3

3

— Я рад, что об этом пошел разговор, — начал речь академик Кириченко, и зал притих. — Клейковина в нашем зерне катится книзу. Сегодня мы с вами услышали, что на Украину надо завозить яровые пшеницы-улучшители с востока — без того паляницы не будет. Вот что мы должны давать людям! — он поднял над головой пышный золотистый хлебец. — А вот что сейчас даем. — Другой образец рядом с первым выглядел уродом.

Тут, на Крещатике, на совещании вершителей судеб украинского зерна, равнодушных не было. Как на действительно серьезном, деловом совете, говорились вещи простые, доступные пониманию любого земледельца. Уже до Кириченко было сказано многое.

Что слава южного зерна держалась на паровой системе и на высокобелковых, хоть и не столь урожайных сортах — «кооператорке», «ворошиловке», «украинке». Что сокращение паров, насыщение севооборотов кукурузой, внедрение сортов с громадной способностью выноса ускорили наступление азотного голода на старопахотных — уже целый век в обороте! — землях. Что «безостая-1», ставшая в Причерноморье монопольным сортом, при всех блистательных качествах очень сильно колеблет содержание клейковины и в белке уступает старому стандарту — «украинке». Что селекция нацелена на вал, что вообще создать сорт, который при нехватке азота давал бы высокий белок, практически невозможно: закон сохранения веществ не отменить, растение не может перекачать в колос больше нитратов, чем находит в почве. Что стабилизация качества пшениц — главная задача селекционеров, а создание материального интереса колхозников в сильном зерне — долг организаторов. Что Запорожская, Луганская, Кировоградская, Днепропетровская, Одесская области подверглись нашествию клопа-черепашки, тут форменное бедствие, нужно объявить всеобщий поход на вредителя…

Кириченко, лауреат Ленинской премии за твердую озимую пшеницу, говорил не о технологии. Уже по вступлению, по жесту с хлебцами можно было понять: это слово о хлебе. Даже так: о Хлебе. Что еще нужно газетчику? Голос хлеборобской совести. Академик и крестьянин в одном лице. И говорил-то хорошо: без намеренной патетики, без лишних эффектов, в бумаги не глядел — может, из-за слабого зрения; негромкий его баритон внушал, что растить слабый хлеб на черноземах не только накладно, а и дурно, непристойно, совестно.

Но, искушенный привезенным с собою знанием, я думал: негоже послу без верительных грамот. За премией одесского академика — всего-то 15 тысяч гектаров! Твердая озимая пшеница — «чудо селекции», «новое слово в биологии», не так ли? — колхозами отвергнута, вообще, кажется, возвращается на опытные делянки. Поля вокруг Одессы, у самого селекционногенетического института, засеваются пришедшей с Кубани «безостой-1». Авторитет селекционера прямо пропорционален размерам занятых его сортами площадей, и тут звания ничего не прибавят. Слово о хлебе, следовательно, содержало невысокую клейковину.

Вот почему я не записал речь Федора Григорьевича Кириченко, хоть и были в ней южные степи, дедовские колосья, большегрузные транспорты, мечтания о редкостных сортах, хоть и здорово говорилось о живом веществе пшениц, движущем и мышцы, и прогресс.

Это непростительная моя потеря.

Потом я слышал и чистый его русский, и безупречный украинский («суржика» он не терпит), но все то были уже лекции, не слова, застать его в ударе, как тогда на снежном Крещатике, больше не удавалось. Власть общего мнения может обойтись дорого.

Судьба пшениц Кириченко — пример воздействия вала на науку. И настолько выразительный, что не сказать подробнее — грех.

Твердая пшеница гораздо сильней отличается от обыденных мягких («вульгаре»), чем принято думать. От Ромула до наших дней она оставалась яровой, превосходящей мягкую в белке, уступающей той в урожайности, — это наследственно закреплено. У твердой хромосом 28, у «вульгаре» — 42. Даже Т. Д. Лысенко, веривший в способность овса превращаться в овсюг, рябины — в осину, останавливался перед наследственной прочностью твердой и прямо предупредил Кириченко, что в переделку «дурума» он не верит, — а это значило многое. Твердая идет на макароны, это известно широко, но не все знают, что кавказцы, большие любители вкусного хлеба, именно из муки твердых пшениц пекли чурек, лаваш, пури. Да и Украина охотно подмешивала «арнаутку», «гарновку», «черноуску» в помольные смеси для ароматных своих паляниц.

Переход на озимые, более гарантированные в сборках, вытеснил твердые пшеницы с южных полей: шесть-семь, от силы десять центнеров «арнаутки» были для колхозов явно неприемлемой урожайностью. Задача переделать яровую природу диковатого, неподступного «дурума» манила многих селекционеров, дольше и упорней других бился над ней Павел Пантелеймонович Лукьяненко, но тоже отступил. Кириченко начал на пепле чужих надежд.

Как именно удалось ему изогнуть, не сломав, генетический стержень «дурума», тут описывать не к чему, но «мичуринка», «новомичуринка», а теперь уже и «одесская-юбилейная» являют мировой селекции отлично зимующую урожайную пшеницу с заветными качествами твердых. Новая культура требует хороших предшественников, взыскательна к питанию, но прекрасно оплачивает заботу тем самым, ради чего сеют пшеницу: при урожае в 30 центнеров гектар озимой твердой дает на 120 килограммов белка больше, чем гектар мягкой. Мировые цены на «дурум» обычно вдвое выше, чем на «вульгаре», — значит, Причерноморью возвращены экспортные его возможности. Да и своя макаронная промышленность — долго ей еще гнать тусклые, размокающие в кипятке трубки из мягких пшениц? «Новомичуринка» заняла значительные площади, правительство УССР особым постановлением обязало довести производство сырья для макарон уже в 1969 году до четверти миллиона тонн. Западные научные центры проявили к открытию большой и небескорыстный интерес, запрашивают для анализа не муку, а образцы всхожего зерна.

Но года четыре назад в газетах замелькали шапки «Возродим славу украинской пшеницы!» — и площади озимой твердой год от года стали таять. Она действительно удержалась теперь на считанных тысячах гектаров, почему и пошла молва о провале, о мыльном пузыре.

— Ой, дядько, жалко нам вас! Но ничем не поможем, пока наверху к вашей твердой не станут помягче!

Это сказал Федору Григорьевичу чернявый белозубый агроном, тронутый огорчением такого селянского повадкой и откровенностью академика. И весь семинар в актовом зале института согласно и весело закивал: жалко, а не поможем!

Зимой в институте людно — едут с Днестра, с Буга и Кальмиуса, с Сиваша и дунайских низовьев, рассматривают теплицы и установки испытания на холод, выпрашивают образцы, прячут в карманы колосья, охотно фотографируются, теснясь к Кириченко. Живой день пшеницы, среда здоровяков, загорелая и бесхитростная аудитория.

— Так что же вы, добрые люди, делаете с твердой?

— «Безостая» урожайней, особенно по парам.

— Но белка-то в «новомичуринке» больше!

— Эге-е, Федор Григорьевич, как вызовут с отчетом, как дадут бобы за урожай — и протеин, и клейковина, все из головы вылетит.

— Но деньги, ведь за твердую платят шестьдесят пять процентов прибавки!

— Что деньги? Скотина их не лопает, фураж нужен. Если б твердую отоваривали концентратами…

— Так добивайтесь, вы же хозяева!

— Мы люди неслышные, это вам пробить нужно, вы автор.

Автор и сам добивается этих объективных реальностей — свиного, птичьего комбикорма, хоть бы по полтора центнера за центнер своего янтаря. Иначе вал вовсе покончит с твердой! Ездит в Киев, пишет докладные, превращается в толкача, в штатного жалобщика.

Он глубоко чтит Павла Пантелеймоновича Лукьяненко, «безостую-1» считает шедевром урожайности. Вернувшись к работе над мягкими, он берет у сортов Лукьяненко их главное достоинство — неутолимый аппетит, интенсивность — и создает формы зимостойкие, чисто степной экологии и устойчивого белкового содержания. «Черноморская» не уступает «безостой» в урожайности, но сила муки у нее значительно выше. «Ново-степнячка» не боится мороза, засухоустойчива и опять-таки превосходит кубанскую качеством. Наконец, тоже родич Кубани, но выдерживающий морозы и сверхсильный «эритроспермум-232»: тут мука на целых девяносто джоулей сильнее, чем у «безостой»! Детище Лукьяненко — подлинная эпоха в селекции, потому что не только дало рост вала, но и стало началом интенсивных и стабильных качеством сортов причерноморской засушливой степи.

Хлебец из «эритроспермума-232» идет по рукам «семинаристов», агрономы качают головами, удивляются, вежливо хвалят.

— Ну как, возьмете на вооружение?

— Добрый хлеб, славный хлеб… А что, Федор Григорьевич, лукьяненская «Аврора», пишут, гораздо урожайней «безостой»?

— Гораздо. Но по качеству — не лучше.

— Вот бы элиты достать! Элита едет, когда-то будет…

Ходили лучистым зимним днем по аллеям институтского парка. Обледенелые ветки каштанов и лип стеклянно звенели. Федор Григорьевич часто останавливался — сердце. Рассказывал о родном селе: с земляками живут хорошо, на премию он построил больницу. Я спросил, кажется некстати, правы ли в «Экспортхлебе»: они считают, что ближайшие пять лет в южных закромах им искать нечего. Федор Григорьевич качнул молодую липку, та отозвалась, как хрустальная люстра.

— Я мечтал, что при моей жизни хорошие макароны будут в любой сельской лавке.

Понимаю, южанину то не утешение: сильная пшеница, растущее золото, стала монополией яровых восточных краев, той хваленой и клятой, ясной вначале и сомнительной спустя время целины, что имеет теперь и опыт, и чистые пары, и селекцию, нацеленную на вышибание из седел конкурентов, уже подзабывших о хлебе с востока. SKS-14, советская казахстанская яровая с четырнадцатью гарантированными процентами белка, — этот код уже знаком мукомолам Западной Европы, и экспортеры Канады уяснили, что тут отнюдь не одни образцы. Осень 1968 года стала, кажется, порой отрадного перелома: Оренбург — 225 тысяч тонн, Алтай — 280 тысяч тонн, Казахстан — 3370 тысяч тонн ясной как стеклышко, годной и для подового, и на саратовский калач, и на ту же паляницу! Это не считая твердой, ярового «дурума», которого тоже заготовлено несколько сотен тысяч тонн. Мало? Да, мало, ибо восточным районам приходится поддерживать стандартную клейковину громадной зоны озимых пшениц.

Но вспомним, что целинным началом впрямь была лиха беда: тусклые, мучнистые, «мультурумы», полные к тому же овсюга и корзинок полыни, годные только на фураж.

Фураж, кормовая пшеница — это вовсе не ругательство, если селекция ставила именно такую, фуражную цель. Правительство Канады, к примеру, недавно разрешило фермерам сеять полукарликовую мексиканскую «питик-62» с крупным зерном без следов стекловидности: урожай у нее громадный, фантастическая «прожорливость», а на хлеб не годна. Но главной ареной соревнования пшеничных конструкторов остается, понятно, зерно для питания, содержание белка при должном урожае. Импортеры закупают, как правило, только пшеницы-улучшители, и из 55–60 миллионов тонн зерна и муки, ежегодно выходящих на рынки, слабому хлебу принадлежат ничтожные проценты. Отсюда — внимание к каждому успеху селекции, способному повлиять на торговлю.

Свежайшие свидетельства судей международной категории: лондонская лаборатория Кент-Джонса шлет отзывы о новых сортах целиноградской селекции.

В образцах сорта «пиротрикс-28» содержание белка — 16,42 процента. «Прекрасный показатель, — считает высший авторитет британских мукомолов, — намного превышающий этот показатель у современных пшениц Манитоба (канадских, — Ю. Ч.)… Совершенно необычным показателем пшеницы является предельная растяжимость протеина. Принимая во внимание очень высокое содержание протеина, силу и способность протеина хорошо реагировать на химическую обработку, эту отличную пшеницу нужно включать в группу сильных». Если учесть обычную умеренность английских анализаторов, то не отзыв — дифирамб!

Но дальше, сорт «лютесценс-41»: «Эта пшеница имеет отличное содержание протеина и отличную силу, ее протеин хорошо реагирует на химическую обработку». Про сорт «лютесценс-10»: «Это прекрасная пшеница. Содержание протеина и сила его отличные…» Тут, впрочем, не обошлось без укола, так как Кент-Джонс определил — затянули уборку, дали хлебу попасть под дождь: «Это выдающаяся пшеница, но ценность ее снижает начавшееся прорастание. Если бы ее собрать в здоровом состоянии, то это была бы самая превосходная пшеница».

Что же, учтем. Только и то заметим: положительный отзыв Кент-Джонса о сорте В. Н. Мамонтовой «саратовская-29» стал в свое время событием, обошел множество наших изданий, а теперь похвалы с превосходными степенями идут прямо пакетами.

Лондон, понятно, оценивает качество, фактор международного торгового значения. Урожайность — дело, так сказать, внутреннее, но из снопа новых сортов есть что выбрать по условиям, налицо превосходный задел — не в первую очередь для экспорта (превыше всего — нужды собственные!), но и для него тоже. Как же не порадоваться тут за целину, как не поздравить людей, возвращающих нашим пшеницам титул лучшего хлеба планеты!

Впрочем, обратимся к колосу Юга.

В какой степени справедливы, если учесть последние данные практики, претензии зерновиков к качественной стороне главного озимого сорта — «безостой-1»? С этим я решил отправиться к автору, академику Павлу Пантелеймоновичу Лукьяненко. Беседа предстояла трудная, не скрою — к ней пришлось готовиться.

Совершенно неверно мнение, будто пшеницам Кубани на роду написана валовая, так сказать, направленность, как, допустим, зерну Прибалтики, будто они прежде в чем-то уступали южноукраинским. В своей книге о кубанском хлебе П. П. Лукьяненко приводил данные о белковом — превосходном! — содержании сортов, высевавшихся в Краснодарском крае еще пятнадцать лет назад: «краснодарка-662/2» — 16,03 процента, «ново-украинка-83» — 16,87 процента, «первенец-51» — 17,83 процента… Но нет эпитетов, выразивших бы феноменальные достоинства районированной в 1954 году «безостой-4» — предшественницы «безостой-1». Думается, Павел Пантелеймонович не без гордости писал аттестат поразительного своего сорта: содержание клейковины — 48,62 процента, протеина — 17,98! Хлеб, почти наполовину состоящий из клейковины, — греза пекарей, мечта хозяек, такая же блистательная победа селекции, как и подсолнечные сорта чудодея Пустовойта, убежденного воителя за качество, — с ним Лукьяненко работает многие годы.

Переход на исключительное возделывание «безостой-1» резко поднял урожаи и обогатил колхозы Кубани. Сорт получил звание сильного, за него артелям продолжительное время начислялась 10-процентная прибавка в цене независимо от фактического содержания клейковины. А оно устойчивым не было: в шестьдесят четвертом году край сильной практически не заготовил, в 1966–1967 годах наметился известный рост, но наиболее благоприятный 1968 год, когда смогли проявиться все способности интенсивной пшеницы, принес рекордный урожай — почти 30 центнеров в среднем по краю — и просто-таки ответное падение качества: в валовом сборе зерно с 28 процентами клейковины не составило и одного процента. Еще серьезнее с качественной характеристикой «клеевитого существа»: больше третьей части краевого намолота составило зерно с третьей, низшей группой или вовсе неотмывающейся клейковиной. Работники элеваторов, получившие обычное осеннее задание грузить крупным центрам хлеб с 25 процентами клейковины, стали в тупик: такого было крайне мало. За низкокачественное зерно хозяйствам выплатили стоимость нормальной пшеницы — более пятидесяти миллионов рублей, реализовать же многие сотни тысяч тонн крупного, весомого, но крайне слабого зерна — задача сложная.

Сказались, понятное дело, летние дожди, ряд районов подвергся нашествию клопа. Но я побывал в степном Крыму, где условия уборки были идеальные, а вредителя нет. В пшеницах, привезенных на Джанкойский элеватор, клейковина колебалась от 12 до 32 процентов! Крайне тревожная амплитуда для одного сорта, одного района, одного лета. Среднее качество было ниже посредственного. Несмотря на шефство московских специалистов (Институт зерна направил их на уборку), несмотря на всю тщательность отбора, элеватор смог найти только две тысячи тонн улучшителя, это пятнадцатая часть заготовленного.

Нельзя ни фетишизировать сорт, ни преуменьшать его роль. Точнее всего воздаст кесарево кесарю конечно же сам автор.

Я не был первым. Павлу Пантелеймоновичу уже приходилось вести речь на эту тему. Настроение к тому же портили морозы: возникла опасность гибели больших площадей озимых. Но академик согласился принять. Привожу запись беседы, опуская лишь то, что прямого отношения к делу не имеет.

П. П. Лукьяненко выразил резкое несогласие с учеными, которые определяют достоинства пшеницы в основном по белку. Надо ценить и по выходу муки, по выходу печеного хлеба с гектарного намолота (качество хлеба упомянуто не было).

«С гектара при «безостой-1» мы берем больше белка, чем при старых сортах. Опытные данные: при среднем за три года урожае в 55,9 центнера «безостая-1» дала 780 килограммов белка с гектара, «украинка» же (урожайность 33,5 центнера) — только 510 килограммов, хотя процент протеина в последней выше.

Если даже отбросить метеоусловия и действие клопа-черепашки, тенденция неотвратима: с повышением урожайности белок понижается. Но какая медицина доказала, что зерно с 13 процентами белка дает плохой хлеб? И сколько надо этой, бог ее выдумал, сильной пшеницы?

В пшеницах произошла целая революция. В самом земледелии — тоже. Изменились биоценозы, почвы наши беднеют, вынос сумасшедший, отчуждаются питательные вещества. Сложилась иная экология, процент гумуса уменьшился, почвенное богатство у нас большое, но потенциальное, почвы скупы. В краю было до полумиллиона гектаров паров, не было такой интенсивности, вот и держался белок.

Конечно, мы не можем опускаться ниже 13 процентов. Но сколько Казахстан получает — это нам очень трудно. Новые сорта «Аврора» и «Кавказ» по силе муки не выше «безостой-1», иногда ниже.

Мы в селекции принимаем меры, белок нам в зубах навяз. Сейчас применяем мутагенез, возлагаем большие надежды на мутантные формы. Выделили из канадских сортов те, что дают устойчивые качественные показатели. Нажим на белок большой.

На всех площадях сильных пшениц не получить. Сколько, наконец, надо улучшителей? Определили бы на Кубани пять-шесть районов (конечно, в Усть-Лабу не лезть), обеспечили бы их удобрениями, уборочной техникой — они удовлетворят и своих, и «Экспортхлеб».

О клопе-черепашке. Причина его распространения — нарушилась естественная гармония. Когда не все почвы распахивались, была среда для грибов, паразитов, насекомых, был баланс. А сейчас баланс нарушен.

Некоторые кивают на «безостую-1», клоп, мол, больше любит ее зерно, другие сорта будто бы устойчивее. Мы не установили никаких различий в поражении старых и новых сортов. Главное — биоценозы нарушены применением химических способов борьбы. Надо сильней развивать биологические методы (до войны, например, разводили теленомуса). США организуют экспедиции во многие страны, отлавливают и изучают нужных насекомых. Всесоюзный институт защиты растений возмущает меня, он признает одну химию…»

Академик спешил на делянки, и я поблагодарил.

Замечательная урожаями «безостая-1», как показали последние годы, — тоже пример воздействия вала на науку.

Итак, закреплять качество сортами — ясно. Пшеницам не хватает азота, надо сблизить объемы вносимого и выносимого элемента № — понятней некуда. Но и непонятного остается вдосталь.

Где гарантия, что азот, когда он станет поступать в достатке, не направят в пшеничных краях под свеклу, кукурузу или кориандр? С другой стороны, почему теперь, при дефиците азота, кое-где все же устойчиво получают сильную, какой фактор влияет? И самое главное, ключевое: в какой связи находится ухудшение пшеничного качества с моментами общественно-политическими?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.