В. Воронцовский В Берлине птахи поют (1) (Библиографическая заметка){41}

В. Воронцовский

В Берлине птахи поют (1)

(Библиографическая заметка)^{41}

1

Часто встречаем мы людей, бросающих книжку стихов новых поэтов на первой же странице. Обычно такой жест сопровождается безапелляционным:

— Ерунда!

Подобных людей много. Их миллионы. Они толпа. Но они — и общественное мнение. А это уже не все равно. Это страшно. Новые поэты — молодежь. И мнение миллионов — их крещение.

И кто знает, может быть, вследствие этих «мнений» не одна звенящая душа молодого поэта увяла? Не одна птаха умолкла?

А это уже на детях и внуках наших. Как кровь.

К счастью, молодая поэзия в целом — живет. Звенит. Поет. Радует усталый глаз порослью новаторства, новых всходов и неподдельной весны настроений и восприятий.

2

Передо мною — две маленьких изящных книжечки — «Стихи к Блоку» М.Цветаевой и «Опустошающая любовь» И.Эренбурга.

На Олимпе современности — фигуры небольшие.

М.Цветаева в маленькую книжечку собрала свой крик к Блоку. Женский крик. По-женскому и сильный и капризный. Главное, капризный.

Имя твое — птица в руке,

Имя твое — льдинка на языке,

Одно-единственное движение губ,

Имя твое — пять букв.

Мячик, пойманный на лету,

Серебряный бубенец во рту…

Так она о Блоке. О его имени. И разве не по-женски правдиво и тонко:

Имя твое — льдинка на языке…

Серебряный бубенец во рту?..

Это значит — холодный и звенящий. Как лед и серебро. Таков Блок в душе женской. И не она ли, не женщина мечется любящая в этих строках:

Ты проходишь на Запад Солнца,

Ты увидишь вечерний свет.

Ты проходишь на Запад Солнца,

И метель заметает след…

И по имени я не окликну,

И руками не потянусь.

Восковому святому лику

Только издали поклонюсь.

Разве это не женщина? Как она есть? Не аккорд любящей и боящейся быть любимой? Любимая — это такое счастье!

И она это понимает (или чувствует), когда говорит:

Зверю — берлога,

Страннику — дорога,

Мертвому — дроги,

Каждому — свое.

Женщине — лукавить,

Царю — править,

Мне — славить

Имя твое.

Да, только славить. Любящая должна только славить.

И это ее — М.Цветаевой, крик к Блоку — сила женской души, резкий взмах смычка скрипки в оркестре настроения. Нестройный и нужный. Нестройный по форме, нужный по содержанию.

К этому — дополнение:

Должно быть, за той рощей

Деревня где я жила,

Должно быть любовь проще

И легче, чем я ждала.

Нет, конечно не проще. Любовь — подвиг. Крест на твоих плечах, женщина.

Предстало нам, всей площади широкой,

Святое имя Александра Блока.

И неправда. Только тебе предстало оно, это святое сердце — и ты его схоронила. А мы… мы сожгли «льдинку на языке» палящим голодом и цингой.

Мы, как сама говоришь:

Думали — человек!

И умереть заставили.

Умер теперь. Навек…

Плачьте о мертвом ангеле.

3

Странно: мужчина и женщина об одном, М. Цветаева и И. Эренбург оба о любви.

Но какая разница!

Любовь М.Цветаевой (женщины) в любимом. Любя, она славит только любимого. Эренбург же (мужчина) любя, славит только любовь.

Вы понимаете эту разницу?

У М.Цветаевой умер любимый — и ей некого славить (разве только память его), у Эренбурга любовь никогда не умрет. Она у него не в человеке, а сама в себе.

Чем бы стала ты, моя земля,

Без опустошающей любови?[173]

В страхе спрашивает он — и не дает ответа. Ни себе. Ни другим. Даже отвечать страшно.

Да и зачем? Ведь

Когда в веках скудеет звук свирельный,

Любовь встает на огненном пути…

И человеку некуда уйти.

И

Здесь, в глухой Калуге, в Туле, иль Тамбове,

На пустой обезображенной земле

Вычерчено торжествующей любовью

Новое земное бытие.[174]

Еще подробность: для М.Цветаевой — любовь это:

Святое сердце Александра Блока.

Только Блока. У Эренбурга же любовь не связывается не только с личностью, но и с местом. Он даже города не укажет. А может быть, и страны не знает. По его ведь

Любовь встает на огненном пути.

А пути везде. Значит, и любовь везде.

Ясно и… пожалуй, не ново.

И по путям (везде!) ходит Эренбург.

С одним желаньем:

Привить свою любовь.[175]

И, видимо, прививает, потому что сейчас же добавляет:

Кто испытал любовный груз,

Поймет, что значит в полдень летний

Почти подвижнический груз

Тяжелой снизившейся ветви.[176]

И еще:

В зените бытия любовь изнемогает.

Какой угрюмый зной. И тяжко, тяжко мне…

Это уже не «груз», а «перегруз». Но такова любовь. Молодая. Без меры. Без краю.

4

Новое? Нет. Конечно, не новое. Книжки, которые пройдут бесследно. Лето выжжет эту молодую весеннюю поросль. Без остатка. И что делать? Каждый дает по силам своим, каждая птаха поет по силе разумения. И было бы неумно запрещать петь малиновкам только потому, что есть соловьи.

Пойте птахи!

Пойте, вас слушает жизнь.