С. Родов «Оригинальная» поэзия Госиздата <Отрывки>{54}

С. Родов

«Оригинальная» поэзия Госиздата

<Отрывки>^{54}

7. Грешница на исповеди у Госиздата

По разбойничьему нраву большое сродство с П.Соловьевой имеет Марина Цветаева. Правда, все стихи ее книги помечены 1916 годом и из «Верст» исключены те совсем недвусмысленные «политические» стихи, какие имелись в одноименном издании того же автора, выпущенном из<датель>ством «Костры».[193] Стихи Марины Цветаевой о мщении и революции придется, таким образом, поискать в эмигрантских изданиях, которые, конечно, известны Госиздату. Однако и в госиздатовских «Верстах» осталась кой-какая закваска.

М.Цветаева «ужасная» греховодница.

Кабы нас с тобой да судьба свела —

Ох, веселые пошли бы по земле дела!

Не один бы нам поклонился град,

Ох, мой родный, мой природный, мой безродный брат!

…Как последний сгас на мосту фонарь —

Я — кабацкая царица, ты — кабацкий царь.

Присягай, народ, моему царю,

Присягай его царице, — всех собой дарю!

Разбойная натура — натура широкая.

Люди на душу мою льстятся,

Нежных имен у меня — святцы,

А восприемников за душой

Цельный, поди, монастырь мужской!

Уж и священники эти льстивы!

Каждый-то день у меня крестины!

Вот уж поистине: когда черт стареется, он идет в монахи. Как известно, от греха до покаяния совсем недалеко. Нагрешила и — в церковь.

Пойду и встану в церкви,

И помолюсь угодникам

О лебеде молоденьком.[194]

Церковь приводит Цветаеву в такое же умиление, как Шенгели и Соловьеву.[195]

Канун благовещенья.

Собор Благовещенский

Прекрасно светится.

Над главным куполом,

Под самым месяцем,

Звезда — и вспомнился

Константинополь.

…Большими бусами

Горят фонарики

Вкруг Божьей Матери.

Золотым кустом,

Родословным древом

Никнет паникадило.

— Благословен плод чрева

Твоего, Дева,

Милая!

Ну и, конечно, молитва:

Богородица в небесах,

Вспомяни о моих прохожих![196]

Культ богородицы и церкви стоит в центре книги М.Цветаевой. Среди «Стихов о Москве» есть одно, которое мы с особым удовольствием предложили бы комсомолу распевать под окнами Госиздата в качестве серенады:

Из рук моих — нерукотворный град

Прими, мой странный, мой прекрасный брат.

По церковке — все сорок сороков,

И реющих над ними голубков.

И Спасские — с цветами — ворота,

Где шапка православного снята.

Часовню звездную — приют от зол —

Где вытертый от поцелуев — пол.

Пятисоборный несравненный круг

Прими, мой древний, вдохновенный друг.

К Нечаянныя Радости в саду

Я гостя чужеземного сведу.

Червонные возблещут купола,

Бессонные взгремят колокола,

И на тебя с багряных облаков

Уронит Богородица покров,

И встанешь ты, исполнен дивных сил…

И не раскаешься, что ты меня любил.

Вся сила, оказывается, в колоколах.

Над городом, отвергнутым Петром,

Перекатился колокольный гром.

Гремучий опрокинулся прибой

Над женщиной, отвергнутой тобой.

Царю Петру и вам, о царь, хвала!

Но выше вас, цари, колокола.

Пока они гремят из синевы —

Неоспоримо первенство Москвы.

И целых сорок сороков церквей,

Смеются над гордынею царей!

8. Житие святой

Перед силой церкви, этой, по словам тов<арища> Мещерякова, «последней опоры» контрреволюционной интеллигенции,[197] преклоняется и Екатерина Волчанецкая.[198] Разница между ней и Цветаевой только в том, что одна предпочитает Москву, а другая

Исакий, строгий и таинственный,

Мистическая полумгла,

где

Где, у колонн, тебе, единственный,

Я в первый раз свечу зажгла.[199]

Кто же этот «единственный»?

Живую душу пеленой обвив,

Как дар Христу, я положила в ясли;

Над ней с улыбкой руку протянул,

Благословил и отдал на распятье.[200]

Такую нежную душу, благословенную самим Христом, не может удовлетворить старый Бог. Когда

Господь сойдет на землю,

Мы скажем — тебя не нужно.

…Нам белизна непонятна,

Ангелов мы забыли,

Наша одежда — в пятнах

Крови, грязи и пыли.

Мы шли по разным дорогам,

В тебе не признав господина…

Что такое? Бунт? Отрицание Бога? Ничего подобного!

И в сердце избрали богом

Тобой осужденного сына.[201]

Не умер Данила — болячка задавила. Впрочем, есть и еще разница между Цветаевой и Волчанецкой в их отношении к церкви. Первая хочет представить себя отчаянной грешницей, вторая прикидывается святой.

Мы сегодня гостей встречали,

Белой скатертью стол накрыли,

И лазоревый челн причалил

На больших лебединых крыльях;

В нем сидели мать и ребенок,

В поблекших парчовых платьях,

Как будто с старинных иконок,

А с каких — не могла узнать я.

Я придвинула стул плетеный

И сказала…

«Мне у лебедя хватит места, —

Упроси, Пречистая, Сына, —

Я хочу быть его невестой,

Как святая Екатерина» <…>