Аноним Из архива издательства «Огни» Рец.: Марина Цветаева. <Из двух книг>{19}

Аноним

Из архива издательства «Огни»

Рец.: Марина Цветаева. <Из двух книг>^{19}

Тоненькая книжка Марины Цветаевой «Из двух книг» — точно цветная, нарядная коробочка, что стоит у молодой девушки на туалетном столике, за зеркалом, повязанная розовой лентой и раскрывающаяся для друзей. В коробке ценности относительные… Интимные. Вещи драгоценные не сами по себе… раковины, засушенные листья, катильонные значки, а как мило, видные сувениры, наивные, трогательные безделушки, царапающие сердце нежными иголочками грустных и сладких воспоминаний. Прошлое и настоящее поэтессы — в интимных переживаниях. Расцвет жизни… У колен мамы… «Раннее детство верни мне и березки на тихом лугу…».[83] Родной уютный дом… «Волшебный дом…»,[84] «Домик любимый… Розовый».[85] Небольшой семейный круг… Милые подруги… «Кто для Аси нужнее Марины? Милой Асеньки кто мне нужней?»[86] Поэзия одного дома… Дома, где:

Зала от сумрака синяя,

Жажда великих путей,

Пренебреженье к науке,

Переплетенные руки,

Светлые замки из инея

И ожиданье гостей.

Дом с небывалыми веснами,

С дивными зимами дом.

«Ока…», «Мама в венке», «Возгласы эти и песенки, чуть раздавался звонок и через залу по лесенке, стук убегающих ног». Неизъяснимою прелестью нежных мелочей светлого детства напоена книжка Цветаевой, как воздух вечером около клумбы резеды.

На заре мы часто дышим розой,

Но резедою мы кончаем все.[87]

Чувствуется, что волшебное, по воспоминаниям, детство лучшая пора жизни поэтессы.

Ты дал мне детство лучше сказки

И дай мне смерть в семнадцать лет![88] —

просит она Бога. Любовь к этой книжке не девичья даже, а детская… Полугрезы, полусон… Смутное сладкое предчувствие. Героини книжки, две девушки сестры, трогательные в бесконечно нежной дружбе, раненой, однако, острием нежданного соперничества.

Пусть повторяет общий голос

До ныне общие слова,

Но сердце на два раскололось

И общий путь на разных два.[89]

Обыкновенно поэтесс вдохновляет Он, а Цветаеву — она — милая сестренка.

Им ночью те же страны снились,

Их тайно мучил тот же сон.[90]

Обе изменчивы, обе нежны,

Тот же задор в голосах,

Той же тоскою они зажжены

В слишком похожих глазах.[91]

Две полудевочки, полуженщины, невинно склоняются на плечо товарища их детских игр, а он, тоже полуребенок «голубоглазый» в полудреме сладкого обаяния от обеих, не различает, которая ему близка больше, не может этого сделать и причиняет боль сестрам. В родном уютном уголке — «В розовом домике» все до мелочей так мило поэтессе, что она создает теорию своеобразного домашнего анимизма.

В своем предисловии она говорит: «не презирайте внешнего! Цвет ваших глаз так же важен, как и их выражение, обивка дивана не менее слов, на нем сказанных. Записывайте точнее, нет ничего не важного. Цвет ваших глаз и вашего абажура, разрезательный нож и узор на обоях, драгоценный камень на любимом кольце — все это будет частью вашей оставленной в огромном мире бедной, бедной души. Пишите, пишите больше. Закрепляйте каждое мгновение, каждый жест, каждый вздох». За этой наивно-важной сентенцией скрывается все же неуменье отличить важное от пустяков, глубокое и сильное от мимолетного и поверхностного. От книжки Цветаевой остается впечатление душистых грациозных безделок, несложного розового interieur’а молодой души; самый ритм ее стихов напоминает изящную музыкальную шкатулку, где серебряно позвякивает старинная полька… Неприхотливо веселый танец — чистой юности.