежено досконально: ранний, августовский сев на опытных полях дал 26 центнеров урожая с 7 центнерами клейковины, средний, в конце сентября, принес высший намолот (42 центнера) и 12,18 центнера клейковины, но лучшее качество (12,24 центнера клейковины) у сева средины октября, при этом вал снижен до 30 центнеров. Затягивать посевную — это работать на критических отметках, и в отношении погоды, и в смысле сводочно-газетном, отстающих бьют. И все Обод правит на октябрь.

А если точней, то начало в предшественниках. Докладная райкому (Ивана Петровича, к великой его радости, поддержали) содержала стратегический план: перенести производство кормов на орошаемые участки, где люцерну можно косить трижды в лето, и тем расширить площади паров. Замышляется пустить зерно и снабжение ферм по непересекающимся путям. План капитальный, но в исполнении долгий. Пока же и в Геническе «корова бодает пшеницу»: держит в черном теле, оттесняет на плохой предшественник. На каждый пшеничный гектар приходится почти такая же площадь кормовых, но если в первом случае берут в среднем 22 центнера зерна (по парам за три года — 35, по пшеничной стерне — 13,4 центнера, разница, казалось бы, сокрушительная!), то во втором — центнеров по сто кукурузной массы, водянистой и малопитательной. Приходится и косить озими травою, и сеять ради фуража презираемый Ободом ячмень, а обеспеченность стада кормами не поднимается выше семидесяти процентов. Полуголодный коровий гурт, как почти всюду на юге, приносит убытки, рентабельность пшеницы прекрасная — 260 процентов. Как ни крути, а тридцать процентов коров — лишние, они занимаются потравой, хотя и круглый год не выходят из денников. Поэтому любой разговор в колхозах непременно свернет на специализацию, а разумеют под ней, если без камуфляжа, желание сократить кормовые и брать с этих сухих, пропитанных солнцем земель пшеницей.

План есть план, мясо-молоко давать надо, в Херсоне и в самом Геническе на полках гастрономов говядины нет. Выходит, надо как-то преодолевать трудность?

Тут-то и был произнесен Иваном Петровичем тот афоризм, его кредо.

Сам в прошлом председатель, Обод чуток к тому, что думают и говорят в колхозах (конечно — про пшеницу, ибо о чем еще может думать серьезный и здравый человек?). Агрономию заменить нельзя, но помочь или помешать ей можно, подлинное старание рождается только подлинным интересом. Иван Петрович намеренно повез меня в «Волну революции», к многоопытному и хитрущему Илье Ивановичу Рыбкину.

Председатель этот обживал новый дом правления и сразу же стал нам показывать лепные потолки, полированную мебель, метлахскую плитку и прочие плоды искусства доставать. Все это имело, как оказалось, прямую связь с пшеничной проблемой.

Легко ли все это добыть? Трудно, подчеркнул Илья Иванович. И клейковину тоже трудно: ускользает, не поймаешь. Но поймали бы и удержали, если б не деньги за нее платили. Не в деньгах счастье. Сотни тысяч на счету, а что на них купишь? Материальный интерес — это интерес к материалам, верно? «Волне» автотранспорт нужен. И лес, и бетон, и шифер, но машины — в первую голову. Так зачем деньги, не надо развивать жадность, давали б за сильную то, ради чего председатель по городам мотается! Будьте покойны, чаем с сахаром поили бы каждое поле, а клейковину б накачали. И соревнование у председателей пошло бы в степу, а не по линии доставания. Потому что сейчас тот передовик, у того машины крутятся и дома строятся, кто умеет добыть, вырвать фонды, у кого кругом браты-сваты, а нету сватов — кукуй со своим миллионом…

Вон какой оборот: отоваривание. Да не привычное, фуражное, какого добивается Федор Григорьевич Кириченко, а широкое, при коем реальная ценность, пшеница-улучшитель, обменивалась бы на манящие хозяйство ценности с общим именем «дефицит». Рубль тяжелый, уже наделенный фондами, позволяющий направить на производство ту громадную долю энергии, какую съедает снабжение, — вот чего хочет за сильную Рыбкин Илья Иванович с его своеобразным материальным интересом. В деньгах же, поскольку теперь их сотни тысяч, счастья нет.

Словом, и в Геническе не асфальтом полит путь к сильной пшенице. Пока и корма на поливе, и «дефицит» за белок — мечта, налицо лишь талант агронома. То, что при малых урожаях, при экстенсивном хозяйствовании давалось как бы само собой, при сегодняшней загрузке гектара под силу добыть только таланту.

Элемент знания, энтузиазма, увлеченности и при грядущих минеральных щедротах будет играть в пшеничном промысле кардинальную, незаместимую роль, пока же преодолеть всю череду препон под силу только незаурядному работнику. И то, что работа в высшем агрономическом классе не приносит ровно никаких лавров, что охота за клейковиной для пшеничного мастера бескорыстна, лишь подтверждает: дело в искре божьей. Кандидатским дипломом Обод, возможно, докажет серьезность и важность дела (ибо можно ли сомневаться, что за блажь, галиматью степеней не присуждают), но предисловие к диссертации — эшелоны сильной — признания ему не даст.

Как думать, что полки южных агрономов не имеют в своих рядах людей с исключительным пониманием природы благородного злака? Александр Константинович Мамонов на солонцах Керченского полуострова растит пшеницу с великолепной клейковиной — но видно ли его за богатырями вала? Агроном Геннадий Алексеевич Романенко в Тимашевском районе Кубани наладил производство сильных при рекордных урожаях — многим ли известен он, утверждающий совместимость большого вала с высоким белком? Видимо, безымянные пока мастера кладут основу школе интенсивного сильного хлеба.

Но талант — редкость. Редки и пятнышки сильной на карте пшеничного Юга. На одних исключительных качествах специалистов массовое производство держаться не может.

Перечитаем основной политический документ нашего времени — Директивы XXIII съезда КПСС. Главной задачей в области сельского хозяйства определено значительное увеличение производства продуктов земледелия и животноводства в целях лучшего удовлетворения растущих потребностей населения в продуктах питания. За четкой, как закон, формулой — забота о человеке, о том, что он ест. Почему необходимо улучшать рацион среднестатистической «души населения»? Ведь, по данным бюджетных обследований, на одного человека у нас приходится 3000–3200 калорий в день, это в пределах нормы.

Вот книга, недавно выпущенная Политиздатом, — «Мы и планета», цифры и факты о пути, пройденном страной за полвека. Тут отражен и рост потребления, представлена качественная сторона нашего питания в сравнении с данными других государств. В потреблении хлеба мы на четвертом месте после ОАР, Югославии и Пакистана, наша доза — 150 килограммов в год, на три килограмма больше Индии. Выигрышное это место или нет? Скорее второе: в рационе француза хлеб составляет 91 килограмм, жителя США — 66. За последние 17 лет мы убавили хлебную дозу на 22 килограмма, по сравнению с тринадцатым годом — на 50 килограммов. И все же налицо известная «экстенсивность» рациона. Нельзя забывать о национальных традициях, привычках, вкусах. Но вот потребление мяса — здесь мы на восьмом месте (46 килограммов в год) и пока значительно уступаем Австралии, США — (108) и Аргентине (88 килограммов). Нормой потребления мяса у нас принят центнер в год. В картофеле мы следуем за Польшей и Бразилией, потребляя 131 килограмм. Это значительно меньше, чем было в 1950 году, но пока втрое больше, чем в США. В потреблении сахара и яиц мы на шестом месте, уступая США, Англии, Франции; наша доза молока (274 килограмма) пока составляет лишь половину или чуть больше половины научной нормы и держит нас на седьмом месте… Словом, структура питания, несомненно, нуждается в совершенствовании, нужно больше продуктов хороших и разных.

Как добиться этого? «Решающее значение для подъема всех отраслей сельского хозяйства, для роста благосостояния народа имеет прежде всего производство зерна». Кажется, в столь сжатом документе не останется места для речи о качестве? Но нет.

Директивы специально отмечают: «Осуществить мероприятия по обеспечению значительного улучшения качества, технологических свойств и ассортимента сельскохозяйственного сырья, предназначенного для переработки в промышленности». Да, пшеничный белок — это частность, как и сахаристость винограда Армении и свеклы Кубани, выход волокна из смоленских льнов и чистой шерсти из руна Ставрополья. Но вот документ съезда перечисляет главные пути повышения урожайности — рациональное использование земельных угодий, правильные севообороты, внедрение лучших сортов, эффективное использование удобрений, борьба с эрозией почв, создание полезащитных лесонасаждений, — и всякий зерновик скажет: это программа борьбы за качество пшениц, ибо тут есть все для одновременного роста и сборов и белковой ценности. Если к агротехническим позициям Директив прибавить организационные (об укреплении договорных отношений хозяйств с заготовителями, о материальной ответственности сторон за выполнение обязательств по закупкам товарной продукции), то сложится комплекс.

Но в чем политэкономический ключ, где общественная гарантия успеха, чем выражен «гвоздь» момента? «Обеспечить правильное сочетание централизованного планового руководства сельским хозяйством с развитием хозяйственной инициативы и самостоятельности колхозов и совхозов». Сочетание плана, директивы, заказа «сверху» с интересом, толковостью, желанием быть рачительным «внизу» — вот слово реформы для социалистического села.

Почему, однако, сочетание, зачем два рычага, а не «или — или»? С высоты трех лет пятилетки это видно четче, чем даже в 1966 году. Не будем здесь касаться прошлого, заметим лишь, что черноземный Юг и в централизованных вложениях, и в размерах плановых заданий, оставлявших значительную долю продуктов для реализации на рынке, директивным руководством всегда ставился в преимущественные условия перед другими районами. Речь про день нынешний.

И сегодня план — это курс на «нужно», это материальное подкрепление государственных заказов, это те грузовики и дефицитный азот, что делают задание выполнимым. А план твердый, введенный мартовским (1965 г.) Пленумом ЦК партии, — это стабильность, возможность специализировать хозяйства, отсюда истекает белгородский метод индустриализации животноводства, поддержанный многими областями. Централизованное планирование — настолько очевидное преимущество нашего строя, что и развитые страны Запада все шире применяют его в своей экономике.

Но план — возьмем самое близкое, элементарное — не предусмотрит, что на миллионах гектаров вдруг появится зерновой вредитель. Не допустить этого можно лишь «внизу» — если клоп вреден экономически. Административные меры не перекроют бесчисленных обходных непшеничных путей к прибыли в пшеничном краю — вспомним подсолнечный натиск в Синельникове. Совпадение «нужно» с «выгодно», подкрепление команды плановой командой экономической гарантируют разумность использования любой земли, какими бы особенностями она ни обладала.

Что важнее — плановый рычаг или рычаг инициативы?

Когда на плече коромысло с ведрами, какой край важней для баланса, для того, чтоб споро идти и не пролить воды?

Сами Директивы дают образец, как нужно развивать инициативу, добиваясь баланса. «Сверхплановые закупки зерна, осуществляемые по повышенным ценам, полностью отвечают интересам колхозов и совхозов и будут способствовать росту доходов тружеников сельского хозяйства». Полуторная цена на хлеб сверх плана — это соединение интересов государства, хозяйства и работника; следовательно, прирост урожая будет продан элеваторам.

И увеличение сборов Кубани, и восстановление озимого клина югом Украины, где в недавние годы кукуруза разрушила севооборот, и новый стандарт на сильные пшеницы, поставивший оплату в четкую зависимость от качества, — все это сочетание в действии. Но в той частности, о какой мы ведем речь (ибо клейковинная ценность озимых — все-таки частность зернового производства), совмещение «нужно» и «выгодно» не достигнуто, это-то, говоря в самом общем смысле, и порождает падение достоинств зерна.

Какой из двух рычагов вызывает перекос — вопрос несуразный, как и в случае с коромыслом. Оба! Госплан не считает нужным определить даже потребность в сильных — просчет плановый. Комитет цен не учел, что поврежденное клопом зерно покупается как здоровое — минус экономический. Министерство сельского хозяйства не специализировало районы, не определило баланс азота и объем удобрений, нужный для «накачки» пшениц белком, — тут сторона плана, хотя и науки тоже. Комитет хлебопродуктов не заинтересовал в заготовках лучшего сырья армию приемщиков — будто «край» инициативы, но ведь и плана тоже. Всех моментов не перечислить, ясно лишь то, что случайности нет: выводя равнодействующую из самых разных команд, условий и обстоятельств, хозяйства следуют ей и продают то, что продают. Раз результат оказывается огорчительным, раз из ведер выплескивается, то скоростью хода не удовлетворишься; надо ровнять коромысло, достичь иного итога воздействий.

Но зима 1969-го, суровым рубежом вошедшая в анналы нашего Юга, многое переоценила и, не сняв старых сложностей, поставила на первый план проблему, от которой зависят урожаи вообще, с качеством их и количеством. Насколько же правы были делегаты Двадцать третьего съезда партии, когда включали борьбу с эрозией в круг первостепенных задач! Таврии нужен азот? Но при таких темпах выдувания он впрямь может стать азотом, «безжизненным». На Кубани все упирается в туки? Данаиды когда-то не могли наполнить емкость потому, что у той не было дна. Превыше всего — сбережение чернозема, каким благословила нас природа. Прежде всего — охрана почв, за ней уже все остальное!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.