IV

IV

Колхоз «Мир» — отстающий, конечно, но уж никак не худший среди вологодских сельхозартелей. Всего в области 369 колхозов, из них считаются отстающими 114. Есть артели, где всего двадцать — тридцать трудоспособных.

Снова нужно подчеркнуть: уровень руководства сельским хозяйством области достаточно высок. Нелегко найти в России другой обком партии, где на такой же высоте, как в Вологде, стояла бы сельская статистика. Любопытно: ученые нередко обращаются в обком за консультацией. Не для того, чтобы «согласовать вопрос», а потому, что у руководства стоят коллеги-ученые. Секретарь обкома по сельскому хозяйству Петр Васильевич Мордвинцев многие годы работал директором в молочных совхозах, он кандидат наук, доцент, автор нескольких трудов по племенному и молочному делу. Заведует сельхозотделом молодой способный экономист Юрий Васильевич Седых, свою диссертацию он не столько писал, сколько делал, организовывал: на хозрасчет переведены сотни колхозных бригад. В обкоме часто вспоминают, стараются сделать обязательным правилом ленинские слова: «Коммунист, не доказавший своего умения объединять и скромно направлять работу специалистов, входя в суть дела, изучая его детально, такой коммунист часто вреден».

Несмотря на то что десятки тысяч гектаров лучшей земли отдавались под южанку кукурузу, то есть несколько лет фактически пустовали, несмотря на распашку больших клеверных массивов, область сохранила кормовую базу. За последнее пятилетие закупки молока возросли со 194 тысяч тонн до 297 тысяч, мяса — с двадцати девяти до пятидесяти тысяч тонн. Бережливей ведется хозяйство: в 1960 году на тысячу рублей продукции животноводства колхозы затрачивали 14,7 тонны кормовых единиц, в 1964 году — уже 12,3 тонны. Стоимость годовой продукции на трудоспособного колхозника за пять лет возросла в 2,3 раза, а оплата труда поднялась за этот срок в 1,8 раза. На гектар угодий производится почти в полтора раза больше продуктов, чем в 1959 году.

Это при условии, что помощи северные колхозы не получали. Наоборот, продажа техники в этих местах усложнила их финансовое положение. В 1953 году все производственные расходы на гектар пашни (включая оплату МТС деньгами) составляли 6,7 рубля, а в 1963 году только на содержание техники (в расчете на гектар) затрачен 31 рубль. Выработка трактора на мелких и каменистых вологодских полях примерно в 2,5 раза ниже, чем в степях, и насыщенность техникой (1,33 условного трактора на сто гектаров пашни) пока мала. В среднем за три последних года гектар вологодского подзола получал по 83 килограмма минеральных удобрений (для сравнения напомним: кубанский гектар в прошлом году получил 280 килограммов.)

Это при условии, что оплата труда все еще низка. За первое полугодие 1964 года вологодские колхозы выдали на человекодень 1,37 рубля, кубанские — 2,75 рубля. Выработано же одним колхозником и там и тут одинаково — по 116 человеко-дней. Можно утверждать, что трудовая дисциплина в Вологде выше. Ведь средний возраст колхозника в этой области 48 с половиной лет. На каждого шестнадцати-семнадцатилетнего колхозника приходится десять человек старше шестидесяти лет. А пожилой чаще болеет. Кстати сказать, с мая по сентябрь в северных колхозах работает в полтора раза больше народу, чем числится в трудоспособных: помогают подростки и приезжающие в отпуск горожане.

Многие годы в области шли тягостные процессы, принесшие серьезные потери. С 1940 года число трудоспособных в колхозах сократилось вчетверо, почти на полмиллиона гектаров уменьшилась площадь пашни, под лесом и болотом исчезло около полутора миллионов гектаров лугов и пастбищ.

Можно многое объяснять последствиями войны. Можно указать и это будет справедливо — на исторически сложившуюся раздробленность земледелия. Пахотные угодья Вологодчины лежат среди лесов, болот, озер, ледниковых отложений. Когда смотришь с самолета, поля глядятся салатовыми вкраплениями в густую зелень ельника. Средний размер пахотного участка — 2,1 гектара, сенокосного — 1,7 гектара; треть пашни, даже из оставшейся, переувлажнена, засорена валуном. Трудно в таких условиях сопротивляться натиску леса. Ведь полеводство области создавалось сохой и для сохи, многие участки не пригодны для тракторной обработки. Можно сказать о раздробленности животноводства, вызванной малыми размерами деревень. В среднем колхозе области — 24 деревни.

И все же этим не объяснишь, почему «таяла» северная пашня, исчезали деревни. Природно-климатические различия не должны становиться причиной разницы в уровне жизни.

Дело в том, что перемены минувшего десятилетия мало утешительного принесли колхозам Северо-Запада, былая система закупочных цен проявила себя здесь злой мачехой. Мы говорили о недоплате. Небольшая сводка позволит составить представление о том, сколько же не доплачивается вологодскому колхозу. Вот данные обкома партии о рентабельности продукции в сельхозартели области в среднем за 1959–1963 годы.

Чистый доход давало только льноводство. Денежная выручка от картофеля не составляла в доходах и одного процента. Высшую рентабельность имела треста — 105 процентов. Напомним, что рентабельность подсолнечника, клещевины, кориандра, гороха в последние годы на Кубани и в Ставрополье достигла 400–600 процентов. В 1963 году «северный шелк» дал вологодским колхозам 8,5 миллиона рублей чистого дохода. Зато убытки от молочного животноводства составили 14 миллионов рублей. Государственный план обязывал производить и убыточные продукты. Действующие цены не отвечали высоким, медленно снижаемым издержкам производства, и за 1959–1963 годы колхозы Вологодчины потерпели на продаже продуктов государству убыток в 56 миллионов рублей.

Почти половину поступлений колхозы области вынуждены были расходовать на оплату труда и не обеспечивали нужных отчислений в неделимые фонды. В первой половине 1964 года кубанские колхозы отчислили в неделимые фонды 48 процентов денежного дохода, вологодские — только 33 процента. Но и при этом поступления от колхоза в совокупном доходе вологодца составляли только 48 процентов, остальное давал приусадебный участок, разные другие приработки. Естественно, что и культурно-бытовое обслуживание пока сильно уступает кубанскому. Сельхозартели Краснодарского края затратили в первом полугодии 1964 года на жилищное и культурно-бытовое строительство в пять раз больше средств (в расчете на тысячу трудоспособных), чем колхозы Вологодчины, а строится сейчас в южном крае школ в 12 раз, клубов и домов культуры — в 6 раз, детсадов и яслей — в 10 раз больше, чем в северной области (при том же расчете).

Все сказанное не оправдывает, конечно, но в какой-то степени объясняет уход молодежи из вологодской деревни.

В колхозе у Кирилловича работает агрономом милая и толковая девушка — единственный специалист на все хозяйство. Но и она собирается уехать, не за кого выйти замуж, не коротать же век без своей семьи? И тут не до шуток. Агроном — правая рука Кирилловича.

Итак, не в субъективных причинах нужно искать корни бедности деревни российского Северо-Запада. Корень — в причинах объективных. Экономический механизм, созданный для охраны принципа равной оплаты за равный труд, работал крайне плохо и порождал убыточность хозяйств северных зон. Потому-то переоценить значение решений мартовского Пленума для Вологодчины, да и для Нечерноземья в целом невозможно. Повышение закупочных цен, особенно значительное по зерну, установление твердых планов заготовок на ряд лет, списание колхозных долгов, помощь государства в мелиоративных работах — все эти меры открывают возможности возрождения сельскохозяйственного производства на старой земле.

Правда, принятые правительством меры застают сельское хозяйство различных зон в разном состоянии: южные области отмобилизованы, здесь уже отличная культура земледелия, высокая оснащенность техникой, северным же хозяйствам надо начинать с того, о чем житель черноземных степей и не думает: с сотворения плодородия почвы. Ибо крайне истощены, «выболтаны» вологодские подзолы, супеси, естественное их плодородие приблизилось к нулю. Нужны известные реформы и в методах землепользования.

Ведь одно повышение цен не обеспечит рентабельности, если не снизить разорительно высокую себестоимость продуктов, не поднять урожаи. (Вспомним: новая цена хлеба — 13 рублей центнер, а себестоимость его в среднем за пять лет — 13 рублей 79 копеек. Не поднимешь урожай — и при нынешних ценах зерно даст убытки.) Возможности снижения издержек здесь очень велики. Волей-неволей повторим ход рассуждений Кирилловича, ибо мысли председателя поддерживают научные работники области, а если уж говорить совсем точно, — Кириллович сам много позаимствовал из статей и лекций.

Директивы «кукуруза вместо клевера», «не пасти, а кормить» принесли много вреда Вологодчине, единственная польза от них — окрепшее убеждение, что без клеверов не обойтись, что пастбищное содержание — наивыгоднейший способ, то есть что отцы и деды дело свое знали. Не внимая заклинаниям, кукуруза дала в среднем за три года по 2,8 центнера кормовых единиц с гектара при себестоимости центнера 16,8 рубля. Клевера же за этот срок собрано по 13,8 центнера кормовых единиц с гектара при себестоимости вдесятеро меньшей — 1,6 рубля центнер. Понятно стремление руководителей расширять посевы привычного трилистника. Вопрос: что занимать под травы?

Мелкий контур по чистому доходу оценивается отрицательно. Урожаи зерна здесь гораздо ниже средних. Эти десятки тысяч клочков — гири на ногах у колхозов. Но стоит изменить способ землепользования, превратить эти клочки в долголетние культурные пастбища, и земля начнет давать чистый доход.

Что это — предположение? Уж не из новых ли панацей?

Нет. Тридцатилетний срок — достаточное время для убедительного опыта. В получасе езды от Вологды, на опытной ферме «Дитятьево», есть солидный участок «заброшенной» земли, который уже тридцать лет дает превосходные урожаи трав. Член-корреспондент ВАСХНИЛ А. С. Емельянов щедро удобряет опытные клетки — на гектар ежегодно вносится 5–6 центнеров минеральных удобрений. Зато за летние месяцы каждый гектар дает 4–5 тысяч кормовых единиц, в расчете на гектар культурного пастбища ферма производит за лето 45–50 центнеров молока. Летом библейски тучные коровы ходят по брюхо в траве.

Неудобно уже ссылаться на опыт Эстонии — столько раз писалось, что прибалты смотрят на луг как на высококультурную площадь. Финляндия, перешагнувшая в производстве молока за тысячу центнеров на сотню гектаров угодий, тоже широко использует пастбище и вовсе не считает плуг «началом всякой интенсификации».

Но министерства Федерации, прямо не запрещая использовать мелкий контур как плантации трав, требовали возмещать освоением новой земли любой залуженный участок. Так, во всяком случае, вопрос ставился летом 1964 года. «Что из пашни упало, то пропало». «Интенсификация начинается с плуга».

Что ж, отвоевывать пашню у леса — дело безусловно нужное. Но заметим, и дорогое. Один рубль, вложенный в расчистку, — это максимум сотка нового подзола, пока еще бесплодного. Рубль же, вложенный в удобрения, возвращается на лугах тем же летом прибавкой в 1,2–1,3 центнера кормовых единиц.

Разумеется, противники залужения правы в тех случаях, когда речь идет о многолюдных, хорошо оснащенных хозяйствах. При среднем по Вологодской области пахотном наделе колхозников в 6,1 гектара колебания весьма значительны — от 3 до 20 гектаров. Целесообразность создания долголетних культурных пастбищ растет вместе с наделом. Спору нет, гектар, занятый интенсивной культурой (кормовой свеклой, картофелем, гибридом брюквы с кормовой капустой), почти наверняка даст больше кормовых единиц, чем самая густая трава. Но нужно соразмерять благие намерения с людскими и техническими ресурсами.

Стоит сказать, что во всех областях луговодство в последние годы запущено. Ведь в числе тех семи с половиной миллионов гектаров, что за восемь лет выпали из производства, львиная доля приходится на сенокосы и пастбища. Сбор сена с естественных лугов не превышает семи центнеров с гектара, тогда как в 1937–1940 годах значительно большие площади давали в среднем по 9 — 10 центнеров сена. Расчеты Госплана Федерации показывают, что если довести заготовку сена до размеров сорокового года, то Россия на одной прибавке кормов может производить 9—10 миллионов тонн молока в год, то есть половину всего надоя 1964 года.

Запущенность луга обходится очень дорого. Колхозы и совхозы вынуждены были из года в год увеличивать посевы кормовых, вытесняя зерновые. Доля кормовых культур в полевых севооборотах возросла с довоенного времени почти втрое и достигла в шестьдесят третьем году 29,4 процента. За десять лет, начиная с пятьдесят третьего, посевная площадь Федерации возросла на 33,5 миллиона гектаров, но 21 миллион гектаров отдан под расширение посевов кормовых культур. Площадью трех Алтаев заплачено за равнодушие к лугу.

Конечно, не в одних пастбищах дело. Как бы ни плодородны были плантации трав, уровень производства знаменитого масла, состояние экономики колхозов будет зависеть от урожаев на пашне.

Зерновое хозяйство области сильно отстает. Достаточно сказать, что урожайность сейчас такая же, как и полвека назад: 7,5 центнера с гектара. Она никак не отвечает возможностям этой земли и климата. По 20–25 центнеров зерна собирает известный в области колхоз «Родина». Двадцать центнеров — обычный сбор на полях опытной станции. Учхоз «Молочное» производит на каждые сто гектаров пашни 61,7 тонны зерна — это втрое выше среднеобластного показателя. Впрочем, эти лучшие данные проигрывают от сравнения с уровнем зернового дела в Скандинавских странах. Применив плодосмен и минеральные удобрения (80 килограммов действующего вещества на гектар), фермеры Швеции довели средний урожай зерна до 30 центнеров (кстати, там и сборы клеверного сена высоки: 39–43 центнера в среднем по стране). Зерновых в посевах у шведов больше, чем в Вологодской области. Характерно, что скандинавы отдают предпочтение традиционным на севере ячменю и овсу. В Швеции им отводится 59 процентов площади зерновых, в Финляндии — 63 процента, Вологда же отдает им менее трети.

Одна из причин низкой урожайности — это известно всем — в тощей норме удобрений. Мы уже говорили, что гектар подзола в последнее время получал туков втрое меньше, чем гектар чернозема. Чтоб объяснить эту несуразицу, был рожден миф, будто почвы Нечерноземья худо окупают химикаты. К истинной агрохимической науке выдумка эта не имеет ровно никакого отношения. Основоположник «науки удобрять» Дмитрий Николаевич Прянишников еще тридцать пять лет назад опубликовал статью «Резервный миллиард (Химизация земледелия нечерноземной полосы)», где четко и ясно изложил свой взгляд на проблему, куда прежде всего направлять туки:

«Если прежде расширение наших посевов шло к югу и юго-востоку, в сторону земель, не требующих удобрения, то теперь наибольший интерес представляет другое направление в расширении культурной площади, связанное с новым фактором — химизацией земледелия.

…Дальше это продолжаться не может: в погоне за даровым плодородием мы оставили почти без культуры области, не знающие засухи, и не только заняли область сухого земледелия, но начинаем распахивать земли в областях, где земледелие является заведомо азартной игрой…

А если распахан уже весь чернозем, лежащий в полосе достаточного увлажнения, то нам теперь предстоит обратить внимание на тот климатический район и на те почвы, на которых Западная Европа исключительно построила свое интенсивное хозяйство, а именно: на нечернозем, не знающий засухи и способный при удобрении давать устойчивые урожаи датского типа, то есть 30 центнеров зерна с гектара…»

Удивительно современные слова! Можно только горевать, что целых три с половиной десятилетия им не придавалось значения.

Развивать производство зерна необходимо, без фуражной базы Вологодчине не поднять надои до нормального в этих местах уровня в три тонны на корову, Финляндией давно достигнутого. Но сейчас, если подходить с реальных позиций, нет никакого смысла вести в Вологодской области государственные заготовки зерна. Объемы закупок мизерны (нынче здесь продано государству меньше полутора миллионов пудов, столько обычно сдают два рядовых сибирских совхоза), но затраты на пшеницу и рожь велики. Товарность зерна мнимая. Какой резон заготавливать в Белозерском, скажем, районе 770 тонн хлеба, если только на питание его расходуют здесь 7900 тонн в год? Переключить здешнее зерновое хозяйство на обслуживание молочных ферм — значит сделать молоко гораздо более рентабельным. Да и разве может идти в сравнение качество северного зерна с бесспорными достоинствами масла «парижского», точней — вологодского?

Бессчетное число проблем стоит перед колхозами северной стороны. Укрупнение ферм и мелиорации, налаживание производства торфонавозных компостов, борьба с кустарником и возрождение культуры корнеплодов, строительство дорог, электрификация, разукрупнение хозяйств… Известно — неотложных дел тем больше, чем беднее хозяин. И все же есть среди них главные. Приведение способов использования земли в соответствие с рабочей силой, техническими, денежными возможностями, специализация применительно к своим природноэкономическим условиям, правильный подбор культур — именно здесь лежат те десятки миллионов, что способны оздоровить экономику старинного и чудесного края.

* * *

Стрелка компаса указывает: «Вон — Кубань, а там — Вологда».

Контрасты… На Лабе уже налилась черешня, когда в лесах за Шексной зацветает черемуха. У Неудачного вовсю звенит страда, а в белой ночи у Андозера только выходит из трубки первый колос ржи…

Когда начал возникать разрыв в экономике между южной и северной окраиной России, сказать трудно. Но мы точно знаем день, когда этот разрыв стал сокращаться: 27 марта 1965 года, день опубликования решений Пленума. «Все регулирующие государственные рычаги должны способствовать тому, чтобы колхозы и совхозы страны, имеющие различные возможности, были поставлены примерно в равные экономические условия развития», — сказано от лица партии. И слово подкреплено делом!

Одна дорога у благодатного южного края и у суровой северной стороны. Идти им надо рука об руку, соразмеряя шаг.

Июнь 1965 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.